Полигон смерти - Лев Пучков

— Одну минуту…

Индивид торопливо испарился, а Катя стала расстёгивать мою куртку. В принципе, мне и самому нетрудно, с руками, слава богу, всё в порядке… но в тот момент я был слегка придавлен нахлынувшими впечатлениями и пребывал в прострации.

В прихожей господствовал тот самый сивушно-табачный фимиам, отголоски которого мы ощущали, пробираясь минуту назад по коридору. Здесь он был концентрированный, ядрёный, да ещё и с заметным вкраплением каких-то густых маринадов. В прихожей было несколько дверей, и из-за каждой доносились возбужденные нетрезвые голоса: где-то тянули песню, кто-то надрывно спорил, сердитыми криками перекрывая нехватку аргументов, из длинного коридора, ведущего на кухню, раздавался звон стаканов и дружное «будем!», за дверью с рифленым стеклом слышалась невнятная возня и сдавленное хихиканье, а в «служебном» помещении — то ли в ванной, то ли в туалете — можно было услышать весьма характерное ритмичное постукивание и даже азартное повизгивание!

Катя привела меня в притон?!

Не может быть — такая девушка… Такая… Эмм… Чистая и светлая… По крайней мере, на вид. Чертовщина какая-то…

— Может, нам лучше пойти в другое место? — ошеломленно пролепетал я.

— Не волнуйтесь, всё будет нормально, — пообещала Катя, стаскивая с меня куртку. — Тут просто застой, весь дым скапливается, так всегда бывает. В комнатах нормально, вот увидите. Сейчас Нинель вами займётся, через десять минут будете как новенький…

— А кто у нас Нинель?

— Нинель врач «Скорой помощи». Отличный врач, у неё рука лёгкая, просто прирожденный клирик.

— Прирождённый кто? А, понял, простите, не сразу сообразил… А этот…

— Это Виталик.

— ???

— Да дядя мой! Прекрасный человек, но… гхм… с некоторыми странностями. Но это ничего, вы быстро привыкнете и полюбите его. Его все любят, он у нас такой обаятельный…

Я хотел был возразить, что насчёт привыкнуть — ладно, бог с ним, но любить таких типов у меня не получится при всём желании, ибо это противоестественно мужской натуре, но тут в прихожую ворвалась коротко стриженная пышка, затянутая в чёрную кожу, и с ходу приступила к погрузке:

— Пациент!

Я машинально вытянул руки по швам и кивнул: да, это я пациент.

—. Вижу, хорошо. Свет!

Семенивший следом за пышкой Виталик включил верхний свет.

— Вижу, хорошо… А ну-ка… Так…

Она быстро покрутила меня во все стороны, ощупала с ног до головы, задала пару вопросов и сразу всем поставила задачи. Кате вручила ключи и отправила за медикаментами — насколько я понял, речь шла о соседнем доме, а Виталику было приказано забрать из ванны «чудовище» и вывести на прогулку.

— Но я сейчас не планировал…

— Ты не слышишь, как просится? Хочешь, чтобы он весь санузел обгадил? Шевелись!

Катя убежала за медикаментами, а Виталик, недовольно ворча, надел пальто, взял поводок с ошейником и выволок из ванной огромного сенбернара. Впрочем, кто кого выволок — это ещё вопрос, судя по целеустремленности, с которой сенбернар бросился к входной двери, ему давно хотелось на улицу.

Что ж, по поводу непотребств в ванной я ошибся. Наверное, просто воображение разыгралось. Но вот за дверью с рифлёным стеклом совершенно точно происходило что-то нехорошее, это даже к гадалке не ходи.

Мы прошли в ванную, которая была ненамного меньше прихожей, я дисциплинированно выполнил команду раздеться до пояса, после чего Нинель смыла с меня кровь, навела в ковше соляной раствор и заставила прополоскать нос. Процедура была весьма болезненной, я попробовал было отказаться, но не преуспел: Нинель обладала несгибаемой волей, а о таком понятии, как сострадание, ей, похоже, никто не удосужился сообщить.

Пока мы развлекались таким образом, Нинель с дотошностью следователя выпытала, кто я такой и какие у меня планы на будущее. Я не стал придумывать ничего нового, выдал великохудожественную версию, присовокупив, что разглядел в Кате большие перспективы (а какие именно, не сказал).

Не успел я закончить процедуру, прибежала Катя с набором первой помощи. Нинель быстро обработала мои ссадины и в завершение зашила рассеченную бровь на фоне местной «заморозки».

В этот момент мы были в ванной одни, и я воленс-ноленс пялился на грудь Нинель.

Не подумайте плохого, я не тайный эротоман (ну разве что самую малость), но не пялиться было сложно: Нинель — вполне привлекательная пышка, сдобная, розовая, в районе тридцати, грудь у неё очень даже выдающаяся и красивая, вольготно выпирающая из выреза кожаного блузона… А в процессе швейных работ она (грудь) была настолько близко, что несколько раз… хмм… задела моё лицо.

— Тебе нравится моя грудь? — заметила Нинель.

— Эмм… Гхм-кхм… Ну… В общем…

— И чего мнёшься? Ты можешь внятно ответить?

— Ну, в общем…

— Ты меня хочешь?

— Простите… не понял?!

— Ты идиот? Я задала простой вопрос. Конкретнее: ты хочешь, чтобы я отдалась тебе?

— Хех… — Я нервно хихикнул. — Эмм… Оуэм… В общем, вы очень привлекательная женщина, но… понимаете…

— Идиот. Это тест, неужели непонятно? Ты мужик или «кудряшка»?

— А, вы про ориентацию! Понял. Я глубокий натурал. Глубочайший.

— Ну слава богу! — радостно воскликнула Нинель. — А то, понимаешь, у этих «творческих» куда ни ткни — везде «кудряшки».

— Нет-нет, я натурал. Да и вообще, если честно, я не особо-то и творческий. Так, между делом, на подхвате…

— Ясно. То есть у вас с Катериной…

— В общих чертах — да, но…

— «Но»? Что это за «но» такое?!

— Нет-нет, всё «да», но… гхм… Понимаете, говорить об этом пока что преждевременно.

— А чего тут преждевременно? Ты одевайся, а я тебе всё расскажу…

Сразу после установления мужского статуса на меня обрушился поток жизненно важной информации.

Катя замечательная, удивительная, уникальная девушка, другой такой в жизни я никогда не встречу, и потому мне нужно немедля на ней жениться и забрать её с собой в Москву. Здесь у неё никаких перспектив, кругом быдло, гопота и престарелые хмыри-неудачники. Если я не увезу Катю, у неё два варианта: конченый отморозок Никита — одноклассник и крест её жизни либо унылый Коробов.

— А кто такой Коробов?

— Клубный художник, эгоист и унылый м…к. За пятьдесят, дважды разведен, и, всё время, сволочь, вьётся вокруг Катьки, силки расставляет! Да ты его увидишь, хмырь ещё тот…

Про Никиту я спрашивать не стал. Вы в курсе, мы с ним уже некоторым образом сами познакомились, без сторонних рекомендаций.

В качестве бонуса я получил краткий расклад по всем персонам, что сейчас находятся в квартире. В числе прочего выяснилось, что Виталик — это Катин родной дядя (брат матери), отчим Нинели и артист местного драматического театра. В прошлом он был вполне себе «нормалом», но, по-видимому, чрезмерная артистичность и глубокое погружение в театральные пучины, стали поводом для печально известной гендерной флуктуации. Изъясняясь словами Нинели, «был мужик, а стал кудряшка!». Виталик с матерью Нинели де-юре являются мужем и женой, ведут совместное хозяйство вот в этой самой квартире, но давным-давно живут каждый своей жизнью и не мешают друг другу. Нинель здесь тоже вроде как живёт, но у неё ещё есть отдельная квартира от местной больницы, неподалёку отсюда, и мы непременно у неё погостим, когда познакомимся поближе. И вообще, я могу на неё положиться во всех отношениях, она всячески поможет мне в моей непростой миссии. Совершенно бескорыстно.

— Ага, обязательно…

Зачем мне гостить у Нинели? Как именно «положиться»? Спросить не успел, весь массив информации был выдан с пулеметной скоростью, без права на вопросы, буквально за минуту, пока я одевался и рассматривал себя в зеркало.

Увы, увы… Полюбовавшись на своё дрянное отражение, я удручённо констатировал, что о донжуанских подвигах пока что придётся забыть. Мерзавец Никита так меня разукрасил, что со мной сейчас не станет общаться ни одна приличная девушка. На скулах красовались качественные шишки, правый глаз заплыл и опух, над левым владычествовал живописный пиратский шов. Нос тоже распух и «поплыл», Нинель вставила в ноздри тампоны, смоченные раствором, и сказала, что хотя бы часик надо подержать, а то будет нехорошо.

В общем, ещё тот уродец. Я сам, например, с таким разукрашенным типом не то что дружить — даже общаться не стал бы. Пусть сначала придёт в норму, потом видно будет.

Сердечно поблагодарив Нинель за помощь, я собрался было тихонько покинуть «уютное местечко», но не тут-то было.

Оказывается, пока мы шептались с Нинелью, Катя разрекламировала меня как выдающегося московского живописца и в гостиной уже вовсю шла презентация моего эскиза. В общем, публика настойчиво требовала моего присутствия на презентации, и такие мелочи, как избитая внешность, никого не волновали.