Анафем - Нил Стивенсон

Нам позволяли работать всего по два часа кряду, затем наступал обязательный перерыв. Телу для отдыха от физических усилий хватило бы одного перерыва из трёх. Как я постепенно догадывался, два других нам давали, чтоб душа отдохнула от неумолимого, ошеломляющего потока информации, закачиваемой в глаза и уши.

Как ни странно, в редкие минуты передышки мне хотелось одного: с кем-нибудь поговорить. По-человечески.

— Тулия? Ты здесь?

— Я возмущена, что ты ещё не уснул! — пошутила она. — Отстаёшь от расписания. Ну-ка, руки в ноги и спать!

Я не рассмеялся.

— Прости, — сказала она. — Что там?

— Ничего. Просто думаю.

— Ой-ой.

— Неужто на всём Арбе никто лучше нас не справился бы с этой миссией?

— Хм. Раз решение принято, значит, так и есть.

— Но как оно было принято? Погоди секундочку, я знаю: Ала пробила его через какой-то комитет.

— Может быть, ничего и не надо было пробивать, — сказала Тулия, и я улыбнулся брезгливости, с которой было произнесено последнее слово. — Но ты прав, без Алы тут не обошлось.

— Отлично. Она ничего не пробивала. Но вряд ли это были мягкие уговоры. Или рациональный диалог. С такими-то собеседниками.

— Ты даже не представляешь, насколько рациональны военные в критических ситуациях и насколько осмысленным становится диалог.

— Но военные должны были просто сказать: «Это дело для наших ребят. Десантников. Не для кучки инаков, беглого ита и голодного пришельца».

— Была... есть запасная команда, — призналась Тулия. — Кажется, сплошь из военных. Их готовили так же, как и вас.

— Так почему же всё-таки скафандры и шарманы достались нам?

— В какой-то мере из-за языка. Жюль Верн Дюран — бесценное достояние. Он говорит на орте, но не знает флукского. Значит, команда должна быть хотя бы отчасти ортоговорящей. Двуязычие чревато самыми разными накладками...

— Хм. То есть, вероятно, мы были запасными, пока на нас не свалился Жюль Верн Дюран...

— Он на вас не свалился, — напомнила Тулия. — Вы...

— Ладно, я о другом. Меня по-прежнему удивляет, как бонзы вообще стали рассматривать такую мысль, при том что у них есть астронавты и десантники. Настоящие профи, которые на этом деле собаку съели.

— Но, Раз, ты обучаем. Если «это дело» — управлять S3-35B и собирать холодное чёрное зеркало, ты в силах его освоить. Всю жизнь, с тех самых пор, как тебя собрали, ты тренировал мозги, чтобы стать обучаемым.

— Ну, может, тут и впрямь есть резон. — Я вспомнил немыслимое прежде зрелище: Арсибальта, включающего ядерный реактор.

— Но решающий довод — не знаю, конечно, как именно Ала его сформулировала, — что миссия в целом будет состоять не из одного полёта. Кто знает, что вам предстоит делать там, куда вы летите? И тут тебе придётся пустить в ход всё умение соображать, все знания, полученные с тех пор, как ты стал фидом.

— С тех пор, как я стал фидом... сейчас кажется, что это было давным-давно.

— Угу, — сказала она. — Я тоже недавно об этом думала. Как я прошла через лабиринт. Вышла на солнце. Прасуура Тамура взяла меня за руку и налила мне миску супа. И я помню, как собрали вас.

— Ты водила меня по матику, — сказал я, — как будто жила там уже сто лет. Я думал, ты не иначе как тысячелетница.

На другом конце линии Тулия шмыгнула носом, и я на минуту закрыл глаза. Скафандр был рассчитан на все выделительные функции организма, кроме слёз.

Каким же я был болваном, когда мечтал об отношениях с Тулией! Уж если с Алой сложно, то каково было бы с ней?

— Ты с Алой говоришь? У вас есть контакт? — спросил я.

— Наверное, если потребуется, я могу с ней связаться, — ответила Тулия. — Но ни разу не пробовала.

— Ты была занята.

— Да. Когда вашу ячейку запустили в космос, Алина ответственность сразу выросла. Думаю, ей некогда отвлекаться.

— Ну... надеюсь, она там сейчас придумывает, что нам делать, когда мы окажемся на месте.

— Уж это точно, — сказала Тулия. — Ты и представить себе не можешь, насколько серьёзно Ала воспринимает свою ответственность за... за то, что произошло.

— На самом деле, я примерно представляю. Знаю, она боится, что мы все погибнем. Но если бы она видела, как слаженно мы работаем, ей бы полегчало.

Мы снова зашли за Арб. Я уже потерял счёт, сколько раз мы оказывались на линии видимости «Дабан Урнуда» и вновь с неё пропадали. Остальные пристегивались к конструкции крепления двигателей под холодным чёрным зеркалом. Я был под обманкой: пошагово выполнял инструкцию из двухсот пунктов. Оставалось ещё семнадцать.

— Выдернуть шнур надува, — прочитал я вслух и выдернул. — Готово.

В вакууме я не мог слышать, как шипит выходящий газ, но чувствовал его рукой, сжимавшей раму обманки.

— Есть, — сказал Лио.

— Наблюдать за процессом надува, — зачитал я следующую строчку технопрехни. Вялый ком раскрашенной ткани, до последнего времени служивший нам мусорным мешком, начал распрямляться и обретать форму по мере того, как наполнялся газом внутренний каркас. Некоторое время я боялся, что ничего не выйдет — газа не хватит или что-нибудь ещё произойдёт не так, — но через несколько секунд структура расправилась.

— Состояние? — спросил Лио. Он был под зеркалом и ничего не видел.

— Состояние такое... такое прекрасное, что мне хочется на неё влезть и отправиться в полёт.

— Есть, — сказал Лио.

— Начать визуальный осмотр. — Минуту я лазил по обманке, любуясь её картонными «двигателями ориентации», легчайшими «антеннами» из полиленты и проволоки с эффектом памяти формы, нарисованными от руки «подпалинами» и прочими чудесами бутафории, над которыми лабораториумы на конвоксе трудились не одну неделю. Я нашёл неразвернувшееся «сопло» и вытянул его скелекистью, потом подёргал замявшуюся распорку, чтобы она надулась. Убрал прилипший лоскут упаковочного тряпья.

— Всё отлично, — объявил я.

— Есть.

Теперь по инструкции предстояло открыть несколько клапанов и проверить давление в двигателях. Я понимал, что любая неисправность в системе меня убьёт, но выбора не было.

«Десять минут до линии видимости».

Последним пунктом значилось включить таймер и установить обратный отсчёт на пять минут. Финальное «Есть» Лио ещё звучало в ушах, когда я почувствовал сильный рывок — Оза потянул меня за страховочный фал. Через несколько секунд я был под зеркалом и остальные пристёгивали меня так торопливо, будто я — опасный буйнопомешанный, которого они сегодня с утра ловили. Разговор сводился к коротким строчкам инструкций и таким же лаконичным ответам.

«Восемь минут до линии видимости».

Воздушные мешки в скафандре раздулись. Блеснул свет: это заработали двигатели зеркала. Меня вдавило в спину скафандра. Как всегда, мы были развёрнуты лицом вверх и не видели, что происходит. Но на этот раз у нас была спиль-передача, так что мы могли наблюдать, как удаляются шар и обманка. К исходу пяти минут они были так далеко, что мы различили лишь один голубой пиксель включившихся двигателей.

Через несколько минут обманку увидят Геометры: к тому времени она вновь окажется на линии их видимости.

Наши двигатели выполнили свою роль: вывели нас на траекторию, на которой мы достигнем высоты «Дабан Урнуда». Больше они не понадобятся. Мы снова были в свободном падении. Воздушные мешки в скафандрах сдулись.

Я расстегнул пару пряжек и повернулся, чтобы видеть обманку. Её двигатели работали ещё некоторое время, словно в смелой попытке вырваться с низкой орбиты и долететь до «Дабан Урнуда».

Потом она взорвалась.

В полном соответствии с планом. Мы не знали, как поступит с обманкой Основание и чем нам это грозит, поэтому, чтобы не рисковать, конструкторы заложили в программу ошибку. Не тот клапан открылся не в тот момент. И обманка рассыпалась. Огня как такового не было, грохота мы, разумеется, не слышали. Вся структура просто превратилась в быстро растущее облако ошмётков. Всего через несколько минут мы увидели в атмосфере под собой яркие чёрточки: это сгорали куски обманки. Урнудцы, как мы надеялись, должны были решить, что наш жалкий гамбит провалился из-за неисправности двигателя — ситуация более чем правдоподобная, — и направить свои сенсоры на съёмку фрагментов, чтобы собрать как можно больше информации, пока всё не сгорело в атмосфере. Холодного чёрного зеркала они не увидят.

Следующий этап путешествия занял несколько суток и разительно отличался от первых двадцати четырёх часов. У нас больше не было широкополосной связи с поверхностью. Поскольку и дел особых не было, то наступило затишье.

Сейчас мы были в положении птицы, летящей прямиком на воздухолёт. До «Дабан Урнуда» мы бы, безусловно, добрались, но, чтобы не остаться кляксами сублимированного мяса на его щебнистой поверхности, надо было затормозить.