Гостья - Стефани Майер

Иен сжал мою руку и, уткнувшись в копну волос, прошептал — тихо тихо, так, чтобы слышала только я:

— Я держал тебя на ладони, Странница. Ты прекрасна. Я прослезилась и захлюпала носом.

— Тебе нравится? — спросил Джейми с тревогой в голосе. — Ты не сердишься? Там же никого нет, кроме тебя?

— Не сержусь, не сержусь, — прошептала я. — И… я пока никого не нашла, только воспоминания Лепы. Она здесь была с тех пор, как… даже не помню. И я не нашла других имен.

— Ты не паразит, — твердым голосом сказала Мелани. Она провела по моим волосам, выбрала прядку и накрутила ее на палец. — Это тело не принадлежит ни Лепе, ни кому либо другому. Мы долго ждали, Анни. Почти столько же, сколько Джоди. Пытались ее разбудить, но безуспешно.

— Джоди? Что с ней? — по птичьи пискнула я, из за тревоги мой голос стал тоньше. Я попыталась подняться, и Иен усадил меня, поддерживая одной рукой. Теперь я видела всех.

Док больше не плакал. Из за его плеча выглядывал Джеб — лицо одновременно довольное и снедаемое любопытством. Рядом женщина, которую я не сразу узнала — со времени нашей первой и последней встречи, довольно непродолжительной, она словно воспрянула духом, оживилась — Мэнди, бывший Целитель. На губах Джейми играла лучезарная, взволнованная улыбка. Рядом с ним — Мелани. А за ее спиной стоял Джаред, обнимая Мел. Я знала, что, вновь обретя свою любимую Мелани, он никуда ее от себя не отпускал, а если и отпускал, то ненавидел каждый дюйм, пролегший между ним и ее телом — моим телом! Это причиняло мне боль — острую, нестерпимую. Мое новое нежное сердце содрогнулось.

Боль потерь, муки ревности были для этого сердца внове; глупенькое, оно не понимало моих странных воспоминаний.

Я с грустью осознала, что до сих пор люблю Джареда и все еще не стряхнула ярмо ревности к любимому им телу. Я украдкой глянула на Мел. Уголки ее рта, который когда то был моим, поползли вниз — она догадалась.

Я торопливо рассматривала остальные дружелюбные лица, склонившиеся над моей постелью: Труди и Джефри. Хит, Пейдж и Энди. Брандт и даже…

Док, помолчав, ответил на мой вопрос:

— Джоди не проснулась. Мы ждали, сколько могли… Так, значит, Джоди больше нет? Мое неопытное сердце заныло. Бедное, сколько разочарований его ждет!

Хайди и Лили. Лили улыбалась — чуть печально, но тепло.

— Мы могли ее поить, и только. Без пищи мышцы и мозг атрофировались бы рано или поздно…

Новое сердце привыкало к ноющей боли — боли за незнакомую женщину, а глаза продолжали изучать лица собравшихся, как вдруг…

Джоди прильнула к Кайлу и робко улыбнулась мне.

— Санни! — внезапно осенило меня.

— Я осталась, — сказала она почти самодовольно. — Совсем как ты. — Она бросила взгляд на стоическое лицо Кайла, и ее голос вдруг погрустнел. — Но я все равно ее ищу.

— Когда мы поняли, что можем потерять Джоди, Кайл решил вернуть Санни, — спокойно рассказывал док.

Пораженная, я некоторое время смотрела на Кайла и Санни, а затем опустила глаза.

Иен наблюдал за мной со смешанным выражением радости и тревоги. Он казался выше, чем раньше, лицо крупнее. Но глаза оставались такими же синими, какими я их запомнила — якорь, который удерживал меня на этой планете.

— Как ты? — спросил он.

— Я… я не знаю, — призналась я. — Странное ощущение. Еще чуднее, чем при смене вида. Я и представить себе не могла…

Я заглянула ему в глаза, и сердце забилось, только уже не от воспоминаний: меня захлестнуло настоящее чувство, во рту пересохло, стало трудно дышать. Место, где его рука касалась моей спины, словно ожгло огнем.

— Скажи, Анни, ты готова здесь остаться? — прошептал он.

Джейми сжал мне руку. Мелани положила сверху свою и улыбнулась, когда Джаред накрыл ее ладонь своею. Труди гладила меня по ноге. Джефри, Хит, Хайди, Энди, Пейдж, Брандт и даже Лили светились от радости, глядя на меня. Кайл придвинулся поближе, его глаза лучились. Санни улыбалась заговорщической улыбкой.

Сколько «От боли» дал мне док? Все вокруг переливалось и сияло. Иен откинул облако золотых волос с моего лица и прижал к моей щеке большую ладонь, в которой спокойно поместилось бы все мое лицо, от подбородка до лба. От этого прикосновения по моей серебристой коже словно пробежал электрический заряд. Стало щекотно внизу живота. Щеки зарделись. Сердце, не познавшее боли разочарования, не знало и радости полета. Преодолевая смущение, я ответила:

— Наверное, — прошептала я. — Если это сделает тебя счастливым.

— Так дело не пойдет, — возразил Иен. — Скажи, ты будешь счастлива, если останешься?

У меня получалось выдержать его взгляд не дольше нескольких секунд; робость, непривычная и сбивающая с толку, заливала лицо румянцем, и я снова и снова опускала глаза.

— Наверное, да, — призналась я. — Мне кажется, я буду очень, очень счастливой.

Счастливой и грустной, радостной и несчастной, уверенной и напуганной, любимой и отвергнутой, терпеливой и яростной, безмятежной и необузданной, воспрянувшей и опустошенной… все вместе. Я прочувствую каждый миг. Все это станет моим.

Иен терпеливо ждал. Я залилась краской и посмотрела ему в глаза.

— Значит, ты остаешься.

Он поцеловал меня на глазах у всех, и я тут же забыла, что в комнате есть кто то еще. На сердце вдруг стало удивительно легко: ни преград, ни недоразумений, ни обид — только мы с Иеном, я и он; раскаленная магма растеклась по новому телу, плавя последние сомнения.

— Я останусь, — согласилась я. И моя десятая жизнь началась.

Эпилог

Продолжение

Жизнь и любовь продолжались на последнем аванпосте человечества на планете Земля, хотя многое изменилось. Изменилась я.

Это было мое первое перерождение в теле того же вида. Оказалось, что смена тела отнюдь не легче, чем смена планеты, потому что у меня уже сформировались кое какие представления о том, что значит быть человеком, не говоря уже о завышенных ожиданиях. К тому же от Лепесток в лунном свете мне досталось богатое наследство, и далеко не все оно было приятным.

Я унаследовала долю грусти и тоски по Прядильщице облаков. Я скучала по матери, которую не знала, и переживала из за того, что она страдает. Казалось, на этой планете не существовало печали без радости, и на каждую радость приходилась уравновешивающая ее печаль — словно кто то переставлял гирьки на неведомых весах.

Я унаследовала непредвиденные ограничения. В отличие от сильного, быстрого, высокого тела — тела, которое могло пробежать много миль, обходиться без еды и питья, поднимать тяжести и дотягиваться до верхних полок, мое новое тело было слабым — и не только физически. Оно застывало, охваченное болезненной робостью всякий раз, как я в себе сомневалась: судя по ощущениям, в последнее время это происходило по многу раз на день.