Гром победы - Дмитрий Старицкий

7

Объезжал лагеря военнопленных с Бьеркфортом. Любовались красотами рецкого края и цветами миндаля. Говорили о его будущей книге. Генерал даже картой обзавелся, отмечая на ней маршрут своего «ледяного» рейда по дням. Бьеркфорт знакомился с новой службой. Я отбирал себе станочников. Дальше тянуть с этим было нельзя. Имперское Министерство промышленности поставило мне первую партию заказанных станков, новых, как и обещал мне асессор. Выехали на это мероприятие с генералом сразу после весенней охоты на гусей в горах, которой оба остались довольны. Оттянулись в полный рост. И природой, и стрельбой, и пикником. Особенно охотничьими трофеями. Азартен генерал… А уж мои соседи и вовсе ходили гоголем потому как водку пили на природе вместе с настоящим генералом и героем войны. Самим Бьеркфортом, которого все газеты славословили. Они этим еще лет десять хвалиться будут. Прохаживаясь по лагерям пленных царцев, я ловил себя на том, что очень внимательно вслушиваюсь в ругань капо[7], и как в ответ огрызается контингент. В обрывки разговоров пленных между собой.

Но ничего похожего на русскую речь я не обнаружил. К большому своему душевному облегчению. А то ведь аллюзии в голове разбегаются тараканами. Царство… да еще на востоке… подсознательно русских видишь,… несмотря на то, что здесь совсем другой мир. Среди военнопленных из царцев квалифицированных рабочих оказалось очень мало, как правило, из саперов, реже артиллеристов. Но пушкари в плен попадают редко. Больше набралось республиканцев. Особенно по разнообразию рабочих специальностей. Иной раз очень редких вроде лекальщиков. Даже оторопь брала на такое расточительство людского ресурса республиканским правительством. Таких квалифицированных рабочих — и на убой! Но в республике всеобщее равенство. Не смог откупиться — служи. Островитяне тоже попадались, но их количество было исчезающей величиной, также как мало было на западном фронте их войск. А на востоке Щеттинпорт еще пока не взяли на штык. Забавный факт… виноградарей и виноделов окрестные помещики давно выкупили у начальников лагерей — отогузов. Как и маслоделов с сыроделами. Нарушение содержания пленных налицо, но посовещавшись, мы с генералом решили оставить это без последствий. Так державе больше пользы. У помещиков за время войны из за мобилизации оказался суровый дефицит не только в поденщиках, но и в основном персонале. А так они обязались кормить взятых под свою опеку пленных круглый год. Да и тем приятнее жить в отвязанном состоянии. Когда списки рабочих специальностей были заготовлены, выстроили на плацу всех пленных изъявивших желание работать на заводах, которым я и толкнул краткую речь.

— Если кто из вас думает, что таким образом он избавился от тяжелой работы с землей и камнем на строительстве дорог, то тот зря на это надеется. Те, кто не подтвердят свою квалификацию на месте, будут немедленно расстреляны за саботаж и обман. Это гарантирую вам я — Кровавый Кобчик. Так что кто в себе не уверен, могут уйти из этого строя сейчас без последствий для себя. Разойдись. На повторном построении после обеда недосчитались до трети «добровольцев». Заново сверили списки, разбили всех по специальностям. От каждого взяли подписку о добровольном сотрудничестве и ответственности за саботаж. На этом отсеялось еще примерно процентов десять. Тех, кто не хотел себя связывать себя подпиской. Мало ли как она после войны аукнется? Я не возражал. Колхоз — дело добровольное. Помощь врагу во время войны тем более. Оставшихся — человек примерно сто двадцать, построили в колонну и под конвоем удетских кирасир отправили пешим ходом в Калугу, где для них заранее подготовили пересылку.

— Серьезный у тебя подход, — не то похвалил, не то осудил меня Бьеркфорт, который внимательно изучив мое наставление по гигиене лагерей, инспектировал эту сторону жизни пленных в первую очередь. Он не желал войти в историю человеком у кого пленные мрут как мухи.

— Они мне, ваше превосходительство, будут детали к пулеметам точить. Так что отсеивал я возможных саботажников и бракоделов, — ответил я.

— Чтобы потом мне с ними не мучиться и не брать на себя лишний грех на душу. Я ведь не блефовал когда говорил о расстрелах.

— Да. Конечно… — задумчиво проговорил Бьеркфорт.

— После того как ты расстреливал своих интендантов… на врага рука не дрогнет. Только мне тяжело этих людей сейчас рассматривать как врагов. Враг на поле боя и с оружием в руках.

— И все же я не был бы столь благодушен к ним, ваше превосходительство. Условия содержания пленных должны быть человеческими. Но ничего даром. Их на нашу землю с оружием в руках никто не звал. Кстати, к вам прикрепили выездного судью военно — полевого суда. Так что всех нарушителей дисциплины и воров к нему отправляйте. Он найдет им место на каторге. Лет на десять. Каменоломен тут много. Но это будет уже не ваш приказ, а вступление в силу законного решения суда.

Бьеркфорт задумался. Но сам я был доволен результатом. На такое количество квалифицированных рабочих с одного большого лагеря и не надеялся даже. А как пленных рабочих использовать я уже продумал. Детали они и есть детали. Главное сборка, к которой их никто никогда не допустит. А простых деталей в любом изделии много. Остальных вполне можно задействовать на продукции гражданского назначения — тех же керогазов к примеру. Для стимула я даже зарплату платить им буду. Немного — как своим рецким ученикам платим. И лавку им с табаком, мыльно — рыльным и сладким поставлю. В другом месте они и этого не увидят. Дальше наш путь наш лежал в горы. В старый феодальный замок, который герцог отвел под уединенное проживание пленным офицерам. Все пленные генералы содержались в императорском поместье под Химери. Поближе к генеральному штабу, который с ними часто консультировался по многим вопросам. Чего я откровенно не понимал. Допросить это одно, а вот консультироваться с врагом по вопросам ведения войны это… в голове у меня не укладывалось. Бьеркфорт чувствовал себя несколько не в своей тарелке. Быть надсмотрщиком над пленными, хоть и самым главным, ему претило. Что поделать — он был человеком старой формации. Романтической. Любой узник, даже из прожженных уголовников вызывал у него сочувствие самим фактом своего нахождения в узилище. Даже охрану ему мы с герцогом просто навязали. Ох, он и возмущался тем, что в его охране сразу два ручных пулемета, которых на фронте не хватает у кавалерии.

Долина радовала глаз своим цветущим видом. Здесь весна полностью вступила в свои права. Цветами покрылись даже дикоросы на горных склонах. А воздух, настоянный на цветочных ароматах,… если была бы возможность его продавать, от покупателей отбоя бы не было. Просто кусочек рая. Замок Гринель запирал вход в долину, венчая высокий холм. Единственная дорога в долину проходила мимо него. Все другие места были непроходимы. Природно или с помощью людского труда этого по прошествии столетий уже не разобрать. Дорожное полотно достаточной ширины, чтобы без проблем разъехались две телеги, состояло из плотно подогнанной каменной брусчатки и через многочисленные ручьи с гор перекинуты каменные мостики. Любит герцог свою долину. И предки его любили свой домен. Сама фортификация была устроена так, что въездная дорога в замок огибала его полностью по спирали и круто разворачивалась перед самыми воротами. Даже нормального тарана на этой площадке не поставить. Не говоря о том, что практически к воротам его и не подтащить под постоянным обстрелом. На въезде в долину стояло капитальное двухэтажное каменное КПП оборудованное шлагбаумом. Службу нес большой наряд. Примерно полвина взвода горных стрелков. Здесь у нас проверили документы и пропустили дальше. Пояснили что даже для жителей долины с начала войны въезд только по пропускам. В начале ответвления дороги в сам замок стояло еще одно КПП. С полевым телефоном. К самому замку наш поезд из трех колясок пропустили только после отданного распоряжения сверху и то дали провожатого, хотя, казалось бы, где тут можно заблудиться? Снизу замок казался намного меньше, чем он есть на самом деле. Такой вот оптический обман и хитрость средневековых строителей. Встречал нас в проеме открытых ворот перед внешним двором, в котором сконцентрировались все службы — конюшня, кузня, кордегардия, сам комендант замка и офицерского лагеря для военнопленных — полковник Бакфорт. Пожилой уже человек, полностью выслуживший все пенсионные сроки, но еще бодрый такой живчик. Сразу за нашим въездом ворота закрыли. Полковник представился. Выразил нам свое удовольствие знакомством сразу с двумя имперскими рыцарями и повел нас в свой кабинет, откуда был виден внутренний двор замка. В окно хорошо просматривалось, как пленные офицеры совершают свой моцион. Бьеркфорт был одет по полной форме. Я же со своей полевой формы снял погоны, так как выступал в качестве камергера герцога. Это чтобы не путать собеседников. Полковник, кинув взгляд в окно и убедившись, что там все в порядке стал вводить нас в курс дела.