Родина - Анна Караваева

До конца смены Ольга Петровна работала, дивясь самой себе: в руках у нее все словно кипело. Идя домой вместе с Ксенией Саввишной, она с равнодушным видом спросила:

— У Соколова семья есть, жена, дети?

— Дети у него, говорят, в Сибири живут, еще в эвакуации, а с женой дело, похоже, рассохлось. Она приезжала сюда, я ее видела. Что между ними произошло, не знаю. Но случайно я видела, как Соколов жену провожал на станции… Подали друг другу руки, как чужие, и разошлись.

— Вот какие дела-а… — раздумчиво протянула Ольга Петровна и заговорила о другом.

Анатолий Сунцов, Игорь Чувилев, Сережа Возчий и Игорь Семенов крыли железом заводскую крышу. Большие листы, раскачиваемые в руках ветром, гремели и неподатливо ложились на перекрытия.

— Держи-и! — покрикивал своим звучным голосом Анатолий Сунцов.

До этого дня ему, как и его товарищам, не доводилось крыть крыши, но в Кленовске пришлось им на некоторое время стать кровельщиками. Да, впрочем, и все восстановители, в преддверии счастливого будущего, когда на заводе запылают печи и заработают станки, занимались самыми разнообразными делами, не имеющими даже отдаленного отношения к их специальности.

Обучал четырех товарищей кровельному делу Петр Тимофеевич Сотников. Он оказался немногословным и терпеливым учителем. Ни разу не прикрикнул на своих учеников и относился к ним с полным доверием, как к серьезным людям, которые умеют за себя отвечать. Этой манерой обращения Сотников сразу расположил к себе молодежь, и обучение кровельному делу пошло быстро и успешно. И сейчас Иван Тимофеевич, оседлав один из гребней крыши, накрывал его погромыхивающими на ветру сизо-черными листами железа.

— Эй, Игорь Чувилев! Как там у тебя в бригаде? — зычно крикнул Сотников.

— Все в поря-яд-ке-е! — откликнулся Игорь Чувилев.

Он стоял на другом участке, метрах в семидесяти от Сотникова, вместе со своим тезкой Игорем-севастопольцем. Оба настилали на просмоленные поперечины простыни звонкого железа.

— Ух, ветер сумасшедший! — шумно вздохнул Игорь Семенов, выпрямляя худенькую спину. — Устал я чертовски…

— А ты меньше об этом говори, — посоветовал Чувилев. — После праздников еще и в городе будем работать.

Нахмурив щеточкой темные широковатые брови, Чувилев смотрел на родной город. Хотя на главной — Ленинской — и других улицах довольно часто проходили люди и мелькали машины, город все-таки казался Чувилеву пустым и страшным.

Два года в эвакуации, где Чувилев и все его сверстники рано и стремительно повзрослели, пронеслись перед ним, как порыв сильного ветра. Казалось, не просто с крыши, а с новой высоты, заработанной этими двумя годами, смотрит Игорь Чувилев на родные места. Родной город, совсем новый, которого он даже еще не в силах себе представить, будто в сказке, вдруг поднялся, широко расправил плечи белых, светлых зданий. И почудилось, что всего коснулись, на всем оставили свою силу и тепло руки Игоря Чувилева, его тезки Игоря-севастопольца, Сунцова, Сережи, Сони Челищевой…

«Да, вот потому ни от чего не увернешься, — оч-чень многое зависит от каждого из нас!» — думал Чувилев, прислушиваясь к голосам, которые доносились снизу.

— Девочки-и! — звонко кричала Юля Шанина. — С бетоном не зевайте-е!

— Иде-т! — отвечал ей тонкий голосок Тамары Банниковой.

Тамара Банникова еще что-то прокричала в ответ Юле, потом прозвенела легким смехом. Чувилев вспомнил, что еще совсем недавно Тамара говорила комариным голоском, и лицо у нее всегда было серое, будто с перепугу, и все валилось из рук, — а теперь, смотри-ка, привыкла к людям, все заметнее стала успевать в работе, осмелела и заметно повеселела. Однажды Чувилев увидел, что у Тамары удивительно симпатичное личико. Ему уже было приятно встречаться с нею, и Тамаре, как безошибочно чувствовал он, тоже было приятно говорить с ним. Сначала она благодарно жалась ко всем, как собачонка с перебитыми ногами. Потом, поняв, кто именно всего больше для нее сделал, она скоро привыкла чувствовать прежде всего волю Игоря Чувилева. А он, видя, что Тамара безраздельно доверяет ему, понял, что теперь обязан помогать ей. До этого он держался с ней подчеркнуто-серьезно («Девчонка, шут ее знает!»), а потом все чаще разговаривал с ней и старался выполнять ее несложные просьбы.

Голосок Тамары послышался опять ближе, почти совсем под чувилевским участком крыши. Игорь знал, что она сейчас с бригадой Сони Челищевой заливает бетоном гнезда для станков, прибытия которых с Урала ждали со дня на день.

Чувилев вколотил в железо последний гвоздь и с довольным видом сказал своему тезке:

— А смотри-ка, Игорь, железо-то мы с тобой уже все извели, — нам ведь его должно было хватить до обеденного перерыва.

— До обеда мы с тобой еще добрую простыню успеем настлать! — в тон ему ответил Игорь Семенов. — Эй, Сережа, принеси-ка нам еще лист, попроси у Петра Тимофеича.

Через несколько минут Сережа показался на крыше, запыхавшийся, бледный; его фуражка съехала набок, и весь он был словно взъерошенный.

— Игорь, это черт знает что! — крикнул он на бегу срывающимся голосом. — Я видел живого фашиста!..

— Что, что? — и Чувилев от изумления даже уронил молоток. — Где фашист? Что ты мелешь?

— Где?! Да у нас на заводе! — опять прокричал Сережа. — Одет так чудно, лопочет что-то непонятное, ищет кого-то… Черт знает что!..

— Да как это может быть? Гитлеряк бродит по территории! Мы в Севастополе им головы поднять не давали, а тут они… по территории расхаживают! — и Семенов с силой потряс худенькими, еще мальчишескими кулаками.

Он бросил молоток, рассыпал гвозди и хотел было вскочить, но Чувилев удержал его:

— Да погоди ты… Вот тоже горячка! Что это, право! Будто уж ты один за все отвечаешь! По территории у нас часовые ходят, а нам с тобой не резон работу бросать. Подбери гвозди-то…

Два молотка опять звонко и гулко застучали по железу.

Едва раздался гудок на обед, как Игорь Семенов и Сережа вскочили и побежали к лестнице, мимо участка Анатолия, с которым Сережа уже успел поделиться невероятной новостью.

— Смотрите!.. Ой!.. — вскрикнул Игорь Семенов так, будто его ранили. — Вот он!..

По широкому пролету будущего цеха, где по обе стороны заливали бетоном котлованы и гнезда для больших и малых станков, шел высокий худой солдат, неуклюже шаркая грубыми немецкими ботинками. На черноволосой голове его была надета немецкая же буро-зеленая фуражка с помятым козырьком. Широкий русский полушубок, когда-то белый, висел на нем, как на вешалке. Солдат шагал смешно, вразвалку, растерянно размахивая длинными руками и пожимая плечами. Но в кучке молодых рабочих, которые глядели на него нетерпеливо-злыми глазами, никто даже не усмехнулся. Только Сережа Возчий мрачно пробурчал.

— Этакий комик выискался!

— Да что смотреть на него, ребята?!. — и Семенов, быстро сунув два пальца в рот, пронзительно свистнул и рванулся вперед, пылая и дрожа от ярости.

Но Сунцов схватил его за плечи:

— Стой!.. смотри лучше!..

И действительно было на что посмотреть. Навстречу немцу, широко улыбаясь, шла тетя Настя. Из-под сбившегося платка пламенели ее рыжие, разлетающиеся по ветру волосы, крупные белые зубы скалились радушной улыбкой.

— Выздоровел? — кричала она, протягивая руки для крепкого пожатья.

— Да, да! — радостно ответил незнакомец и, раскатившись довольным смехом, крепко сжал в своих ладонях руку тети Насти.

Чувилев, Сунцов, Сережа, Юля, Соня, Тамара и еще довольно большая группа людей в немом изумлении наблюдали эту необычайную картину. Игорь же Семенов, совершенно подавленный странным обращением с немецким солдатом, недоуменно пожимал плечами.

Вдруг все увидели Маню Журавину, которая подбежала к человеку в немецкой фуражке и весело поздоровалась с ним, как со старым знакомым. Солдат радостно ахнул и, низко поклонившись, поцеловал руку Мани.

— О Маженка, Маженка! Добри день!.. Как я рад, как я рад!..

— Поляк он, что ли? — раздались удивленные голоса.

— Нет, я есть чех!

Тетя Настя обратила ко всем доброе и веселое лицо и, кивая на солдата, сказала:

— Вот, рекомендую: наш друг, антифашист, вместе с нашими партизанил. Ян Невидла, чешский товарищ…

— Ческо-словенско республика! — приосанившись, добавил Ян Невидла. — Мастер из Златой Праги!

Тетя Настя слегка дернула Яна Невидлу за рукав и сказала:

— Ян, может быть, поздороваешься с народом?.. Люди во все глаза на тебя смотрят…

Чех смутился и, двинувшись следом за тетей Настей, начал с улыбкой кланяться во все стороны:

— Привет русскому народу… Русскому народу привет…

— А дядя-то, глядите, красивый! — заметила Ольга Петровна, и все согласно кивнули.

Чех действительно был очень недурен: черные кудрявые волосы пышными кустиками топорщились из-под старой, выцветшей фуражки, маленький рот под смолевыми курчавыми усами мягко улыбался, и даже большой нос не портил его подвижного молодого лица.