Путь Базилио - Михаил Харитонов

— Не знаю, — растерялась дочь. — Я об этом не спрашивала…

— Горе ты моё желудёвое, — пробормотала Ловицкая.

Громко стукнула дверь, и в комнату зашла — а точнее сказать, нахально завалилась — рыжая Ева Писториус.

На сей раз на ней была стёганая аквамариновая попонка с черепами и надписью «Жизнь — это вечеринка», оранжевая панамка и огромные очки в черепаховой оправе. Коротко подстриженная грива была выкрашена в кисло-розовый цвет.

— Ну чё, коровы, к полу примёрзли? — ухмыльнулась гостья. — Приветики-кукусики!

— Гермиона, — холодно сказала Мирра. — Что здесь делает эта дурно воспитанная особа? Я её сюда не приглашала.

— Ну мама! — застонала Фру-Фру. — И ты Ева, тоже! Я же тебе сколько раз говорила!

— Не поняла, чё такого? — насупилась Писториус. — У нас в бюро…

— У себя в бюро вы можете хоть на ноги ссать, — голос Ловицкой-старшей стал ледяным. — Я спрашиваю, что эта неврастеничка делает здесь, — снова обратилась она к дочери.

Услышав про «неврастеничку», Ева выпрямила шею и оскалила зубы. Очки тут же сползли с носа. Дурацкая панамка приподнялась, из-под неё выпрыгнула услужающая крыса и ухватила сползающую дужку ловкими розовыми ручками.

Ловицкая усмехнулась. Рыжуха метнула в неё злобный взгляд, вздёрнула голову, развернулась и выскочила в коридор, напоследок от души наподдав копытом по дверному косяку. Грохнуло, посыпалась пыль.

— Отвратительно, — констатировала Мирра.

— Мама! Она же почти ребёнок! — возмутилась Гермиона. — И у неё травма! Зачем ты ей это сказала?

— Потому что это правда, — всё так же спокойно сказала Ловицкая, снова подставляя лицо ювелиру. — У неё не всё в порядке с головой. Я не говорю, что она в этом виновата. С ней обошлись скверно. Но мы тоже в этом не виноваты. И не обязаны терпеть её выходки.

— Она творческая личность! Практически гениальная… — начала было Фру-Фру.

— Гениальная? Прекрасно. Если мне нужно будет понять устройство этого вашего насоса, я обращусь к ней и очень вежливо попрошу прочесть мне лекцию. И буду слушать её очень внимательно. А если она ещё раз заявится сюда незваной и назовёт нас коровами, я спущу её с лестницы.

Гермиона открыла рот и тут же закрыла: в маминых словах был определённый резон. Поэтому она сочла за благо снова уткнуться в чертёж.

Минут через пять дверь тихо скрипнула, и в комнату зашла — а точнее сказать, осторожно просунула голову — Ева Писториус.

— Извините, — буркнула она, ни на кого не глядя, — Я чего. Награждение на час вперёд переносят. Только что слышала.

— Спасидо за информацию, — сказала Мирра. — Извинения условно приняты.

— Ева, подойди сюда, пожалуйста, — быстро влезла Гермиона. — Ты мне можешь помочь? Я не понимаю, зачем вот здесь трубка… — она ткнула стилусом в чертёж.

Писториус приблизилась, вытянула шею.

— А, ты про эту хрень, — наконец, сказала она, ложась на пол. — Зырь сюда, тут натекатель стоит…

Огненно-рыжая и мраморно-белая головы склонились над ватманом.

Кто-то постучался в дверь — деликатно, негромко, настойчиво.

— Заходи, Альбертина, — разрешила мать.

Младшая дочь вошла в комнату с той рассеянной улыбочкой, которая в последнее время буквально не слезала с её мордашки. Заметив это, Ловицая-старшая почувствовала раздражение.

— Эта твоя где? — буркнула она — подразумевая, естественно, Бекки.

— Отдыхает, — улыбочка на личике Панюнюши стала совсем уж откровенной. — А… а… — она увидела рыжий зад Евы, — а это… м-м-м… — последнее дожно было означать что-то вроде «кто это такая и что она тут делает».

— Познакомьтесь, — сказала Ловицкая с сарказмом. — Альбертина, это Ева Писториус. Местная достопримечательность. Инженерка, физичка, математичка и что-то ещё научное. Образована значительно лучше, чем воспитана.

— А ещё я сочиняю слэш! — похвасталась наново расхрабрившаяся Ева, даже и не думая поворачиваться передом.

— Ева, это Альбертина Ловицкая, — продолжила мать тем же тоном. — Моя младшая дочь. Почти двухсотка, — Мирра совершенно не собиралась этого говорить: оно как-то само слетело с языка.

— У меня сто девяносто, — ангельским голосом сказала Панюню. В последнее время мамины колкости почему-то совершенно перестали её задевать. Ловицкая-старшая это чувствовала — и злилась ещё сильнее.

— Ну и что ты мне сказать хотела? — поинтересовалась она всё так же раздражённо.

— Да я к сестре вообще-то. Фру-Фру, я тебе вчера шампунь для хвоста давала. Мне он нужен.

— А, сейчас… Спасидо, шампунь отличный. В номер тебе занести? — Гермиона свистнула Ветерка и дала задание. Тот заковылял на тоненьких лапках к двери, потом в коридоре послышался шум его крыльев.

— Ты ещё рецепт обещала, — напомнила Панюню.

— Какой рецепт? — не поняла Гермиона: её мысли были заняты насосом.

— Ну, того, что мы вчера в баре пили. Помнишь, Бекки чуть не подавилась?

— А-а-а. Тебе понравилось? Ветерок, найди чистую бумагу и пиши.

— Это что ещё за рецепт? — подозрительно спросила Мирра.

— Да коктейль. «Неприкосновенный запас» называется. Растопленное мороженое, абсент, крапива…[49]

— Вы пили Эн-Зе?! — напряглась Ловицкая-старшая. — Это жидкий гастрит! Гермиона, особенно с твоим желудком! Поклянись мне сейчас же, что больше в рот не возьмёшь эту гадость!

— Мама, я уже взрослая! — вспылила Фру-Фру. — Как-нибудь сама разберусь, что мне брать в рот!

Ева похабно заржала во всю глотку. Мирра непроизвольно дёрнула шеей. Жужел, собравшийся было пробить в подгубнике дырочку для язычка застёжки, уронил инструмент и сердито скрипнул грудным склеритом.

— Мама, — поинтересовалась Альбертина, — а откуда ты знаешь, что этот коктейль такой вредный?

— От лиц, заслуживающих доверия, — не моргнув глазом, отбрила Мирра.

— А я знаю этих лиц? — не отставала дочь.

— Ты не знаешь, когда нужно остановиться. Это гораздо хуже… А вообще-то скоро идти. Время на час вперёд перенесли.

— Ой, у меня хвост не готов! — Альбертина заторопилась.

— Только не надевай эту ужасную попонку! — крикнула в спину мать.

— От Жанны Францевны? — удивилась Альбертина, слегка притормаживая. — Ты ж сама говорила — вещь стильная?

— Она тебя старит, — пробурчала мать.

— Ну и хорошо, солидней буду, — легкомысленно ответила дочь, мотнула гривой и исчезла за дверью.

— Я тоже пойду, наверное, — сказала Гермиона. — Ева, ты со мной?

— Я твоя до самой матки, — глупо спошлила рыжуха. Мирра стиснула зубы: дурацкая шуточка её неожиданно сильно покоробила.