На солнце и в тени - Марк Хелприн

Все пребывало в опасности, все время, пребывает и пребудет всегда. В этом было величие ее пения, вечно проясняемое гнетом смертности и восстанием любви. Она пела словно в ритме весел, а весла погружались в такт ее песне. Храбрая, как ее муж, она пела в темноту за ослепительным светом, и время остановилось. Равномерно и постепенно, с новорожденной силой внутри себя, она своей песней с легкостью проносила аудиторию сквозь солнечный свет и тень.

46. Коня и всадника его ввергнул в море[182]

Гудзон – это устье. На него воздействуют океанские приливы и отливы, отчего его воды становятся в разной степени солеными и пресными в зависимости от времени суток, расстояния от моря и силы впадающих в него притоков. Жизнь реки постоянно меняется. Иногда появляются пляжи, песчаные банки и отмели, нанесенные новыми водоворотами и течениями. Заливы могут заполняться илом и зарастать камышом, а затем избавляться от них, снова возвращая себе глубину. Белые песчаные косы, простирающиеся в Кротон-Бей, приходят и уходят десятилетиями, так что река детства и юности исчезает при достижении зрелости и старости, а дети с трудом верят старикам, которые указывают на открытую воду и говорят: вон там, когда я был мальчиком, располагался полуостров из белого песка, такого мелкого, что сильные ветры сдували его в волны, которые в конце концов полностью его поглотили.

Защищенный от влияний реки Кротон, от которой он отгорожен мысом Теллера, залив Хаверстро относительно стабилен, восточный его берег скалист и высок по сравнению с западным берегом, где холмы, тянущиеся от Палисадов до Хай-Тора, сглаживаются, прежде чем подняться в нагорье.

Дом Вердераме стоял словно крепость на скале с видом на воду. Гравийно-ракушечный берег в том месте, где пристала резиновая лодка, при приливе был не более трех или четырех футов в ширину. Любой след, оставленный на нем, не нуждался в волнах, чтобы исчезнуть, – природа гравия такова, что он принимает отпечатки, но отказывается их сохранять. Ветер был высоким и шумным, так что даже если бы лодка врезалась в берег, звук не унесся бы выше. Из-под скалы невозможно было увидеть дом, а из дома нельзя было увидеть, что происходит внизу. Мала была вероятность и того, чтобы на холодном ветру в ноябрьской ночи кого-то выставили у подножия скалы – и там действительно никого не было.

Наверное, там никто никогда не стоял на страже или никому не поручали смотреть сверху вниз. Тем не менее они подвели лодку так плавно и медленно, что гравий не издал ни звука. Они дышали тихо; общались с помощью сигналов, подаваемых руками; всматривались вправо, влево и вверх; ступали с той легкостью, с которой крадутся грабители в доме с собаками. Сассингэм взял фалинь и привязал его к узловатой сосне, выросшей из складки в скале. Они стояли минуту или две, глядя вверх и в стороны и держа карабины наперевес. Потом они закинули их за плечо, приладив так, чтобы те не двигались при подъеме, не ударялись о камни и не вызывали потери равновесия. Они подождали еще немного, записав на свой счет воду и сушу, которые успели преодолеть без каких-либо происшествий. Следуя подготовке и опыту, они все делали терпеливо, маленькими, очень сдержанными шажками, и, вместо того чтобы просто бросаться вперед, сначала слушали, а затем двигались.

Они начали подниматься, когда почувствовали, что, оставаясь неподвижными, погрузились в тишину и темноту ночи почти настолько, что стали ее частью. Джонсон, обремененный ручным пулеметом, чаще других останавливался передохнуть. Скала не была чрезвычайно крутой и предоставляла широкие открытые швы, обширные выступы и прочно укоренившиеся деревья, за которые можно было ухватиться. Взобраться на нее и спуститься обратно было довольно легко. Задача состояла в том, чтобы двигаться настолько медленно и осторожно, чтобы ни один приклад или ствол не коснулся скалы. Даже если бы они пели во весь голос, было маловероятно, чтобы кто-то в доме их услышал, или, если бы услышал, не предположил бы, что шум донесся из машины, невинно проехавшей по дороге. Но это не имело значения: требования к штурму у Гарри и остальных были таковы, что услышать свои собственные шаги или дыхание уже считалось нарушением.

Им потребовалось почти полчаса, чтобы взобраться на скалу, поднимаясь так медленно, что, в предвидении быстрого отступления, они имели возможность запомнить все опоры для рук и для ног. Наверху они увидели огни дома и хозяйственных построек в нескольких сотнях футов налево и севернее. Здесь они не медлили, хотя бы потому, что на краю обрыва их силуэты были видны на фоне реки, которая из-за лунного света была неуловимо светлее, и слабого сияния Нью-Йорка, отраженного от облаков. Дальше на север, в зазоре между землей и облаком, которое выглядело так, словно его вырезали с помощью лезвия и линейки, в холодном воздухе Катскилла сияли звезды.

Они проползли двадцать или тридцать футов от края скалы к дороге и укрылись под кустами лавра и рододендрона, чтобы их не было видно, если вдруг появится машина, шаря по земле фарами при каждом повороте. Но никаких машин не было, и они растянулись с севера на юг, изготовившись к нападению: Джонсон, Гарри, Сассингэм, Байер. Они обсуждали, что именно будут делать, и прошлись по плану множество раз, но нисколько не сомневались, что план будет приспосабливаться к обстоятельствам, и, передвигаясь в соответствии с ним, они вместе с тем импровизировали, так что, окажись их ожидания обманутыми, это не вызвало бы ни шока, ни промедления. Их способность к таким действиям слагалась из их совместного и индивидуального опыта, приобретенного в Европе военного времени.

Гарри повернулся к Джонсону и совершенно беззвучно изобразил нечто вроде кудахтанья. Никто не догадался бы о смысле этого знака, если не служил с этими разведчиками-следопытами. Гарри дал знать Джонсону, что тот должен выступить «курицей». Значит, Джонсону надо было пересечь дорогу первым. Он помедлил у края, стоя прямо и внимательно прислушиваясь, затем метнулся футов на сто пятьдесят к северу по направлению к дому, резко повернул вправо и исчез в лесу. Потом Байер, стоявший южнее всех, задирая голову на манер гончей, пересек дорогу прямо и вскоре стал невидим среди деревьев. Затем Гарри и Сассингэм, стоявшие в двадцати футах друг от друга, двинулись одновременно: Гарри слегка забирал на север, а Сассингэм на юг, так что, достигнув другой стороны, они оказались вдвое дальше друг от друга, чем вначале.

Пока Гарри и Сассингэм подыскивали огневые позиции с как можно более широким охватом и с путями отхода на север и юг, чтобы после начальной атаки они могли быстро уйти от ответного огня, направленного на вспышки их выстрелов, Джонсон и Байер медленно передвигались, ища высокие сосны, стоявшие настолько близко к дороге, чтобы перегородить ее при падении. Это заняло долгое время, и еще больше времени требовалось для прикрепления к деревьям зарядов таким образом, чтобы они опрокинулись в нужном направлении. Ветви на различных уровнях должны были не цепляться за другие ветви или деревья, чтобы ничто им не могло изменить направление падения. Потом надо было протянуть провода детонации до позиции Гарри. Их можно было пустить вдоль дороги: никто в движущемся автомобиле ночью не увидит тонких черных проводов, а если их случайно обнаружат, то будет слишком поздно что-то с ними делать.

Через полчаса они устроились. Севернее остальных, сразу за воротами дома, разместился Джонсон с ручным пулеметом, который он втащил на скалу. Они полагали, что внутренние охранники бросятся наружу к попавшим в ловушку автомобилям. Джонсон не даст им подойти близко. Следующим по дороге на юг располагался Гарри с двумя детонаторами. Слева от него находился Сассингэм, который приставил карабин к скале, готовый поднять на плечо базуку, заряженную ракетой. Байер на самой южной позиции был готов выскочить на дорогу и расстрелять всякого, кто попытается бежать в противоположную от атаки сторону.

Чтобы убедиться, что они не убьют невинных людей, Гарри, когда будут повалены деревья, сначала опознает автомобили, а затем приблизится и определит, сидит ли внутри Вердераме. Чтобы полностью увериться и не спутать со своей целью два других автомобиля тех же марок, которые, предположительно, могли проехать по пустынной дороге перед домом Вердераме в обычный для его возвращения час, Гарри придется подобраться достаточно близко, чтобы разглядеть наверняка. Если, как это ни маловероятно, в машине окажется не Вердераме, они все с собой заберут и отступят, оставив за собой тайну двух деревьев, срубленных одно за другим, с опалинами у основания, которые люди, не имевшие дела со взрывчаткой, могут принять за следы от удара молнии.

К этому времени они стали союзниками темноты, полностью поглощенные своей задачей и далекие от колебаний относительно того, что собираются сделать. Вечнозеленые растения, ветер и холод почти полностью превратили их в тех, кем они когда-то были, и они ждали, не расслабляясь до конца и прислушиваясь к раскачивающимся и скрипящим ветвям. Хотя им предстояло оставаться неподвижными на холоде в течение, может быть, часа или двух, незадолго до этого они провели суровую зиму в заснеженных лесах и на выбеленных равнинах, по которым, словно перец, были рассыпаны воро́ны и во́роны, бежавшие от морозов России.