Дорога на Уиган-Пирс - Джордж Оруэлл
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Из того, что говорилось в те дни, ясно: ни у кого не было подлинно революционных планов. Люди на баррикадах были простыми рабочими, членами СНТ, кое-кто был и из УГТ, но никто из них не собирался свергать правительство, они просто противостояли тому, что считали – правильно или неправильно – нападением жандармов. Их действия носили преимущественно оборонительный характер, и я сомневаюсь, можно ли такое назвать восстанием, как делали почти все иностранные газеты. Восстание предполагает агрессивные действия и тщательно подготовленный план. Скорее уж это был мятеж, пролилось много крови: у обеих сторон было оружие и желание применить его на деле.
Но какие были намерения у каждой из сторон? Если у анархистов не было цели совершить coup d’état – то, может, она была у коммунистов? Не планировали ли они одним ударом выбить власть у СНТ? Лично я в это не верю, хотя некоторые вещи настораживают. Показательно, что нечто подобное (захват телефонной станции вооруженными жандармами с ведома властей Барселоны) произошло в Таррагоне двумя днями позже. И в Барселоне нападение на телефонную станцию не было изолированным актом: в разных районах города отряды жандармов и сторонников ПСУК захватывали здания в стратегически важных пунктах, если не до начала боев, то с удивительной поспешностью. Нужно помнить, что всё это происходило в Испании – не в Англии. У Барселоны долгая история уличных боев. Тут всё вспыхивает моментально, группировки наготове, все хорошо знают улицы города, и потому, когда начинается стрельба, занимают свои места как по сигналу тревоги. Вероятно, люди, ответственные за нападение на телефонную станцию, ожидали беспорядков (но не в таком масштабе) и были готовы с ними справиться. Но из этого не вытекает, что планировалась генеральная атака на СНТ. Я не верю, что какая-либо из сторон готовилась к тяжелым боям, по двум причинам:
1. Никто не вводил в Барселону войска заранее. Бои шли между теми, кто тогда находился в городе, – гражданскими и полицией.
2. Почти сразу ощутился недостаток продовольствия. Кто служил в Испании, знает: единственное, что испанцы делают хорошо в военное время, – это досыта кормят армию. Невероятно, чтобы, готовясь к неделе или двум уличных боев и всеобщей забастовке, ни одна из сторон не запаслась продовольствием.
И наконец: кто был прав и кто виноват в этой истории?
В иностранной антифашистской прессе подняли большую шумиху, но, как обычно, была выслушана только одна сторона. В результате бои в Барселоне представили как восстание вероломных анархистов и троцкистов, «всадивших нож в спину испанскому правительству», и так далее, в том же духе.
Но всё было не так просто. Конечно, когда идет война со смертельным врагом, надо избегать ссор и соперничества в своем лагере, – но стоит помнить, что для ссоры нужны двое, и люди не начинают строить баррикады, пока не видят того, что принимают за провокацию.
Начало волнениям действительно положил приказ правительства о сдаче оружия анархистами. В английской прессе это прозвучало так: Арагонский фронт отчаянно нуждался в оружии, но анархисты повели себя непатриотично и не сдали оружие. Такое заявление говорило о полной неосведомленности в испанских делах. Все знали, что анархисты и ПСУК запаслись оружием, и, когда в Барселоне разгорелись бои, стало ясно: оружия у каждой стороны много. Анархисты не сомневались: даже если они сдадут оружие, ПСУК, главная политическая сила Каталонии, оставит свои запасы при себе (что и произошло, когда бои отгремели). А тем временем «стоящие вне политики» жандармы разгуливали по улицам с изрядным количеством оружия, которое пригодилось бы на фронте, но держалось в тылу. А подспудно тлели непримиримые противоречия между коммунистами и анархистами, которые рано или поздно обязательно должны были вспыхнуть. С начала войны испанская коммунистическая партия значительно увеличилась в числе и стала, по сути, основной политической силой в стране. Кроме того, в Испанию приехали тысячи коммунистов из других стран, многие из которых открыто говорили о намерении «покончить» с анархизмом после победы над Франко. В таких условиях трудно было ожидать, что анархисты сдадут оружие, завоеванное ими летом 1936 года.
Захват телефонной станции был всего лишь спичкой, поднесенной к пороховой бочке. Инициаторы, возможно, даже не догадывались, какие последствия могут быть у этого шага. Несколькими днями раньше Компанис, каталанский президент, сказал, смеясь, что анархисты всё «скушают».[257] Шаг этот, несомненно, был неразумным. После него в течение нескольких месяцев в разных частях Испании происходили вооруженные стычки между коммунистами и анархистами. Крайне напряженная ситуация сложилась в Каталонии и особенно в Барселоне, что привело к уличным стычкам, убийствам и так далее. По городу распространился слух, что некие вооруженные люди атаковали здания, захваченные рабочими во время июльских боев и ставшие для них символом победы. Нужно помнить, что рабочие никогда не испытывали любви к гражданской гвардии – жандармам. В течение многих поколений гвардия была исполнительницей воли помещика и хозяина, а гражданскую гвардию ненавидели вдвойне, потому что подозревали (и не без основания) в сочувствии фашистам.[258] Возможно, чувства, которые вывели народ на улицы в первые часы беспорядков, были сродни тем, что побудили людей оказать сопротивление мятежным генералам в начале войны. Можно поспорить, должны были рабочие из СНТ сдать телефонную станцию без сопротивления или нет. Здесь всё зависит от того, как относиться к централизованному управлению и к народному контролю. Уместнее всего ответить так: «Да, вероятнее всего, члены СНТ были правы. Но ведь шла война, и они не должны были затевать драку в тылу». С этим я согласен. Внутренние беспорядки шли Франко только на пользу. Но что спровоцировало столкновение? Дело даже не в том, имело ли правительство право на захват телефонной станции, – в той обстановке эта попытка непременно привела бы к столкновению. Решение о захвате было провокационным, оно как бы говорило: «Ваша власть кончилась – она переходит к нам». Странно было ждать чего-то другого, кроме сопротивления. Если взглянуть на ситуацию трезво, становится ясно, что вина не лежала (да и не могла лежать) только на одной стороне. Это произошло по той причине, что испанские революционные партии не имели возможности высказать свою точку зрения в
