Тайник - Тоби Болл

Нажав на обе стороны рамы, Ферал осторожно открыл окно. Оно чуть скрипнуло, но недостаточно громко, чтобы можно было услышать из другой комнаты. Когда окно открылось на две трети, он сначала просунул туда голову, потом влез целиком. Оказавшись в комнате, мужчина несколько секунд лежал неподвижно, прислушиваясь. Тишина. Поднявшись на ноги, он осторожно закрыл окно.

На огромной кровати под белым балдахином были в беспорядке разбросаны белые одеяла. Ферал молча прошел мимо и остановился в дверях, чтобы с помощью зеркальца посмотреть, что делается в гостиной. Нора сидела на диване спиной к нему. С порога он не увидел книгу, но решил, что она все еще читает. Гостиная имела выход в коридор. Ферал сделал шаг вперед. Нора сидела на диване, прислонившись спиной к валику. Светлые волосы были подняты наверх, открывая изящную розовую шею, на которой виднелись крохотные завитки. На шее под волосами Ферал увидел родинку, которая привела его в возбуждение.

Он сделал еще шаг и остановился. Сердце стучало тихо и размеренно, делая не более сорока ударов в минуту. Дышал он тоже редко и глубоко. Двигался абсолютно бесшумно, не опасаясь, что она его услышит. Правда, она могла его почувствовать. Ферал полностью контролировал свое тело, но оно имело температуру, и перемещения приводили в движение воздух в комнате. Некоторые люди чувствуют такие вещи, и он знал о своей уязвимости, однако не позволил этому знанию перерасти в опасение. Он чувствовал себя настолько уверенно, что даже нашел время для Вермеера, который при ближайшем рассмотрении оказался копией, сработанной посредственным художником. Полотно было неважное, в нем не было красоты и изящности оригинала. Ему пришла в голову мысль, что это могла нарисовать сама Нора, но он быстро отмел ее. Такое было невозможно.

Пока он стоял в коридоре, Нора шевельнулась лишь дважды, чтобы перевернуть страницу. На столике красного дерева с ножками в виде львиных лап стояла серая керамическая чаша с тремя связками ключей. Все три были одинаковыми и висели на похожих колечках. Ферал осторожно поднял одну из связок. Ключи чуть слышно звякнули, и Ферал застыл, ожидая испуганного вскрика Норы. Однако в комнате было тихо. Зажав ключи в ладони, Ферал повернулся к двери в гостиную.

Нора отложила книгу, и незваный гость вжался в стену. Спустив ноги с дивана, женщина потянулась, подняв руки к потолку. Ферал застыл, пораженный интимностью этой сцены. Он ожидал, что вблизи певица не столь безупречна, как на сцене, но все оказалось иначе. Единственным проявлением несовершенства была родинка на шее, подобная изъянам в древнегреческих статуях, которые допускались намеренно, чтобы не прогневить богов.

Она встала, зашла за диван и исчезла из виду. Наверное, пошла на кухню. Теперь он двигался быстро, но столь же бесшумно. Скользнув через комнату, отодвинул оконный шпингалет. Из кухни донесся стук льда, падающего в стакан. Ферал осторожно поднял раму. Она двигалась легко, словно ее часто открывали. Он вылез наружу и опустил за собой окно. Потом лег на спину и поднял зеркальце. В тот же момент Нора вошла в гостиную с высоким стаканом в руках, в котором находилось что-то похожее на виски с содовой.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

Рыжему Генри и без переводчика было ясно, что поляки довольны. Сверкали улыбки, атмосфера была самая доброжелательная. Предчувствуя подписание контракта, он распорядился устроить по этому поводу банкет. Сам мэр терпеть не мог подобные мероприятия, но иностранцы их любили. У них были собственные представления об Америке, и в интересах дела Генри готов был, стиснув зубы, ублажать инвесторов, как они того хотели.

Они осматривали одну из фабрик Блока — ту, на которой делали кухонные плиты. Все ходили взад-вперед мимо сборочных конвейеров. Поляки непрерывно болтали через переводчика. Генри улыбался в нужных местах, но был погружен в собственные мысли. Его секретарь Педжа шел позади, тихо беседуя с каким-то чиновником, имя которого Генри не помнил. От того разило чесноком. Поляки то и дело останавливались, чтобы вникнуть в тонкости сборочного процесса. Они тихо переговаривались друг с другом, Генри равнодушно поглядывал на переводчика, тот пожимал плечами, давая понять, что разговор этот не представляет для мэра интереса.

В данный момент Генри заботила только забастовка на заводе Берналя. Он раздумывал, не стоит ли привести туда поляков — показать, как ее разгонит полиция. По идее бизнесмены должны оценить усилия городского руководства, направленные на защиту их интересов. Однако с этими проклятыми европейцами никогда не знаешь наперед. Они могут поддерживать твои взгляды, но не твои методы, и наоборот. Или и то и другое. Или ни то ни другое. И неизвестно, что и как им переведут. Было что-то подозрительное в этом переводчике. Он почему-то не нравился мэру, хотя эта неопределенность могла быть хорошим знаком, поскольку Рыжий Генри всегда знал, что именно ему не нравится в людях. И, главное, никак не проверишь, насколько дипломатично он переводит.

Но сейчас они были на фабрике Блока. Достаточно далеко от завода Берналя, но не настолько, чтобы складывалось впечатление, что он прячет от поляков забастовщиков. Генри стал размышлять, как лучше преподнести забастовку прессе. Он повернулся к Педже, но, к своему неудовольствию, не обнаружил того рядом с собой.

«Удивительно, — подумал он. — На фабрике чисто, а рабочие грязные как черти. Как это они ухитряются?»

Один из поляков, толстый коротышка с обвислыми усами, выжидающе смотрел на мэра. Тот повернулся к переводчику.

— Он хочет знать, являются ли плиты Блока лучшими в Америке.

Идиотизм этого вопроса заставил Генри улыбнуться. Глядя на поляка, он отчеканил переводчику:

— Скажите ему, что качество американских плит настолько высоко, что выбрать лучшего производителя довольно трудно. Я, к примеру, предпочитаю плиты Блока.

Генри послушал, как переводчик залопотал по-польски, и, разобрав знакомое слово «Блок», вернулся к своим мыслям.

— Мэр?

Появился Педжа.

— Ну что? Забастовщиков разогнали?

— Забастовщиков? Хм, возможно. Но я о другом. Полли звонила по телефону спецсвязи.

Генри почувствовал, как у него заныло под ложечкой.

— Просила передать, что сегодня приходил еще один парень. Он спрашивал о Просницких. Точнее, о Каспере Просницком.

— Господи. Кто это был, черт бы его побрал?

— Она сказала, что его фамилия Пул.

— Черт. Черт. Черт. Ты связался с Фералом? — спросил Генри, постепенно повышая голос.

— Мы его ищем.

— Вызови Смита.

— Смит на заводе Берналя вместе с ребятами из спецназа.

Отчетливо выговаривая каждый слог, Генри скомандовал:

— Немедленно доставь сюда этого чертова Смита.

Педжа поспешно ретировался, оставив мэра в обществе поляков, которые с интересом наблюдали за ним. Рыжий Генри попытался изобразить приветливую улыбку, но поляки на это не клюнули.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

В Городе редко дул северо-восточный ветер, но когда такое случалось, он приносил из-за реки дым, валивший из заводских труб. Тогда на северо-восточные окраины выпадали хлопья сажи, похожие на черный снег. Именно под такие осадки попала в Низине полицейская машина, в которой Фрингс ехал в офис компании «Берналь кэпитал индастриз». Вокруг все выглядело как на негативе, запечатлевшем снегопад: выпавший снег казался темнее земли, на которой лежал. Фрингс никак не мог понять, что давало такой эффект: выкуренный косяк или безжалостная реальность, — но полицейские, казалось, ничего не замечали.

Когда они припарковались в конце квартала, Фрингс увидел, в какой хаос превратилась забастовка. Пикетчиков было вдвое больше, чем полицейских. Кое-где уже начались столкновения — рабочие орудовали палками, на которых клочьями висели разодранные плакаты, а парни из БПД махали дубинками. Профессионалы-силовики явно брали верх, и человек двадцать забастовщиков уже лежали, оглушенные, на земле или обливались кровью. В других местах полицейские выстроили пикетчиков лицом к стене и методично надевали на них наручники, после чего сажали на землю. В воздухе летали хлопья сажи, оседая на тротуары, машины и людей. На этом фоне человеческая кровь была не столь заметна. Фрингс, который никогда не был на войне, именно так воображал себе сражения на Западном фронте. Битва на Сомме в масштабах Города.

Он взглянул на Рейнольдса, который не спешил вступать в схватку.

— Похоже, они немного перестарались, — заметил Фрингс.

— Спецназовцы всегда так, — ответил Рейнольдс, отправив двух полицейских к шеренге пикетчиков, ожидавших, когда на них наденут наручники.

Несколько минут журналист стоял и наблюдал за происходящим, мысленно сочиняя репортаж. От копоти было трудно дышать.