Два измерения... - Сергей Алексеевич Баруздин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Что ты говоришь? Что говоришь? Мне пора уходить.
Я был намного старше ее и не просто старше, а старше на целую войну, но сейчас это не имело никакого значения.
— Фото дай свое, понимаешь, фото, — попросил я, и она снова, кажется, поняла меня. Она бросилась по витой лестнице куда-то наверх и вскоре вернулась с маленькой фотографией. Я взглянул на снимок и сразу узнал ее: не такой, как сейчас, а такой, какой хотел видеть.
Я провел пальцем по оборотной стороне фотографии, и она опять поняла меня. Выхватила снимок, помчалась наверх и принесла мне фото с какими-то немецкими буквами.
— Спасибо, я найду тебя, — сказал я, — обязательно найду. А сейчас…
Я поцеловал ее в маленькие пухлые губы, и она уже не сопротивлялась.
Фотографию я спрятал вместе с другими документами в карман гимнастерки. Там у меня лежали снимки мамы и отца, погибшего в Испании.
А она все бормотала:
— Вохин гэйст ду? Варум? Варте, их битте дих!..[38]
Я выскочил из дверей магазина и бросился догонять своих.
И забыл спросить у нее, как ее зовут.
Бухгалтер Елена Дмитриевна Баркова, недавно вернувшаяся с работы, вот уже несколько минут безуспешно пыталась разжечь примус — почему-то сегодня все валилось из рук.
Кто-то несильно постучал в дверь. Елена Дмитриевна открыла. Почтальон протянул ей письмо. Не треугольник, какие она прежде получала от сына с фронта, а нормальное письмо в конверте.
Она развернула конверт:
«СССР
Московский городской военкомат
Часть — I
14 июня 1945 г.
№ 1317
Извещение
Согласно присланного извещения войсковой части полевая почта 294076 от 29 апреля 1945 г. № 24. Ваш сын Барков Александр Степанович в бою за Социалистическую Родину, верный воинской присяге, проявив геройское мужество, был смертельно ранен в Берлине и умер 26 апреля в 6 час. 15 мин.
Похоронен в Тиргартене (Берлин).
Настоящее извещение является документом для возбуждения ходатайства о пенсии.
Московский горвоенком…
Начальник I части…»
Перечитав бумагу еще и еще, Елена Дмитриевна непонимающе посмотрела по сторонам, потом медленно и безучастно подошла к маленькому отрывному календарю, висевшему над ее кроватью. Провела по нему рукой — сегодня было двадцать второе июня сорок пятого года.
В тот же день в Брянске учительница Петранка Георгиевна Евтимова тоже получила извещение:
«Согласно присланного извещения войсковой части… ваш сын Евтимов Николай Михайлович в бою за Социалистическую Родину, верный воинской присяге, проявив геройское мужество, погиб в Берлине 25 апреля 1945 г….»
И в Рыбинск пришло извещение. Оно было адресовано швее Валентине Ивановне Коньковой:
«…Ваш сын мл. лейтенант Коньков Вадим Петрович в бою за Социалистическую Родину…»
«Я ВЕРЮ В ЖИЗНИ НАПРЯЖЕНЬЕ»
Сергею Баруздину было четырнадцать лет, когда фашистская Германия напала на Советский Союз. В этом возрасте мальчишек не берут на фронт. Но участвовать в битве за Родину можно не обязательно на передовой. Окончив семь классов, подросток оставил на время школу — экзамены на аттестат зрелости он сдаст экстерном лишь в 1953 году — и пошел подсобным рабочим в одну из московских типографий. А отработав смену, рыл траншеи на Чистопрудном бульваре, ночами дежурил на московских крышах, обезвреживая вражеские зажигалки.
Семнадцати лет рядовым артиллерийской разведки Баруздин ушел в Красную Армию. К полученной им ранее медали «За оборону Москвы» вскоре добавились «За взятие Берлина» и «За освобождение Праги», другие боевые награды. На фронте его приняли в партию. В восемнадцать лет он вернулся домой бывалым, обстрелянным солдатом.
Много лет спустя он напишет в «Автобиографии»: «Если говорить о войне, то, конечно, она сформировала меня как человека и как литератора. И она остается и всегда останется моей главной темой и в книжках для самых маленьких, и для взрослых — вчерашних мальчишек и девчонок…»
О том же читаем в его стихах: «Воспоминанья о войне. Нет, это вовсе не по мне. Я этим временем живу, Живу во сне и наяву»; «Пока я жив, пока дышу, Я ту войну в душе ношу…»; «Война была и будет с нами, И нет той памяти сильней».
Пережитому на войне посвящено самое крупное произведение Баруздина-прозаика — роман «Повторение пройденного». О войне повести и рассказы «Верить и помнить», «Ее зовут Елкой», «Речка Воря», «Тася», «Тоня из Семеновки», «Пожарная дружина», «Дуб стоеросовый», «Елизавета Павловна», «Последняя пуля» и другие. О войне и одна из поздних вещей писателя — повесть «Само собой…»
Читая ее, невольно думаешь, как прозорлив был К. Симонов, в свое время сказавший, что «Баруздин как личность, как человек, избравший впоследствии для себя тот вид служения обществу, который называется писательским трудом, начинался в войну, и почти все, а может быть даже и дальнейшее в его писательском пути, определялось этой точкой отсчета, уходило своими корнями туда, в кровь и пот войны, в ее дороги, лишения, утраты, поражения и победы».
Герой повести художник Алексей Горсков почти на десятилетие старше Баруздина. Ровесник и «земляк» Октября (он родился в 1917 году в Петрограде), Горсков прошел всю войну — от первого ее часа. Но образ этот, несомненно, автобиографичен в том смысле, что и судьба Горскова-художника, подобно писательской судьбе автора повести, «уходит своими корнями… в кровь и пот войны, в ее дороги, лишения, утраты, поражения и победы».
Чем был Горсков до армии? Способным рисовальщиком, успевающим студентом Академии художеств, удачливым дебютантом (его картину «Каторжный труд лесорубов в царской России» купил какой-то клуб, он легко получал заказы на рекламу, плакаты, лозунги).
Но все это было тем, что делалось как бы «само собой» — независимо от внутреннего бытия, от исканий, душевных устремлений юного живописца. По счастью, Горсков уже в свои 23 года понял, что путь, складывающийся у человека «сам собой», ведет в тупик. Уметь писать картины — еще далеко не все. Больше того, не самое главное. В конце концов, не обязательно быть художником. А вот для того, чтобы стать художником, надо непременно приблизиться к пониманию человека и создающей его эпохи. Надо приблизиться душой к существу жизни.
И Алексей идет служить в Красную Армию.
Сороковой год. Только что смолкли выстрелы на Карельском перешейке, где в декабре 1939 года погиб отец Алексея Горскова, пожилой хозяйственник. Алексей запомнил дату его гибели потому, что газеты и радио в эти дни торжественно отмечали 60-летие И. В. Сталина. Младший Горсков горячо, со всем максимализмом юношеской убежденности оспаривает мнение своей матери, бухгалтера, о финской войне: «Мамочка! Война не бессмысленна. А если будет другая, сложнее?.. От Ленинграда мы отодвинули границы? Отодвинули.
