Ничего, кроме нас - Дуглас Кеннеди

Хоуи взорвался:

— Послушай-ка ты, сестра Рэтчед[142], не смей разговаривать со мной, с нами, как будто от тебя, суки, зависит…

— Довольно, друг мой.

Между Хоуи и медсестрой твердо встал доктор Норман Барри, человек лет сорока, маленький, лысеющий, с огромными мешками под глазами, но с очень цепким и внимательным взглядом.

— А теперь, прежде чем я займусь больным, Говард, — сказал он, — извольте немедленно извиниться перед моей коллегой, замечательной, перегруженной работой медсестрой Клэнси.

— Я патентованный засранец, — обратился к сестре Хоуи.

— Это не извинение, — сказал доктор Барри.

— Простите. Мне очень жаль. Я не должен был называть вас так. Просто…

Медсестра Клэнси положила руку Хоуи на плечо:

— Я все понимаю. — И обернулась на доктора Барри: — Может быть, я отвезу его в альтернативную палату?

— Это единственное свободное место, другого сейчас не найти, — кивнул доктор. Повернувшись ко мне, он с сомнением добавил: — Это комнатка за моргом, которую мы переоборудовали в импровизированную палату.

— По крайней мере, это палата, — сказала я.

— И расположена очень удобно, — добавил Хоуи.

— Мне жаль, что я снова вижу вас здесь, Говард, — обратился доктор Барри к моему другу.

Хоуи покачал головой, глядя себе под ноги:

— Столько потерь…

— Поверьте, я вас понимаю. Это похоже на Черную смерть, и непонятно, как ее остановить.

— Как вы думаете, сколько ему осталось? — спросила я сдавленным шепотом.

Внезапно с каталки раздался глухой голос Джека:

— Хрен вам, я собираюсь жить до ста лет.

Каким-то образом он сумел приподнять руки. Я схватила одну, Хоуи другую.

— И обязательно доживете, — сказала я.

— Спасибо, Поллианна, — просипел Джек.

— Ты молодец, крепкий орешек, — обратился к нему Хоуи.

— Это у меня от отца. Морской пехотинец… прямо как старик Элис. Только мой презирал сына и называл «голубым цветочком».

— Значит, он-то и повел себя как презренный трус, — возмутился Хоуи. — Плюнь на него. Ненавистники всегда найдутся. А вот ты настоящий храбрец. И сейчас держишься как герой.

Я всхлипнула.

— Не распускайте нюни, Бернс, — сказал Джек. — Здесь уже и так эмоции зашкаливают.

Доктор Барри улыбнулся:

— Думаю, пора нам отправлять Хамфри Богарта в ту палату.

Джек сумел улыбнуться ему в ответ.

— Всегда мечтал стать гейским Богартом, — сказал он.

Хоуи нагнулся ко мне и прошептал на ухо, что через час двадцать пять минут мы должны быть в аэропорту, чтобы проводить Дункана.

— Я все слышал, — раздался голос Джека.

— Придется Дункану поскучать без нас.

Я снова взяла Джека за руку.

— Я не планирую умирать сегодня вечером, да и в ближайшее время тоже. Отправляйтесь в аэропорт — я требую! — а потом возвращайтесь. И привезите мне охлажденный мартини с бомбейским ромом.

— Если мы вернемся сегодня в десять, — спросил Хоуи у медсестры Клэнси, — можно нам будет навестить нашего друга?

Женщина вопросительно взглянула на доктора Барри. Тот кивнул, давая согласие.

— Это против правил, — сказала медсестра Клэнси, — но попросите, чтобы меня вызвали, а я проведу вас к нему. Без джина.

И вот сейчас мы сидели в аэропорту с Дунканом, допивая по третьему мартини. Хоуи, расчувствовавшись еще сильнее, заговорил:

— Жизнь чертовски хрупкая штука. И когда я смотрю на вас, ребята, когда я понимаю…

— Ты к чему ведешь, Хоуи? — спросил Дункан.

— Вы должны пожениться.

Я тут же почувствовала, что неудержимо краснею, а потом заметила, что у Дункана цвет лица такой же, как мой.

— Вы только посмотрите на себя, — продолжал Хоуи. — Что таращите глаза, как два очумевших Бэмби? Сами видите, я прав. А теперь мне требуется отлить. Слишком много смерти, слишком много джина, слишком много напряжения, черт его возьми совсем!

Не успел он скрыться в ближайшем сортире, по громкой связи объявили посадку на рейс Дункана до Парижа. Вдруг — как гром среди ясного неба! — мой давний (вот уже восемь лет) друг вдруг наклонился и поцеловал меня. По-настоящему, в полную силу. А я ответила на этот долгий поцелуй. Оторвавшись наконец, мы потрясенно уставились друг на друга… впрочем, это было приятное потрясение, сродни изумленному узнаванию.

— Времени вообще не осталось, — сказала я, сжав его руки.

— Я могу пропустить самолет, — предложил Дункан.

— Нет, тебе нужно идти.

— Не нужно мне идти.

— Ты должен написать книгу. А для этого надо отправиться в поездку. Но обещай, что вернешься ко мне.

— Обещаю.

Выйдя из туалета, Хоуи деликатно стоял в сторонке, не подходя к обнявшейся паре, поглощенной друг другом и не желавшей разнимать рук. Мы даже не услышали объявления о завершении посадки на рейс Дункана. Тогда Хоуи положил руку мне на плечо.

— Не люблю быть вестником дурных новостей, — сказал он. — Но…

Всю дорогу до Манхэттена я сидела в такси молча, голова у меня кружилась, лицо было мокро от слез. Хоуи держал меня за руку, не произнося ни слова. Кроме одной фразы:

— Неужели ты не счастлива?

— Он хотел все отменить и остаться. А я сказала, чтобы летел.

— Это любовь. Я хорошо знаю этого парня. Ему это нужно, ты нужна больше всего на свете. А значит, вы оба счастливчики. Взаимная любовь. Блин, это же такая редкость.

Хоуи попросил водителя остановиться, не доезжая больницы, перед винным магазином и расплатился. В магазине он попросил у застенчивого индуса — сикха в тюрбане и с глазами, в которых отражалась вся мировая скорбь, — принести шейкер для коктейлей, бутылку бомбейского джина, небольшую бутылочку вермута, три бокала для коктейлей и банку оливок.

— И не могли бы вы наполнить шейкер толченым льдом? Будьте добры!

Через десять минут в приемной Сент-Винсент мы попросили сотрудницу вызвать медсестру Клэнси. Наш полевой набор для мартини был упрятан в мою сумку на длинном ремне. Мы договорились, что, как только медсестра отлучится, обязательно приготовим для Джека мартини.

— Даже если нас за это посадят, — возбужденно заметил Хоуи.

Медсестра Клэнси прибыла незамедлительно. Она вышла с таким же мрачным лицом, как и раньше, но сейчас видно было, насколько она взволнованна. Мы с Хоуи вскочили на ноги.

— Вам нужно поспешить, — сказала медсестра Клэнси. — Остались считаные минуты.

Надо признать, медсестра буквально бегом потащила нас наверх по черной лестнице, потом вниз по коридорам. Когда мы подошли к каталке, на которой лежал Джек, я с облегчением увидела, что глаза у него еще открыты, хотя он то и дело впадал в забытье. Подбежав, мы с Хоуи взяли его за руки. Джек дышал прерывисто и слабо. Я увидела страх в его глазах. Он попытался что-то сказать. Мы оба наклонились вперед. Еле слышно он произнес одно едва различимое слово:

— Мартини.

Скосив