Братья Стругацкие - Ант Скаландис

А сценарий Казанцева был ужасен, как говорили знакомые киношники, бешено ругаясь: «Испортил тему, дурак!» Вот так Казанцев впервые активно вторгся в жизнь АБС и сразу с резко отрицательным эффектом.

Как начались отношения АБС с кино, так они и продолжились.

Не думаю, что фильм Журавлёва по Стругацким, будь он снят, вошёл бы в «золотой фонд», но уж точно принёс бы авторам и деньги, и дополнительные возможности. И потому всё-таки жаль. А сценарий остался. Крепкий сценарий. И, учитывая сегодняшний несколько болезненный интерес к советскому «ретро», чем чёрт не шутит, может быть, он ещё найдёт своего режиссёра.

Перед следующим сценарием перерыв получился изрядный — пять лет. Эти годы были заполнены предельно интенсивной литературной работой — по две книжки в год. Какое уж там кино! Нет, они, конечно, следят за происходящим, но самим включаться решительно некогда. Пока БН не познакомится с Лёшей Германом, сыном известного писателя Юрия Германа, а тот вдруг возьмёт да и предложит экранизировать «Трудно быть богом» — роман, в который он влюбился с первого чтения, хотя отцу книга не понравилась, и Юрий Павлович считал полнейшим сумасшествием замысел сына.

На дворе 1966-й. Оттепель закончилась. Правда, никакие ужасы в явном виде на горизонте ещё не маячат, и АБС с энтузиазмом берутся за очередной киноэксперимент.

Они уже не совсем новички, а Герман в отличие от почтенного Журавлёва — на пять лет моложе БНа, и с ним куда проще общаться. В тот момент в активе Алексея нет ещё ни одного собственного фильма: на «Рабочем посёлке» он работал вторым у Венгерова, а «Седьмой спутник» только заканчивает и притом совместно с Ароновым. Так что похвастаться пока нечем. Зато есть чёткое представление, как надо снимать настоящее кино и есть прекрасное взаимопонимание с БНом. Ах, если бы именно тот фильм стал первым и у Германа, и у Стругацких! Не сложилось. Вот тут уже по-крупному не повезло.

А ведь именно тогда они понимают, что работа с первым сценарием, собственно, и не была ещё настоящей школой кино. Да, Василий Николаевич что-то объяснял им о принципах кинодраматургии, но в том-то и беда, что многие из тех принципов безнадёжно устарели. Только теперь, благодаря Герману приходит ясность: сценарий ни при каких обстоятельствах не может быть механическим повтором, сокращённым или удлинённым пересказом литературного текста. Сценарий должен быть оригинальным произведением. Когда делаешь его, надо постараться в идеале увидеть каждый кадр будущего фильма. А это — совсем не те образы, которые стояли перед глазами, пока ты писал книгу. Необходимо придумать, увидеть, создать новую реальность. А это — немыслимо трудно и даже страшно. Это — как прыжок в пустоту из самолёта без всякой гарантии, что парашют раскроется, даже без всякой уверенности, что он вообще есть у тебя за плечами. Бывает так, что там, на спине, — лишь иллюзия. Но ты уже прыгнул. А дальше — как повезёт. Только одного нельзя делать наверняка — оставаться в самолёте, то есть внутри книги. Это будет никому не интересно и не нужно. Кино — свободный полёт: фантазии, идей, новых сюжетов.

И АБС вместе с Германом сделают этот сценарий — эту новую инкарнацию великой книги — примерно к началу 1968-го. Как жаль, что первая рукопись навсегда исчезла после того, как фильм, так и не запущенный в производство, прикрыли той же осенью. Думалось, что и прикрыли тоже навсегда…

Но Алексей Георгиевич и БН вернутся к идее этого фильма через два десятка лет в том же городе, на той же студии, но уже практически в другой стране. Вот как об этом рассказывал сам режиссёр в разговоре со мною:

«Пришел Горбачёв, и у меня дела начали поправляться. Ведь до этого я был отовсюду выгнан. И вдруг оказалось, что „Трудно быть богом“ снимает Фляйшман в Киеве.

Я пошёл к тогдашнему председателю Госкино Камшалову. „Почему, — говорю, — мне запретили, а Фляйшману разрешили?“. Он засуетился: „Фляйшман — жулик и негодяй, он денег не платит, он вообще немецкий шпион, поезжайте, — сказал, — и заберите у него картину“. Ну, я и поехал в Киев. Меня там приветствовали молча, угрюмо. Они все пили немецкое пиво и ходили с радиотелефонами. Они не хотели уходить от Фляйшмана к Герману. Я посмотрел на его декорации. Это было что-то невероятное. Незнакомый мне материал типа целлулоида, и всё огромное, как в Голливуде. Тут из закоулка вышел какой-то человек. „Вы — Герман? А я — Фляйшман, — он прекрасно говорил по-русски, почти без акцента. — Вы хотите снять это кино?“ „Ну, не то чтобы это… Но я хотел снять фильм по Стругацким“. Потом я передал ему слова Камшалова, и он захохотал. „А вот скажите, — спросил он после, — с точки зрения режиссёра, здесь можно снять что-нибудь путное?“ Я посмотрел ещё раз и ужаснулся. Весь этот городок где-то украли, он был совершенно не приспособлен для нашего сюжета. Фляйшман сказал: „Беритесь. Я заплачу вам больше, чем ваше Госкино“. Оказывается, он был не просто режиссёр, а фактически хозяин всего этого. „Но! — он поднял палец. — Сценарий трогать нельзя. Актёры могут быть любые, а сценарий — только этот. Каждый кадр уже посчитан“. А в сценарии участвовали не только немцы, но ещё и Даль Орлов, тогда главный редактор Госкино. В общем, я отказался, конечно. Вернулся в Москву к Камшалову и довольно резко всё ему выложил. Он немножко испугался и предложил мне снимать параллельно с Фляйшманом. „Хорошее предложение, — сказал я, — у него там бюджет — тридцать миллионов, а у меня будет шестьсот тысяч“. „Дадим миллион, — предложил Камшалов, — и пусть у вас будет соревнование“. Хорошо не добавил „социалистическое“.

И вот тут мы с Борей стали писать. Но получался совершенно фантасмагорический текст. В чём дело? Поначалу не могли понять. Потом поняли.

Мы же погрузились тогда в мир иллюзий: вот ещё год, ну два, и всё будет прекрасно, разгонят все эти ненавистные организации, настанет совсем другая жизнь…

А надо сказать, что всякие эти организации потрепали нас обоих здорово. В моей последней паузе у меня соскочил ещё замысел „Палаты № 6“. И было непонятно, зачем теперь снимать про эту палату, когда уже надо снимать про генерала Григоренко, который сидел в своей палате, совсем с другим номером… Чехов стал не интересен в те годы. И „Трудно быть богом“ стало отходить, как прошлое, оно стало какой-то пародией на историю. Ну, вот, представьте: человек боялся своего господина, а потом господин умер, человек выскочил на улицу и начинает рассказывать про него всякие байки… Всё стало плоско и очень быстро таяло, как снег.