Избавление - Василий Соколов

- Я один... один остался, - слабеющим голосом промолвил он, затем голос крепнет, переходит на взлай: - Вы недостойны меня... Изменники! Я расстреляю!.. Я прикончу всех, всех! - Из последних сил Гитлер поднимается, опираясь на край стола, пытается двигаться, но подламываются ноги, и он смотрит неподвижными остекленевшими глазами на потолок, мерещатся ему жуткие видения... Дуче Муссолини, его длинно вытянутое тело, повешенное вверх ногами... Мимо проходят люди, скалят зубы, плюют в посинелое лицо, бросают камни...

- Нет, нет! - кричит, загораживаясь, Гитлер. - Я не дамся, я умру... Я приму яд... И труп прикажу убрать, сжечь, чтобы не даться врагам, народам-врагам плевать мне в лицо мертвому, бросать камни, слова проклятий, которые хуже камней... Скорее, скорее!.. - зовет он, растопырив руки.

Ева забилась в угол. Съежилась.

- Позовите же, наконец, врача! - преодолевая остервенение, требует Гитлер.

Приводят врача. Но не профессора Мореля, тот тоже под каким-то безобидным предлогом тихо убыл на юг, в Берхтесгаден, не перенеся жестоких страданий и ужасов бункера. Вместо него заявляется начальник госпиталя рейхсканцелярии профессор Хаазе. Этот застает Гитлера в предельной нервно-психической расслабленности, пытается поднять его, но фюрер вяло, как мешок, падает. Тотчас Хаазе, засучив ему рукав френча, сделал инъекцию, и скоро Гитлеру немного полегчало. Он приподнялся и начал совать врачу три небольшие стеклянные ампулы, вложенные каждая в жетон из металла, напоминающий гильзу маленького патрона.

- В этих ампулах яд... Моя защита... Как проверить действие этого яда? - бормочет Гитлер и смотрит молящими, совсем не грозными глазами.

Ева не двигается с места, в глазах ее слезы.

Профессор Хаазе, привыкший к смертям, отвечает невозмутимо равнодушным тоном:

- Можно проверить на животных, например на собаке.

Гитлер подает знак.

Стоявший в дверях начальник личной охраны Раттенхубер приказал фельдфебелю Торнову привести любимую собаку Гитлера. Оглядываясь по сторонам, собака Блонди прошагала к Гитлеру, постояла, глядя на него ласковыми глазами, лизнула руку, успокоенно и доверчиво положила голову на колени.

- Умертвить! - говорит Гитлер и отбрасывает от себя собаку.

Повинуясь, фельдфебель Торнов раскрыл пасть собаке, врач Хаазе раздавил плоскогубцами ампулу и вылил содержимое ей в рот. Тотчас собаку начала колотить дрожь, она упала, забившись в судорогах. Потом затихла, длинно вытянувшись на ковре. Изо рта сочилась пеной слюна.

- Мертва ли? - спросил Гитлер.

- Мертва, - заверил профессор.

Было 30 апреля, 15.30. У двери приемной Гитлера, закрывшегося с Евой, стояли отупевшие от бессонницы и ожидания адъютант фюрера Отто Гюнше и личный шофер Эрих Кемпке.

Из комнаты совещаний, превращенной в спальню, пропитанной удушливыми запахами и спиртом, вывалился Борман. Глаза у него осоловели, видимо, успел хлебнуть коньяка. Он положил совсем панибратски руку на плечо ранее презираемого им шофера Кемпке и сказал:

- Слушай, приятель, достань двести литров бензина. Где угодно, а найди немедленно!

И Кемпке безропотно одному ему известными ходами и лестничными клетками побежал в гараж, размещенный под землей впритык к имперской канцелярии.

Между тем в покоях Гитлера вершилось приготовление к смерти.

Город не был защищен. Незащищенным будет и утром следующего дня. Гитлеру невмоготу дальше ждать неизвестности. Подвешенный за ноги Муссолини, как призрак, витал перед глазами.

Планета не простит Гитлеру кровавые преступления. Если бы поднять всех убитых, то они составили бы целую страну с мужчинами, у которых сильные мускулы и горячие руки, с красивыми женщинами, девушками, которые еще не успели насладиться жизнью, грезили о счастье, с добрыми седоголовыми стариками, с детьми, у которых глаза яснее глубинного озера... Эта страна полноценных людей преждевременно пала на полях битв и гнила. Эта страна корчилась в огне...

Тираны, толкающие свои народы и армии на войну, сеют разрушения и зло. Путь зла тянулся от Гитлера. Бесконечно длинный путь. Зло вскормило его, вело в неуютной и суетной жизни, в войнах с чужими странами.

Зло породило Гитлера, оно же сейчас и погребет его в темной каменной гробнице. Не одного. Зло не умирает в одиночестве. Гитлер жаждал богатых жертвоприношений, он увлек за собой в пропасть многих и многих немцев обманутых, развращенных, ставших на ложный путь - и вот теперь этого захотел и от нее, сжавшейся в углу, беззащитной, всеми покинутой и никому не нужной Евы. Она упрямится и не хочет умирать. Но он жаждет умертвить и ее: зачем даровать жизнь даже тому, кто был рядом и был предан душою и телом?

Уходящего из жизни Гитлера разъедает чудовищная зависть к другим, он не хочет, чтобы жили эти другие. Голова тирана качнулась, а глаза заблестели, он потянул носом, чувствуя скорое утоление жажды.

Сжавшись, Ева встревоженно и покорно ждала. Гитлер начал красться к ней, выставляя впереди себя длинные и костлявые руки, сжатые в локтях, как у рахитичного. Пальцы скрючены клешнями, и в них блестит патрончик-ампула. Ева замерла, увидев яд. Но вместо того чтобы вскрикнуть и позвать кого-либо на помощь, она стала пятиться, защищаясь руками. Он крался за ней по пятам молча. Он надвигался на нее, сутулясь, вытянув шею; в сером полумраке покоев ей чудилось, что это не человек тянется к ней, женщине, а какое-то змееподобное животное, эта схожесть усиливалась длинно вытянутыми руками, напоминавшими язык змеи с жалом на конце.

Он не мог щадить. Не потому, что любил ее, нет, он повелевал ею... На любовь не способны творящие зло люди.

Изогнувшись под клешнями рук, женщина наконец покорилась, перестав отступать. Будь что будет. Женщина от природы решительнее мужчины. Ева, плача, опускается на кушетку рядом, рыдает глухим, надрывным, кончающимся голосом. Перед кушеткой на столе графин с водой. Ей захотелось унять рыдания глотком воды. Адольф отстранил графин, боясь, что она успокоится и перерешит. И из последних сил он разжимает ей рот и давит ампулу. Выпустив ее из рук, он отпрянул, смотрит свирепо, как женщина в конвульсиях бьется головою о стол. Падает графин, вода плеснулась на платье. Живительная вода, не оживляющая мертвеца.

Гитлер вершит трапезу смерти. Исходя дрожью, он приставляет к своей голове пистолет, давит зубами ампулу. В это же мгновение пистолет из его руки выпадает...

Рывком дверь приемной приоткрывается, и сюда, качаясь, вволакивается главный слуга штурмбанфюрер СС Линге. Он оперся руками о притолоку, склонил голову, никого не видя, и проговорил: "Гитлер мертв".

Мертв... Столпившиеся в приемной прислужники фюрера растеряны, их на мгновение охватывает шок, но уже в голове у каждого сверлит одна-единственная мысль, что наконец-то они вырвались из тяжких пут, руки развязаны, хотя никто и не знает, что делать, как поступить со своей иллюзорной свободой.