День Литературы 143 (7 2008) - Газета Литературы

Чтоб спотыкалась шаг за шагом.

По февралям моей судьбы

Скитался дух родной избы,

Фуганок пел, шуршали стружки…

Отец над струганной доской

Молчал, застигнутый тоской,

Пуская дыма завитушки.

И всё, как сон! В печном кутке

Укроп сушился в узелке,

Дерюга, валенки, фуфайка…

А я — ни силы, ни ума! -

Ещё не знала, что зима -

Навек судьбы моей хозяйка.

Не поминая всуе мать,

Я всё ж училась понимать

Особый смысл того, что было

И будет до скончанья дней

В несообразности моей…

Февраль, февраль, я всё простила!

Другим и улица тесна,

А мне и валенки — весна…

БАЛЛАДА О СМИРЕНИИ

В самовязных шапчонках,

В болоньевых куртках

У подъезда сидят

Маривановна с Шуркой -

Так зовут во дворе

Неразлучных соседок

А у них что ни день -

Разговор напоследок.

В коммуналке с войны

Жизнь, как срок, отбывают,

Не семейно живут -

Бабий век доживают.

Замуж так и не вышли, -

А бусы носили! -

Просят всех — положить их

Могила к могиле.

Я гляжу из окна,

Из-за тюля и ситца

На простые,

Тоской опалённые лица…

Чем-то горьким в глазах,

Только суше и строже,

На семь мачех моих

Две подруги похожи.

К ним обменщики лезут -

(Квартира на третьем!),

Не стесняясь завидовать

Женщинам этим.

За "еврейский" этаж,

За окошко на Волгу

Предлагают не новую, правда,

Но "Волгу".

Эх, как сядут на "Волгу",

Нажмут на педали -

Мариванну да Шурку

Только здесь и видали!

По России покатят,

По снежной остуде -

Посмотреть, как живут

Новорусские люди.

То-то будет чудес!

Но… чудес не бывает:

Не квартира, а жизнь

У подруг убывает.

Комнатёнки оплатят,

Остатки прикинут,

Из комодов молчком

Платья смертные вынут.

МАЙЯ

Эта белая роща — не храм на Нерли,

Но шуршат мотыльки,

словно ангелов стая,

И цветёт бузина, и посёлок вдали

Называется Майя.

Осенённая лёгкой прохладой берёз,

В полушалке

с листками по белому полю,

О любви я уже не тоскую всерьёз,

Никого не неволю.

Постою над серебряной рябью реки,

Тишину попрошу:

— До пришествия лета

Майским именем Майя меня нареки

Ради благости этой.

Ради вечной разлуки, что будет горька,

Полюбуйся, как ветку к груди прижимаю,

Как протяжно плывут надо мной облака

По небесному маю!

А когда загустеет зелёная кровь

Бузины и берёз — перед белой поляной

Повинюсь,

что любовью звала нелюбовь,

И останусь Татьяной.

***

Без вещего сна, без высокого звона,

Без плеска невидимых крыл

Душа, словно вытравленная икона,

Небесных лишается сил.

Бормочет пустое,

не может вместиться

В испытанный болью канон,

А белая ночь — синекрылая птица,

Садится на чёрный балкон.

И снова, и снова по стёртому следу

Пытается выжить душа -

Всплакнёт о любимых, ночную беседу

Со снегом начнёт не спеша.

И снова, и снова — сплошные начала:

Январь, покаянье, строка…

И то уже славно, что не одичала

В безмолвии долгом рука.

А год начинается, ангел нисходит

Холодную жизнь обновить,

Но кто его знает, твою ли находит

Он еле звенящую нить?!

***

Жёлтый цветок в придорожной пыли,

Серая, талая прель -

Мерклые краски холодной земли

Отогревает апрель.

Зимний мотив и весенний мотив

Так уязвимо-тихи…

Мятной микстурой таблетку запив,

Отогреваю стихи.

Ты, позабывший, какого числа

Праздник Татьянина дня,

Плед распахнув на четыре крыла,

Отогреваешь меня.

Кто там звонит в безответную дверь?

Чья это супится бровь?

Чтоб не заплакал с порога апрель,

Отогреваем любовь.

Отогреваем за тихим столом

Путь торопливых потерь…

Не торопись, не лети напролом

В лето, минуя апрель!

***

Иссушающи летние полдни, и всё ж

Перед жизнью реки

быстротечна жара…

Не бросай меня, август,

Еще потревожь,

Поволнуй золотые мои вечера.

Схолодеет вода, обомлеют ступни,

Станет звонкой и чистой

прибрежная рябь…

Догони меня, август,

К причалу верни,

Тетиву неизбежной разлуки ослабь.

На трамвайчик речной

кинет сходни матрос,

Потускнеет закатного солнца анис…

Научи меня, август,

Прощаться без слёз,

Без вечернего стона вослед: "Оглянись!"

Будет долго кипеть винтовая волна,

Будут плыть берега,

словно тени во сне…

Я люблю его, август,

но я не вольна

За любовью бежать по кипящей волне!

БЫТЬ ДОБРЕЕ

По глазам, по нахмуренному белобровью

Ничего не пойму, ничего не прочту,

Лишь смотрю на тебя

с нестерпимой любовью,

С пересохлостью горько-солёной во рту.

Вытребеньки творя,

что не всякий сумеет,

Надрываешься ты

раскрылённой душой…

Мудрено не сказать:

ветер вечности веет,

А родимый курень покрывается ржой.

Только жалость и может

простить не фальшиво

Пересортицу слов, понимая всегда,

Что ожогом страданья

сочувствие живо,

Остальное — болезненная ерунда.

Обжигались и мы,

как пустырной крапивой,

Холодящей

шершавостью мятной травы,

Но судьба и в страданьях

осталась красивой,

Сколько б ни облетело кудрей с головы.

И, старея, за истину не принимаем

Аритмию любви, аритмию весны,

Все бессонницы наши

от марта до мая -

Хоть и бродят во тьме,

но душевно ясны.

Мы не станем подделывать

метрику жизни,

Обольщать Вседержителя мира сего,

Но попробуй увидеть в Его укоризне

Искру боли моей — что труднее всего.

Регина ГРИГОРЬЕВА ОТТАЛКИВАЯСЬ ОТ ФИЛОСОФИИ

***

пока мы живы и здоровы,

пока мы ветрены, пока

не к месту сказанное слово

ещё не вяжет языка;

и можно оправдаться ленью,

и можно встать не с той ноги

и отложить на понедельник

все разговоры и долги;

пока спешит не жизнь, а время

и не сквозит из-за спины;

пока неощутимо бремя

неискупаемой вины.

***

взглядом пройдя от истока до устья,

не поразившись отсутствию грусти,

что ты насвистываешь у края,

пёструю гальку перебирая?

как ни иди ты, о чём ни тверди ты

вечнотекущей воде Гераклита,

что ни выдумывай — не поможет:

берег всё тот же и русло всё то же.

правду сказала мудрая дева:

сколько ни черпай справа и слева,

сколь ни ищи сокровенного знака,

женская суть и вода — одинака.

и потому не имеет значенья,

как и куда тебя сносит теченье;

полно хитрить, имена называя;

это — Река. а другой не бывает.

***

я рада этому, но счастлива иным,

хочу одно, а хочется другого,

так цель и смысл идут путём одним,

а свидевшись, не совпадут и словом.

так всё двоится: как ни посмотри,

не разберёшь — лицо или изнанка;

и сам ты где — снаружи ли, внутри;

и что таится — дар или приманка

в бесхитростной ромашке на лугу.

вот, чудится, уж сети наготове,

а я не берегусь и не бегу,

и мир меня поймал бы, да не ловит.

держи меня, сожми плотней кулак,

не позволяй мне просочиться мимо!

но, видимо, тебе милей вот так:

чтоб я — песком -gt; дождём -gt; туманом -gt; дымом -gt;

ДВА СОНЕТА

1.

есть нежная гармония кошмара,

есть вкрадчивая логика абсурда,

есть музыка (она жестокосердна),

лелеющая нас в ладонях мира

от сих до сих. скажи, какая мера

сверяет голоса ночного бреда,

и письмена на шкуре леопарда,

и хищный блеск рассеянного взора

из мглы. душа напряжена как хорда,

изогнута как лук. так ждут прихода

невесть чего неведомо откуда.

и я слежу, задумчивая дура,

как сеется сквозь пальцы Демиурга

застенчивая очевидность чуда.

2.

я звонница, пронизанная звоном,

светлица,

всклень исполненная светом,

страница, сплошь исписанная словом

единственным,

а смысл мне недоступен.

я столп,

несущий семь слоёв небесных,

я ствол,

сосущий семь земных истоков,

я свод,

собой укрывший семь вселенных

от сонма бед,

и нет мне в этом счастья.

вот быть бы мне

янтарноглазой зверью,

питать сосцами Ромула и Рема,

не ведая, где встанут стены Рима -

густого леса бессловесной тварью,

чужих щенков ощеренной защитой,

не ждущей и не знающей пощады.

когдатошней девоЧке

как сказать ей о том, что я знаю;

что совсем по-другому сбылось;

что всегда четверть шага до края

и что стоило, стоило слёз

на скамейке забытого мая

за неровной стеною дождя

по-киношному пальцы ломая,

ничегошеньки не понимая,

никого-то ещё не щадя…

***

лучи идут по кругу -

планида тяжела,