Йомсвикинг - Бьёрн Андреас Булл-Хансен

меня на юг, и не успел я пройти расстояние в несколько полетов стрел, как увидел большое количество боевых кораблей. Они стояли бортами друг к другу, пришвартованные к столбам и стволам деревьев по обеим сторонам реки, и я тогда еще подумал, что они поставлены здесь на зимовку. Я вернулся к тому месту, где расходилась река, потому что не хотел, чтобы моя шнека вмерзла в лед, мне ведь надо было возвращаться к Сигрид сразу после того, как я поговорю с датским конунгом.

Этот разговор теперь пугал меня, и, когда я сошел на землю и пошел вдоль течения реки, жалел, что решился на это. Что, если он перережет мне горло, как Олав поступил с рабом Хакона ярла? Что, если он возьмет меня в плен и я никогда не смогу вернуться к Сигрид, Фенриру и Вингуру? Я помню, что остановился у реки, прямо возле ряда деревьев, склоненных в одну сторону из-за постоянного ветра, порывы ветра поднимали снег с полей и мели его прямо ко мне. Я замерз, был голоден, а на реке, на борту одного из боевых кораблей, стоял мужчина в меховой накидке и наблюдал за мной. Он прокричал мне что-то, но я толком не разобрал, только понял, что он спрашивает, что я там делал. Я крикнул в ответ, что мне надо к Свейну Вилобородому. Тогда он лишь махнул рукой, показывая мне следовать дальше по реке.

Вскоре я очутился на хорошо вытоптанной тропе, на ней лежал конский навоз и были видны следы, оставленные санями и телегами. За моей спиной раздавались голоса, я обернулся и увидел взъерошенные головы, высунувшиеся в люки на палубе, и кто-то из них показывал на меня. Одинокий путник без ноши за спиной… Они поняли, что раз я не несу никаких товаров, значит, я пришел с какой-то вестью. Мне стало страшно, я испугался так, как никогда не пугался в своей жизни. Но я продолжал идти, склонившись от порывов холодного ветра, делая шаг за шагом, пока не дошел до дворов и изгородей, и увидел кучи рыбьих костей внизу у замерзшей реки. Начался снег, но не такой сильный, чтобы я не мог разглядеть частокол, который, казалось, парил над крышами стоявших вокруг домов. Круглая крепость, похожая на ту, которую даны называли Трельборг, и вот я уже стоял перед западными воротами и разглядывал дощатые мостовые и лучников за бревенчатой стеной. Сначала они крикнули, чтобы я повернул назад, потому что никто не имел права заходить без товаров на продажу. Я ответил, что я принес весть от Бурицлава, что я был его гонцом. Тогда они махнули мне, чтобы я заходил.

Крепость на Фюне, построенная отцом Свейна, была похожа на Трельборг в Зеландии. Она тоже располагалась возле реки, земляной вал так же был сделан по кругу, а на самом верху виднелся бревенчатый частокол. В крепость вело четверо въездных ворот с каждой стороны света. Две мостовые образовывали крест в центре крепости, разделяя ее на четыре части. В каждой из них было по четыре длинных дома, а посередине виднелся двор. Когда я дошел до пересечения улиц, каждая из частей крепости отражала другую как в зеркале, поэтому я стоял в замешательстве, не понимая, куда мне следует идти дальше. Здесь не было домов, которые были бы больше или красивее других. Ничего не указывало на то, что здесь находился сам датский конунг.

День только начинался, а поскольку утро было холодным, то все оставались внутри домов. До меня доносились голоса, кто-то кашлял прямо за изгородью, стоявшей возле одного из домов, гоготали гуси. И тут я увидел женщину с длинными растрепанными волосами, с корзинкой в одной руке и яйцом в другой.

– Мне надо к Свейну, – сказал я резко, но она ничего не сказала мне. Лишь зашла в дом, и я услышал, как она разговаривает с кем-то, а потом вышел мужчина, он подошел к изгороди и принялся меня разглядывать. Я повторил, что мне надо к Свейну. Он показал мне на южную часть крепости и исчез в доме.

Так получилось, что тем утром Свейн был пьян. Мы с Сигрид потеряли счет времени, направляясь к датскому конунгу, а оказалось, что накануне все праздновали день зимнего солнцестояния и оставался один месяц до зимнего жертвоприношения и светлых дней. Свейн умел праздновать не скупясь на выпивку, еду и наложниц в своих палатах, но известно было и то, что он очень плохо переносит похмелье.

Я понял это, когда подошел к дому, где он жил. У дверей стояла стража, два сонных парня с длинными копьями и красными глазами. Когда я спросил у них про Свейна Вилобородого, в доме ли он, раздался стон одного, а второй еле заметно кивнул в знак согласия. Я вошел.

Нечасто мне приходилось видеть дом после такой пирушки. Столы и скамьи лежали перевернутые, пьяные мужчины и женщины спали на рядах лавок вдоль стен. На земляном полу валялись разбитые кувшины, шкуры и какая-то одежда. В центре дома виднелся обычный продолговатый очаг. Какой-то старик сидел и ковырялся в углях, потом мельком взглянул на меня и снова уставился на угли. Он шумно выдохнул, как будто не хотел открывать рот, но приветствовал меня таким странным образом.

Возле очага стоял стол, за ним – трон, но на нем никого не было. Я кашлянул и огляделся вокруг, а потом повернулся к старику и спокойно сказал:

– Я ищу конунга.

Старик вытер у себя под носом, поднял палочку и показал ей в полутьму в сторону длинной стены. И тут я увидел его. Свейн Вилобородый лежал на спине возле стены, раздетый, по обе стороны от него лежало по девушке. Сначала я решил просто выйти, потому что было лучше его не будить. Но старик поднялся на ноги, доковылял до него и потряс за ногу. Датский конунг зашевелился. Грубо стряхнул с себя девушек и сел. Он сначала закатил глаза, как будто не совсем понимая, где находится, а потом его взгляд упал на меня, и он просто спросил:

– Что? – Я не нашелся, что ответить сразу, поэтому он повторил вопрос: – Что случилось?

– Я принес тебе вести, – тихо сказал я.

Свейн встал на ноги. На нем были лишь свободные льняные штаны, и, пока он шел, пошатываясь, к очагу, они сползли с его зада. Он расставил ноги, и штаны спустились по щиколотку. Он сграбастал свой член в руку и подался бедрами вперед.

– Да, – произнес он. – Говори!