Три гроба - Джон Карр

– Отпечатки пальцев?

– Отпечатков много, но… Вы открывали окно, сэр? На стекле отпечатки ваших пальцев. Я их знаю, сэр.

– Вообще я стараюсь своих отпечатков не оставлять, – прервал его Хедли. – Что дальше?

– Других отпечатков на стекле нет. А рамы и подоконники покрыты лаком. На них остались бы не только отпечатки пальцев, но и перчаток. Если бы кто-то не хотел оставлять следов, ему пришлось бы разогнаться и, ни к чему не прикасаясь, нырнуть из окна вперед головой.

– Благодарю! Довольно, – бросил Хедли. – Бейтс, идите осмотрите задний двор… Мистер Миллз, подождите! Пока Престон сходит и позовет мистера Петтиса, я хотел бы поговорить с вами.

– Кажется, все, что я вам рассказал, берется под сомнение, – саркастически усмехнувшись, проговорил Миллз, когда Бейтс и Престон вышли. – Уверяю вас, я рассказал правду. Вот тут я сидел. Посмотрите сами.

Хедли открыл дверь. В тридцати шагах от него в противоположном конце высокого полутемного зала была дверь в комнату профессора Гримо; на нее падал яркий свет из-под арки.

– По-моему, ошибиться невозможно, – буркнул старший инспектор. – А может, посетитель и правда не входил в комнату? Если принять во внимание то, что мы слышали, то можно сделать вывод: около дверей происходили не совсем понятные вещи. Я не думаю, что к этому была как-то причастна женщина – в маске или… Но вы же видели их одновременно. Во всяком случае, ужас, да и только!

– Ничего непонятного у двери не происходило, – искренне обиделся Миллз. – Я хорошо видел всех троих. Мадам Дюмон была справа от дверей, высокий посетитель – слева, а доктор Гримо – посредине. Посетитель вошел в комнату, закрыл за собой дверь и больше оттуда не выходил. Все это происходило не в полутьме. Невозможно было ошибиться в том, что посетитель был огромного роста.

– Я тоже не вижу оснований сомневаться, Хедли, – добавил доктор Фелл после паузы. – Версия, что посетитель мог выйти из комнаты через дверь, отпадает. Что вы знаете об этом Дреймене, мистер Миллз?

– Он в самом деле интересный человек, – сощурив глаза, тихим голосом ответил Миллз. – Но я знаю о нем не много. Он поселился тут за несколько лет до меня, по крайней мере так мне сказали. Отказался от работы учителя, ибо, несмотря на усилия врачей, начал терять зрение, хотя по виду… э-э… его глаз и не скажешь, что он почти слепой. Дреймен обратился за помощью к профессору Гримо.

– Профессор Гримо чем-то ему был обязан?

– Этого я не могу сказать. Как-то упоминалось, будто Они познакомились в Париже, где профессор Гримо учился. Это все, что я знаю, если не считать того, что сказал профессор, провозглашая тост на одном, так сказать, праздничном банкете. – Миллз, не раскрывая рта, самодовольно усмехнулся, сощурив глаза и с иронией в голосе, повел рассказ дальше. – Так вот, профессор Гримо сказал, что мистер Дреймен когда-то спас ему жизнь, и назвал его наилучшим в мире товарищем. Конечно, при условии… Миллз по привычке поставил одну ногу перед другой и, покачиваясь взад-вперед, постукивал носком заднего ботинка по каблуку переднего. В такой позе его маленькая фигурка с большой копной волос на голове напоминала карикатуру на Суинберна.[12]

– Ну, а за что не любите его вы? – с интересом посмотрев на него, спросил доктор Фелл.

– Я и не люблю его, и не отношусь с пренебрежением. Но он не делает ничего.

– Поэтому и мисс Гримо не любит его?

– Мисс Гримо не любит его? – переспросил Миллз, широко раскрыв глаза. – Да, я замечал это, но не был уверен.

– А почему ему так нравятся ночи Гая Фокса?

– Гая Фо… – Миллз удивленно замолчал, потом усмехнулся и продолжал: – А-а! Я сразу не понял. Видите ли, он очень любит детей. Двое его собственных погибли несколько лет назад. Как мне известно, они упали вниз с крыши. Это была одна из тех бессмысленных трагедий, от которых мы избавимся, когда построим в будущем большой величественный, просторный мир. – После этих его слов лицо у доктора Фелла налилось кровью, но Миллз не замечал ничего. – Его жена не пережила горя. Со временем у него начало ослабевать зрение… Он любит общаться с детьми, да и у него у самого словно детское мышление, несмотря на определенные умственные способности. Миллз надул губы. – Он никогда не пропускает случая побыть пятого ноября среди детей. Это день рождения одного из его несчастных детей. Он целый год экономит деньги, чтоб купить иллюминацию и украшения и смастерить комическое чучело Гая Фокса для…

Постучав, в комнату вошел сержант Престон.

– Внизу никого нет, – доложил он. – Джентльмен, которого вы хотели видеть, наверное, ушел домой. А это только что для вас принес парень из больницы. – С этими словами сержант передал старшему инспектору конверт и квадратную коробочку, похожую на шкатулку для хранения драгоценностей. Хедли достал записку, пробежал ее глазами и выругался.

– Преставился – и ни слова! – бросил он. – Вот, читайте!

Доктор Фелл начал читать. Ремпол заглянул ему через плечо. В записке говорилось:

«Старшему инспектору Хедли.

Бедняга Гримо скончался в 11.30. Посылаю вам пулю. Думаю, она выпущена из револьвера 0,38 калибра. Я пытался связаться с полицейским врачом, но он занят другим делом, поэтому высылаю ее вам. Перед самой смертью профессор Гримо потерял сознание. То, что он сказал, могут, кроме меня, засвидетельствовать две мои медицинские сестры. Да, возможно, он бредил, и я должен быть осторожным. Я был с ним знаком довольно хорошо, но совсем не знал, что у него есть брат. Сообщив мне об этом, профессор Гримо сказал дословно следующее: «Это сделал мой брат. Я не думал, что он будет стрелять. Бог его знает, как он выбрался из той комнаты. В эту секунду он там, а в следующую его там уже нет. Возьмите карандаш и бумагу, быстрее! Я хочу сказать вам, кто мой брат, чтобы вы не подумали, будто у меня бред».

От напряжения у него началось кровотечение, и он скончался, не сказав больше ничего. Жду указаний относительно тела. Если могу чем-то помочь, дайте знать.

И. Петерс, доктор медицины».

Все переглянулись. Загадка оставалась по-прежнему трудной и неразгаданной, факты настоящими, показания проверенными. Оставался и страх перед бесплотным человеком. Помолчав, старший инспектор печально повторил: – Бог его знает, как он выбрался из той комнаты.

Второй гроб

ЗАГАДКА КАЛИОСТРО-СТРИТ

ОТКРЫТАЯ МОГИЛА

Доктор Фелл от нечего делать прошелся по комнате, вздохнул и сел в большое кресло.

– Брат Анри… – проворчал он. – Гм… Да… Боюсь, нам придется возвратиться к брату Анри.

– К черту брата Анри! – тоскливо проговорил Хедли. – Сначала вернемся к брату Пьеру. Он знает! Почему нет никакого известия от констебля? Где тот, кого послали за братом Пьером в театр? Проклятые, уснули и…

– Мы не должны этого бояться, – прервал разгневанного Хедли доктор Фелл, – у нас наконец есть ключ…

– Какой?

– Ключ к содержанию слов, которых мы не могли понять. К сожалению, теперь они нам не помогут, хотя теоретически мы можем узнать, что они означают. Боюсь, доктор Гримо загнал нас в глухой угол. Он ничего не говорил нам, а скорее, пытался спросить нас.

– Как это?

– Разве не понятно, что это именно так? Гримо сказал: «Бог его знает, как он выбрался из той комнаты. В этот миг он там, а в следующий его уже нет». Попробуем разложить по полочкам все слова из этого вашего драгоценного блокнота. У вас с Тедом немного разные версии, но начнем с тех слов, которые у вас обоих не вызывают сомнения. Отложим в сторону первую загадку. Думаю, что касается слов «Хорват» и «соляная шахта», мы можем быть уверены. Отложим также те, относительно которых согласия нет. Что остается в обоих ваших списках?

– Начнем с меня, – щелкнул пальцами Хедли. – Остается: «не мог с веревкой», «крыша», «снег», «роща», «очень яркий свет». Следовательно, если мы попробуем свести вместе все эти слова, то будем иметь что-то вроде: «Бог его знает, как он выбрался. Он не мог воспользоваться веревкой ни для того, чтобы подняться на крышу, ни для того, чтобы опуститься на снег. В этот миг он там, в следующий его уже нет. Был очень яркий свет, чтобы я не разглядел каждого его движения…» Хотя… подождите! А если это относится…

– А теперь сравните расхождения, – предложил доктор Фелл. – Тед услыхал: «не самоубийство». В общем, эти слова можно понять и так: «Это не самоубийство. Я себя не убивал». Вы услыхали слово «револьвер», которое не трудно согласовать с другими: «Я не думал, что он будет стрелять». Видите, все ключи к разгадке превращаются в вопросы. Это первое из всех известных мне дел, где жертва проявляет такое же любопытство, что и остальные участники.

– А что относительно слова «роща»? Оно никуда не подходит.

– Подходит, – угрюмо посмотрел на Хедли доктор Фелл. – Оно самое легкое из всех, но может оказаться самым хитрым, и нам не следует торопиться использовать его. Все зависит от того, в каких обстоятельствах звучат слова. Если проанализировать, какую ассоциацию вызывает то или иное слово у разных людей, и напомнить слово «роща» природоведу, то он, наверное, ответит «лес», а вот историк, вероятнее, скажет… Ну быстро думайте, что?