Игра наслаждения - Тия Дивайн

И Джереми был беспощаден, потому что сам потерял голову и стремился к одному: запахать ее до обморока. Она же оказалась ненасытной. Никогда еще Реджина не испытывала подобного удовольствия, подобных ощущений, подобной заполненности. Ее тело томилось по неописуемому обладанию самой запретной для нее частью мужского тела. Как можно жить без этого тайного наслаждения?! Она не может отказаться от него. Будет брать, брать и брать, без конца, вечно…

Его рот сминал ее губы, его плоть вонзалась, билась, вламывалась в ее лоно, унося к неведомым прежде высотам, терзая, пока Реджину не подхватила волна, поднимавшая ее все выше и выше. «Не останавливайся, не останавливайся, не останавливайся…» Что-то замерло… лопнуло… разлетелось на мелкие осколки, и ничто не смогло остановить бурю чувств и эмоций, налетевшую на нее, словно огромные океанские валы, огненное кипящее блаженство пронизывало. Его наслаждение, его семя вырвалось на свободу, и он не мог удержаться. Еще один мощный толчок, и Джереми, обезумев, рухнул в ее объятия.

Желание — штука вероломная, подкрадывается к мужчине в самый неподходящий момент. Он считал, что смертельно измучен, но всего полчаса спустя после головокружительной схватки все еще находился в ней, твердый, как железо, и готовый брать ее снова и снова. Ей совершенно не обязательно что-то делать. Ему нужна, грубо говоря, щель, куда можно погрузиться, а она насквозь мокрая от его густых сливок. Картина, которая невероятно его возбуждала.

Джереми снова вонзился в нее так мощно и так глубоко, что ощутил, как волоски ее холмика щекотали его живот. И тут же извергся в нее, не полностью, но, черт побери, стоило войти в нее, как он тут же терял контроль, превращаясь в зеленого юнца! И не мог управиться ни с ней, ни со своим буйным пенисом.

Джереми качнулся вперед, ее тело было таким податливым и принимало его все более полно. Он вжался в нее бедрами. Ах, как он стремился пригвоздить ее своей плотью к кровати навсегда! Он пробыл в ней так долго, что свеча, сгоревшая до самой розетки, замигала и погасла, комната погрузилась в темноту.

В темноте есть что-то особенное. Свершается много тайного, запретного. То, что иногда делают друг с другом мужчина и женщина во тьме, никогда не творится при дневном свете. Именно это он жаждал сделать с ней прямо сейчас, пока она обнажена и все еще покрыта его семенем.

Джереми свел ее ноги и оседлал их так, что она стиснула, его еще крепче. Реджина шевельнулась, и ее сонные, слабые движения довели его до точки кипения. Он накрыл ладонью ее грудь, почувствовал сосок, впился в губы, вторгаясь в рот языком в такт резким толчкам его пениса.

Она очнулась, выгнула спину под лихорадочными ласками, и он ответил ударом бедер. Это все, что ему нужно: играть ее восхитительным соском, владеть покорным телом, вторгаться в тесное лоно, ощущать вкус ее губ и языка.

Джереми не хотел двигаться. Не мог. Боялся, что снова исторгнет в нее семя, а для этого слишком рано. Он желал владеть ею бесконечно долго.

«Не шевелись. Пусть пошевелится она. Пусть бьется, изгибается, дергается в попытке освободиться. Она никогда не избавится от него».

Зато кое-что явно ускользало от него. Чем больше он пытался усмирить ее, тем больше она извивалась, издавая тихие гортанные стоны, тем сильнее возбуждалась. Мужчине просто нельзя испытывать подобное исступление, словно каждая частичка его тела взорвется, если он даст себе волю. А Джереми отчаянно хотел дать себе волю. Его пенис вздыбился и взбунтовался. Он врезался в нее короткими резкими рывками, потому что еще одно усилие — и он изольется. А Джереми хотел продлить ошеломляющий экстаз.

Сквозь гардины проникал свет, за дверью послышалась суета горничных. Ад и смерть! Утро.

А он по-прежнему погружен в ее тело, раскаленный, жаждущий, готовый к новому поединку. Спали ли они? Наверное. Она всю ночь провела в полудреме. И сейчас свернулась в его объятиях соблазнительным клубочком, отдавшись на волю своего хозяина, позволяя делать с собой все, что он захочет. А он хотел. Пусть привыкает к его члену, что бы ни творилось за дверями. Хоть соберись там все слуги. Полный штат. Ничего не поделаешь. Свыкнется.

Он притянул ее спиной к себе, вставил три пальца между ее ног, а другой рукой схватил за грудь. Она была все еще липкая от его семени, все еще жаркая, все еще полна готовности. Схватившись за его запястье, Реджина ввела пальцы Джереми еще глубже. Он подбирался ближе, ближе, ближе к чему-то, какой-то точке наслаждения, угнездившейся в ней. Ее тело напряглось.

И тут в дверь постучали, и она затаилась, стараясь подавить бесстыдную жажду ласк.

— Доброе утро, дорогая! — окликнул Реджинальд. — Не хочешь позавтракать вместе со своим папочкой?

— Скажи, что устала и хочешь еще поспать, — прошипел Джереми.

Язык ее не слушался. Как может она говорить, когда его пальцы вытворяют такое?!

— Я… мне нездоровится, — прерывающимся голосом отозвалась она. — Я хочу немного отдохнуть.

— Как пожелаешь, дорогая, поговорим позже.

— Я еще здесь, — напомнил Джереми.

— Я чувствую себя преступницей.

— Ты моя любовница, — резко бросил он. — После этой ночи ничто… — он вонзил жесткие пальцы в ее лоно, — ничто не помешает этому!

Реджина тяжело задышала. Он трогал и трогал ее, шевеля рукой где-то глубоко в ней, она надавливала на его пальцы в поисках того неуловимо-изменчивого, что никак не давалось ей. Чего? Она не знала сама, безоглядно отдаваясь наплывам ощущений, пронизывавших ее от кончика соска, до бугорка наслаждения между бедрами.

Вот она, почти на поверхности, эта тайная точка, ожидающая ласки. Она чувствует приближение этого момента, все ее существо тянется к нему, стремится, рвется… вот, вот, вот оно! Ее тело застыло, сжалось и рассыпалось в конвульсиях неописуемого, нескончаемого экстаза. О, только бы это не прекратилось! Как ей жить, если это оборвется? А ведь Джереми придется уйти, иначе разразится скандал.

«Не думай об этом. Думай о том, как он желает тебя, горит в лихорадке сладострастия. Только об этом, если хочешь удержать его в своей постели».

Где-то пробили часы, и она вынудила себя приподнять голову. Утро было изумительным, Джереми лежал рядом голый, спящий, и, о чудо, одна упрямая часть его тела по-прежнему бодрствовала.

Реджина коснулась своевольной плоти, провела рукой по длинному восставшему жезлу, зарылась пальцами в поросль густых волос у основания.

Скоро, очень скоро ему придется покинуть ее. И что потом? Она не ожидала таких сложностей, когда соглашалась… нет, притворялась, что соглашается быть его содержанкой. Не ожидала того, что последует за этим: грубости, жестокости… изматывающего наслаждения, на которое оказалась способна. Неудивительно, что подобное слияние считалось запретным, тайным, аморальным. В чем-то — поразительно могущественным, в чем-то — болезненным и ранящим. Питай она хоть какие-то чувства к Джереми, наверняка была бы вне себя от горя, когда он уйдет.