Корпорация «Попс» - Скарлетт Томас

— Да так… всякой фигней. Дурью маялась.

— Я имею в виду, ты дизайнер или кто?

Мы уже в лесу. Тут темно и слегка пахнет сыростью. Я рада, что на мне джемпер: сегодня один из тех деньков, когда приходится либо носиться сломя голову, либо стоять прямо на солнце, чтоб хоть чуть-чуть согреться. Мы ступаем на тропу, ведущую меж деревьев; нас окружают звуки — одинокие птичьи голоса, влажное шебуршание насекомых, короткое хлопанье крыльев и непрерывное жужжание. Тропа довольно широкая; под ногами — красноватая сухая земля. Я вдруг понимаю, что ступать мне как-то очень уж мягко, и праздно воображаю, что под тропой — какая-то полость. Хотя это вряд ли. Возможно, плотность почвы такая. По ассоциации я думаю о гончарном деле, особенно о старых керамических сосудах.

— Готова поспорить, когда-то здесь кто-то умер, — говорит Эстер, морща нос. Кажется, она не собирается признаваться, чем занималась в Баттерси. И, кажется, не стоит на нее давить. Я, конечно, не вполне понимаю, какая тут может быть тайна, — но, впрочем, это не мое дело.

— Раньше это был интернат, — отвечаю я. — Так что наверняка случались всякие страсти-мордасти. — Я опять вспоминаю свой разговор с Маком и шум «Детской лаборатории». — Интересно, куда подевались все дети? — внезапно спрашиваю я вслух.

— Какие дети? Из интерната?

— Нет. Прости — думаю две мысли сразу. Утром я видела детей — там, на спортивном поле. Интересно, куда они подевались.

— Ты, похоже, много чего знаешь про это место, — говорит Эстер.

— Ну, я сюда приехала довольно рано.

Я не собираюсь рассказывать ей ни про Мака, ни про свое ночное путешествие. Так что теперь у нас обеих свои секреты.

В глубине леса стоит бельведер — старый, с облупившейся краской на стенах и ржавыми дверными петлями. Мы возбужденно бросаемся к нему и пытаемся открыть дверь. После нескольких безуспешных попыток она все-таки открывается с прерывистым скрипом, и мы забираемся внутрь, как озорные школьницы, нашедшие секретную пещеру. На полу валяются хрусткие старые листья, и есть помост, на котором можно сидеть. Оконные рамы позеленели от плесени, и сквозь грязные окна виден лишь абстрактный намек на деревья. Мы садимся на помост, и Эстер принимается скручивать косяк.

— Вот жопа, — говорит она.

— Что такое?

— Ничего. — Она вздыхает. — А почему ты не там, в зале, и не слушаешь речь Жоржа?

— Потому что я тут? — говорю я наугад.

— Нет, не валяй дурака. Правда, почему?

— Правда? — Я вздыхаю. — Ох… Можно я тебе как-нибудь потом расскажу?

Эстер пожимает плечами. Я так и жду, что сейчас она примется меня допрашивать — в конце концов, я сама ей только что подкинула этот вопросительный знак, — но она молчит. Только пинает ногой листья на полу.

— Интересно, как там все продвигается, — говорит она. — Жорж и его речь.

— В смысле?

— Почему они считают себя лучше нас? — вдруг выпаливает она.

— Кто?

— Мак. Жорж. Директора. Почему? Да, здесь они важные персоны. Но, скажем, в моем местном супермаркете они были бы никто. Если бы ты не знала, кто они такие, ты могла бы как следует стукнуть их тележкой и была бы не обязана париться из-за этого два месяца, посылая друзьям письма — типа, вы не поверите, кого я видела в супермаркете и какая стряслась беда… Они были бы никто, ты была бы никто, и все это не имело бы никакого значения.

— Ну, в каком-то смысле они и так никто. Все мы никто, на самом-то деле.

— Нет, не все. Только не… — Она снова пинает листья стоптанными кроссовками. — Только не поп-звезды. Или кинозвезды. Если бы вокалист… ну, скажем… — Она задумывается и называет самую успешную рок-группу страны. — Если бы он сейчас сюда зашел, ты бы не стала с ним разговаривать, будто он никто. Просто не смогла бы.

Вообще-то меня больше интересует их соло-гитарист, но я не хочу запутывать вопрос. Вообще-то чудно, что она упомянула эту группу, потому что мне часто снятся странные сны о соло-гитаристе — нет, я не хочу его трахнуть, ничего подобного, я, скорее, хочу быть им. И даже хочу такую же прическу. Но все это я держу при себе.

— Ну так и что?

— Ты едешь в этом году на какие-нибудь фестивали?

— Нет. Не люблю толпу.

— Ты не любишь толпу? — Голос у нее довольный.

— Нет.

— Быть в толпе, или вид сверху?

— В смысле? — Я нахмуриваюсь. — Что значит «вид сверху»?

— Ну, по-настоящему видно, как ужасна толпа, только если видишь ее сверху — знаешь, как фестивали по телевизору. Когда ты в гуще толпы, ты… кто? Точка, пустое место, элемент статистики. Чьей статистики? Какой-то пиар-фирмы? Рекламного агентства? — Она говорит таким голосом, будто озвучивает рекламный ролик. — Разве было бы не чудесно, если бы все мы были подключены к одной мобильной сети? Разве было бы не прекрасно, если бы мы все могли одновременно посылать друг другу фотографии самих себя, стоящих в одной и той же толпе и смотрящих на одну и ту же группу? Черт побери, я не хочу быть в толпе. Я не насекомое. Я не хочу быть копией человека, стоящего рядом со мной. И вообще не хочу быть частью долбаной публики. Я хочу… — Она умолкает, рассеянно глядя в окошко на призрачный лес.

Я понимаю, что она имеет в виду, а такое бывает редко. Обычно, когда кто-то начинает говорить с пафосом, я в конце концов отключаюсь, даже если этого не хочу. Мне трудно проникнуться чужими чувствами. Но тут другое дело: мне самой никогда не нравились толпы, и от рекламы я тоже далеко не в восторге. И я тоже не люблю делать то, что делают тысячи других людей.

— Я хочу… — повторяет она.

— Ты хочешь играть в группе, — подсказываю я.

Она странно смотрит на меня.

— Да. Может быть, но…

— Что?

— Если играешь в группе, получается, что эти насекомые придают тебе смысл. Получается, что ты — причина существования толпы, ты несешь ответственность за возникновение новой прослойки населения: фанов твоей группы. Что мы можем им продать? Гамбургеры, жареные на открытом огне, или гамбургеры с маринованными огурчиками? Ой! В этой демографической группе почти все вегетарианцы? Что ж, о'кей, давайте устроим мозговой штурм и придумаем упаковку для этого фруктового напитка — я думаю, это должен быть такой аллюзивный, продвинутый, игривый, утопический пастиш, типа в хипповском стиле, — а может, для овсяных лепешек? Тем временем в «Попс»: О мой Бог, крутые рок-звезды в этом году все без исключения носят противопотные повязки! На этой неделе мы обязаны придумать повязки с эмблемами Урсулы и Детки Со Звезд! Разместите их прямо сейчас на веб-сайте, а я свяжусь с производственным отделом…

— Но знает ли об этом сама группа? — перебиваю я.

— Конечно, знает. Компании звукозаписи у меня еще только на очереди. Известные рок-группы стараются казаться врагами истеблишмента, — говорит Эстер. — Ну, некоторые. Стало быть, мы впариваем их фанам всякие прибамбасы, символизирующие враждебность к истеблишменту. Мы смотрим, во что музыканты одеваются на сцене, и продаем такие же шмотки с наших веб-сайтов. Звукозаписывающим компаниям на это наплевать, покуда есть рынок — они знай себе рассылают заказы на оформление альбомов с пометкой «в расчете на противников истеблишмента». Этим пиздюкам насрать, что ты против них, — главное, чтобы на тебе можно было заработать. Так что, ты в этой системе звезда? Знаменитость? Отлично. Ты приносишь кому-то другому кучу денег. Давайте же дружно пойдем и нажремся гамбургеров в честь праздника! Словно стая вампиров, которые высасывают досуха чей-то труп. Кому охота быть вампиром или трупом? Никому. Но все ими являются. Все, кроме Жоржа, Мака, им подобных и всех гребаных акционеров в мире.

По-моему, я только что услышала, почему Эстер не пошла на речь Жоржа.

— Слушай, я знаю, что ты не хочешь говорить, чем именно занимаешься, — говорю я, — но ты ведь наверняка разрабатываешь «К» вместе с Чи-Чи. То есть… — Разработчики «К» то и дело сгорают; я видела, как это происходит. У них случается нечто вроде жесткой поп-культурной перегрузки, а это очень неприятно — хуже, чем болеть корью. Это чуть не произошло с Дэном, но потом они с Чи-Чи разругались, и это его спасло.

Эстер смеется, чуть ли не взвизгивая:

— Черт, я гоню, как на трибуне, да? Слушай, ты уж запомни: в следующий раз просто вели мне заткнуться, и все… Блин. Нельзя, чтобы я превратилась в неисправную версию одного из злобных автоматов Чи-Чи.

Она встает и принимается шаркать по маленькому бельведеру, как робот, выставив руки вперед.

— Я… буду… клевым… я… использую… свои… злобные… мысли… с позитивной… целью… бунт… это… клево…

— Значит, ты не разрабатываешь «К»?

— Мне правда не разрешается говорить, чем я занимаюсь, — отвечает она. — Мне даже в этом, по идее, нельзя признаваться, так что ты лучше перестань меня спрашивать.