Плавания капитана флота Федора Литке вокруг света и по Северному Ледовитому океану - Федор Литке

Переход был весьма неудачен. Сначала тихие ветры с противной зыбью, а потом весьма свежие западные продолжались две недели и заставили нас зайти в широту 48½°. Здесь имели мы несколько дней благоприятный ветер, потом опять штили, наконец 7 августа настал SO ветер, сопровождаемый, как обыкновенно, мрачной и сырой погодой. Я правил на остров Акун так, чтобы иметь возможность пересечь Алеутскую гряду тем проливом, которым, смотря по ветру и обстоятельствам, будет выгоднее. Все здешние суда ходят обыкновенно Унимакским проливом, безопаснейшим из всех прочих; но, дорожа каждой минутой времени, решился я избрать Уналгинский, узкий и усеянный опасностями, но лежащий вплотную к берегу Уналашки и тем значительно сокращавший нам путь. Вечером 8 числа, находясь от северной оконечности Уналашки милях в 20 к востоку, легли мы в дрейф, с тем чтобы на рассвете спуститься в пролив.

Но в полночь все переменилось: ветер сделался от OSO весьма крепкий, сопровождаемый дождем, густым туманом и столь стремительным падением барометра, что надлежало, наверное, ожидать бури, которая поставила бы нас в неприятное положение, потому что с плохими качествами нашего судна не было бы возможности миновать ни Уналашки, с одной стороны, ни – с другой – цепи весьма опасных островов, кончающейся островом Тигалды. Утро застало нас в положении неотрадном: крепкий ветер прямо в угол, образуемый островами, густой туман с дождем и стремительно падающий барометр. Необходимо было на что-нибудь решаться; идти в таких обстоятельствах, не имея притом уже несколько дней надежных обсерваций [наблюдений], в опасный пролив было предприятие почти отчаянное. Но если бы, держась в море, были мы застигнуты штормом и принесены к берегу ночью, тогда гибель наша была бы неизбежна.

Итак, избирая из двух зол меньшее, я решился спуститься. Окруженные непроницаемым мраком, неслись мы быстро к берегу, близость которого возвещало нам множество морских и даже береговых птиц. Офицеры и матросы были все на своих местах, готовые в одно мгновение действовать, как потребуют обстоятельства. Вскоре после полудня проглянул на одну минуту сквозь туман маленький островок Яичный, лежащий в самом устье пролива на N, милях в полутора. Осмотрясь таким образом, могли мы уже кое-как, ощупью попасть в пролив. Вскоре обозначились сквозь туман со всех сторон буруны; глубина оказалась 27 сажен, грунт – ил, и мы поспешили бросить якорь, совершив благополучно предприятие, всю опасность которого одни только мореходы могут постигнуть.

Вскоре по отдаче нами якоря туман стало местами разносить, и мы хорошо осмотрели острова Спиркин, Уналгу и два острых утеса, прославившиеся чудесным избавлением Кука. Мы были довольны своим положением в ожидании лучшего времени, между тем как новые хлопоты готовы были уже на нас обрушиться. Вечером, при наступлении отлива, жестоким нижним течением сдернуло якорь на глубину 70 сажен, и судно понесло на остров Уналгу. С трудом могли мы спасти якорь и поздно уже ночью, найдя под уналашкинским берегом глубину 37 сажен, остановились.

На рассвете 10 августа видели мы себя против губы Бобровой. Мы спешили воспользоваться свежим восточным ветром и снялись с якоря в то самое время, когда в Уналгинском проливе поднимался сулой[215], обыкновенно сопровождающий здесь отлив, идущий от NW. Сулой достиг нас, когда мы наполняли паруса, и хотя судно взяло 5½ узлов ходу, но по пеленгам мы подавались назад по 1/2 и по 1 миле в час, так что противное нам течение было по крайней мере 6½ узлов. Часа три бились мы таким образом против жестокого волнения, прежде нежели стали сколько-нибудь подаваться вперед. Около 8 часов увидели байдару, шедшую поперек Бобровой губы к W, и для призыва ее легли в дрейф и выпалили из двух пушек. Это была компанейская байдара из селения Седаны, что на острове Спиркин, шедшая в Капитанскую гавань. Переговоры с байдарой доставили нам случай узнать, что и течение и сулой всю силу имеют только по самой середине пролива, ибо, подавшись несколько в Бобровую губу, мы вошли почти в тихую воду, а удалясь из нее, попали опять в струю.

По выходе из сулоя ветер, по-видимому, стихал, а по входе в струю свежел по-прежнему. Сулой и течение укротились около 9 часов, и мы пошли в путь довольно успешно; в 10 часов миновали губу Самгануду (известную по двукратному пребыванию в ней Кука), берега которой, покрытые прекрасной свежей зеленью, представляют весьма приятный вид, украшенный еще многими стремящимися с утесов водопадами. От самой Бразилии мы не видели картины, столь веселой. Ни пожженные палящим солнцем горы Чили, ни угрюмые, хотя и великолепные, ситкинские леса не представляют ничего подобного.

Со свежим восточным ветром скоро достигли мы восточного предместья Капитанской гавани, где, заштилев под высоким берегом, взяты были на буксир двумя 16-весельными байдарами, высланными из селения Иллюлюк, прибуксировавшими шлюп к острову Амахнаку, где шквал от S заставил нас положить якорь. Селение Иллюлюк приветствовало нас 7 пушечными выстрелами, а вскоре явился и его правитель, Петровский, по русскому обычаю с хлебом-солью от своей супруги и с приглашением посетить их дом.

Мы не предполагали много пользоваться гостеприимством Петровского: все дела наши были кончены на другой день, пшеница свезена, байдарка с алеутами доставлена на шлюп, астрономические и магнитные наблюдения произведены, и я намеревался немедленно оставить остров Уналашка. Но вместо того свежий северо-западный ветер, поднявший большое волнение с моря, заставил нас уйти далее в губу, где затем безветрия и противные ветры продержали нас целую неделю. Мы всякий почти день пытались выйти в море, и всегда без успеха; так что посещение Уналашки вместо одного дня, как мы надеялись, стоило нам десяти – великая потеря в нашем положении, когда уже с каждой минутой следовало ожидать наступления осени, но потеря, которой мы не имели никакой возможности отвратить. Не ранее 19 августа нам удалось выйти опять в море.

Правитель Петровский и священник Уналашкинского отдела отец Иоанн Веньяминов старались, по возможности, усладить нам скуку вынужденного пребывания на Уналашке.

Отец Иоанн воспитывался в Иркутской семинарии и, в цветущих еще летах прибыв сюда, предался со всем усердием молодости занятиям, не только соединенным с обязанностью пастыря, но и служащим к пользе естественных наук. Он в короткое время узнал алеутский язык настолько, что мог на него перевести Катехизис, и как этим, так и кротким и разумным обращением снискал доверенность островитян в такой степени, что в ежегодные посещения отдаленных мест Уналашкинского отдела всегда находит готовых обратиться к вере, между тем как прежние его духовные дети начинают делаться христианами не по одному имени. Свободное от пастырских обязанностей время посвящает он наблюдению природы, делая большей частью сам нужные для того инструменты. От его трудолюбия можем мы ожидать со временем основательных сведений об алеутских островах и их жителях.