Я жива (Воспоминания о плене) - Масуме Абад

После того, как мы сдали полугодовые экзамены, в отместку за наше «кошмарное» поведение госпожа директриса поставила многим из нас в свидетельствах оценки «тринадцать» по поведению, что было показателем той самой «неблагополучности», о которой она сама говорила. Каждое ее действие и каждый ее поступок еще больше сплачивали нас, и в конце концов наш альянс прославился и стал называться «группой тринадцати». В «группу тринадцати» входили учащиеся из всех классов. После получения свидетельств с годовыми оценками мы разошлись по домам встречать лето.

Жаркие и длинные дни месяца мордад[36], когда златолицый и раскаленный плазменный шар под названием Солнце не оставлял в покое и до девяти часов вечера гостил у абаданцев, совпали с благословенным месяцем рамадан. Человек валился с ног, и единственным его желанием было дожить до ифтара[37]. Большинство соседей тоже постились, поэтому вечерний стол с ифтаром не заставляла себя ждать. Некоторые занимали себя какой-нибудь работой, чтобы скоротать время до наступления азана и ифтара и, таким образом, меньше мучиться от жажды и зноя. Однажды, когда мы сидели за вечерней трапезой после азана, новость о пожаре в кинотеатре «Рекс» – старейшем в городе кинотеатре на главной улице Занд, подобно бомбе, взорвала весь город. Оставив незаконченным ужин, мы все побежали в сторону кинотеатра. Фильм «Олени» режиссера Масуда Кимиаи с Бехрузом Восуки в главной роли собрал в кинотеатре неимоверное количество зрителей – больше, чем реальная вместимость кинозала: около семисот человек. Последний сеанс начинался в двадцать один час тридцать минут, и четыреста билетов на него были проданы. Спустя около часа после начала фильма зрители внезапно оказались окруженными огнем. В кинотеатре имелась только одна дверь для входа и выхода, которая заблокировалась после того, как начался пожар, а три другие маленькие двери, соединявшие кинозал с вестибюлем, были изначально закрыты. Кинозал имел только один запасной выход, который смогли найти лишь несколько человек, выбравшись с полуобгоревшими телами. Абадан погрузился в замешательство и ужас. Весь город скорбел. Был поздний вечер. Во многих семьях еще не все вернулись домой. Услышав новость о пожаре, многие забеспокоились и, не раздумывая, отправились к сгоревшему кинотеатру на своих машинах, такси или пешком. В сторону кинотеатра «Рекс» с включенными сиренами спешили кареты скорой помощи. Все вокруг устремились к кинотеатру, который превратился в огромную могилу. Запах паленого мяса разнесся по всей округе. Звуки стонов, плача и суеты слились воедино. Некоторые тела удалось опознать по остаткам одежды и часам на руках. До часа ночи были опознаны и сложены рядом около пятидесяти тел. Некоторые из присутствовавших в состоянии шока и оцепенения под бледным сиянием луны уставились на обугленные тела. Но как могли они среди этой кучи сгоревших, лишенных лиц тел найти своих потерянных близких? От запаха обугленного мяса меня затошнило. Среди трупов можно было увидеть тела малолетних детей, сгоревших заживо в объятиях своих матерей, от которых их уже невозможно было оторвать. В атмосфере, пропитанной запахом смерти, та сатанинская ночь Абадана, наполненная криками и рыданиями людей, близилась к завершению, и ни один его житель так и не уснул до самого утра. Казалось, что это был день Страшного суда. Каждый звал своих родных и не слышал на свой зов ответа. Некоторые семьи сгорели целиком, как, например, семья Радмехр, которая потеряла одиннадцать человек – десять братьев и сестру! Джафар Сазеш, у которого случившаяся трагедия отняла пятерых его детей в возрасте от одиннадцати до двадцати трех лет, только и делал, что кричал: «Я не знаю, жертвой чего стали мои дети! Закрытую дверь кинотеатра можно было бы открыть даже молотком и спасти людей, но когда я, крича, хотел приблизиться к ней, некто с палкой в руке отогнал меня в сторону, сказав, чтобы я не подходил, поскольку все внутри горят». Сто пятьдесят человек из числа жертв не смогли опознать. Кладбище тоже не было готово принять одним разом такое количество трупов. Поэтому люди вынуждены были похоронить своих родных в одной общей могиле. Засыпанную яму накрыли черной тканью, а все владельцы цветочных магазинов приносили свои цветы на эту могилу в знак почтения. В магазинах не осталось ни одной веточки с цветами. После этого братская могила мучеников кинотеатра «Рекс» стала местом политических встреч. В нас не осталось никаких страхов. Семьи погибших были настолько безутешны, что с трудом могли даже дышать. На пути обратно все мы в один голос кричали: «Нет – унижению!», «Нет – бесславию!», «Свобода!», «Свобода!» Или же мы кричали: «Заговор и преступления – начало кровопролития и ужаса!» Перед такой лавиной гнева и ярости людей стражи порядка не смели предпринимать никаких действий, а потому молча взирали на происходящее, заняв позицию сторонних наблюдателей.

Между тем в город прибыли официальные иностранные информагентства, которые занесли пожар в кинотеатре «Рекс», унесший жизни трехсот семидесяти семи человек, в список самых смертоносных пожаров, случившихся в тех или иных общественных местах после Второй мировой войны. Пожар в кинотеатре «Рекс» потряс Иран и стал национальной катастрофой. Спустя несколько дней группа правозащитников опубликовала декларацию, в которой подчеркивалась вина правительства в пожаре, случившемся в кинотеатре «Рекс», и говорилось: «Как объяснить тот факт, что в городе, имеющем крупнейшие нефтяные предприятия и самую оснащенную и модернизированную систему пожаротушения, пожарные машины остались без воды?!» Несмотря на это, Организация государственной безопасности шахского режима многократно объявляла революционные силы и улемов виновниками этой антигуманной акции.

Спустя три дня после трагедии в кинотеатре «Рекс» его светлость имам Хомейни (да будет мир с ним!) объявил: «Эта трагедия – творение рук шаха для того, чтобы сбить с толку и запутать людей внутри страны и за ее пределами. И то, что пожар распространили полосой по всему кинотеатру, а после двери оказались заперты жандармами, – дело рук людей, владеющих ситуацией. Кто, кроме шаха, который периодически осуществляет акты зверского геноцида мирных жителей, творит подобный произвол?»

Ночью свет в домах и на улицах не гас, и все были в ожидании. Родственники погибших каждый день приходили к кинотеатру «Рекс». Они часами сидели на месте убийства их родных, читали траурные поминальные стихи – роузе, самоистяза-ли себя и требовали наказать виновника гибели их близких. Мечети Абадана ни минуты не пустовали, а стены города были увешаны листовками скорби и чествования памяти жертв трагедии в кинотетаре «Рекс».

Осень 1978 года в рабоче-нефтяном городе Абадан, которая началась школой, учебниками, учителями и уроками, сопровождалась революционными лозунгами людей, не желавших находиться под гнетом и деспотией. После смерти трехсот семидесяти семи ни в чем неповинных жертв город как будто очнулся от летаргического сна. Но цена, которую мы заплатили за свое пробуждение, была чудовищно высокой! Мы пробудились так болезненно и тяжело, что никакая сила более не могла усыпить нас снова или застлать наши глаза пеленой. Каждый вечер мы вместе с родственниками погибших в кинотеатре «Рекс» собирались в хусейние[38] исфаханцев, несмотря на действие военного режима и многократное предупреждение со стороны жандармов САВАК о запрете собраний, и в конце мероприятий выходили массово на улицу, где, скандируя пламенные лозунги, обличали и позорили агентуру шахского режима.

Дом бабушки был известен как хусейние имени Сейеда аш-Шохада (т. е. Предводителя мучеников, имама Хусейна). Она рассказывала: «Первый кирпич этого дома был сделан из земли, привезенной из Кербелы». Когда дедушка поехал в Кербелу для совершения паломничества, он привез оттуда для отца в качестве сувенира кольцо Шараф-аш-Шамс[39], а для себя – пригоршню земли из Кербелы. Он построил на пятидесятиметровом клочке земли дом с тремя небольшими комнатами. А над входной дверью он повесил табличку с надписью: «Это благо дано мне милостью моего Создателя». В этом доме ежегодно проводились поминальные траурные мероприятия и собрания с чтением повествований о страданиях имама Хусейна и его близких соратников в течение десяти дней Ашуры. На мероприятиях присутствовала колыбель Али Асгара[40](да будет мир с ним!). Варили три больших котла халима. Всё это сопровождалось трогательным и трепетным оплакиванием и самоистязанием. Хусейние бабушки стала местом профессиональных плакальщиков и синезанов, бьющих себя в грудь (что символизирует готовность отдать жизнь за ислам). Кубок Предводителя всех мучеников, в свою очередь, не допускал, чтобы кто-либо прошел по той улочке жаждущим, и был готов напоить прохладной водой каждого. Добронравие и приветливость бабушкиных домочадцев превратили ее дом в траурный шатер имама Хусейна и его семейства.