Человек по имени Как-его-там - Пер Валё

Мнения о нем, как о полицейском, были самыми различными. Однако почти все недолюбливали его.

В большинстве случаев он поступал не так, как все, а его методы, как правило, были, мягко говоря, не совсем обычными.

Таким же необычным являлся список, лежащий сейчас перед ним на письменном столе.

Гёран Мальм, 42, вор, мертв (самоубийство?);

Кеннет Рот, 27, вор, мертв, похоронен;

Кристина Модиг, 14, несовершеннолетняя проститутка, мертва, похоронена;

Мадлен Ольсен, 24, рыжеволосая проститутка, мертва;

Кент Модиг, 5, ребенок (детский дом);

Клари Модиг, 7 месяцев, грудной ребенок (детский дом);

Агнес Сёдерберг, 68, старуха, дом престарелых в Розенлунде;

Герман Сёдерберг, 67, старый алкоголик, Хёгалидская лечебница;

Макс Карлсон, 23, бандит, Тиммермансгатан, 12;

Анна-Кайса Модиг, 30, проститутка, Южная больница (психиатрическое отделение);

Карла Бергрен, ?, проститутка, Гётгатан, 25.

Гюнвальд Ларссон просмотрел список и решил, что имеет смысл допросить лишь трех последних. Из оставшихся четверо мертвы, двое — маленькие дети, которые еще ничего не понимают, и двое — беспомощные старики.

Он сложил вчетверо лист бумаги, сунул его в карман и вышел из кабинета. Внизу он не сделал даже попытки кивнуть дежурному. Нашел на стоянке свою машину и поехал домой.

Субботу и воскресенье он просидел дома, запоем читая роман Сакса Ромера.[6] О пожаре он совершенно не думал.

В понедельник утром, восемнадцатого марта, он проснулся рано, снял последние повязки, принял душ, побрился и долго выбирал, что надеть. Потом сел в машину и поехал на Гётгатан, где жила Карла Бергрен.

Ему пришлось подняться по двум лестничным маршам, пересечь наискосок заасфальтированный двор, преодолеть еще три грязных лестничных пролета с облупившейся коричневой краской и разболтанными перилами, и наконец он оказался перед щелястой дверью, на которой висел металлический почтовый ящик и был прикреплен клочок картона с написанными от руки словами «Карла Бергрен, манекенщица».

Звонка, по-видимому, здесь не было, поэтому он негромко постучал в дверь, открыл ее и вошел внутрь, не дожидаясь ответа.

Квартира оказалась однокомнатной. Оконная штора была наполовину опущена, и внутри царил полумрак. Воздух был теплым и спертым. Тепло излучали два старомодных электрокамина с открытыми спиралями. Одежда и другие предметы были в беспорядке разбросаны по полу. Единственным предметом в комнате, который нельзя было сразу же отправить в мусорное ведро, оказалась кровать. Она была достаточно большой, а постельное белье выглядело сравнительно чистым.

Карла Бергрен была в квартире одна. Она уже проснулась, но все еще не встала и лежала в кровати, читая женский журнал. Так же, как и в прошлый раз, когда он ее видел, она была голая и выглядела почти как тогда, за исключением того, что теперь она не дрожала от холода и не заходилась в истерике. Напротив, она казалась очень спокойной.

Она была хорошо сложена, очень стройная, с крашеными светлыми волосами и маленькими, чуть обвисшими грудями, которые наверняка смотрелись наиболее выгодно, когда она лежала на спине, как сейчас; волосы у нее между ног были мышиного цвета. Она лениво потянулась, зевнула и сказала:

— По-моему, еще немного рановато, но, впрочем, ладно.

Гюнвальд Ларссон ничего не сказал, и она, очевидно, ошибочно истолковала его молчание.

— Деньги, естественно, вперед. Положи их на столик вон там. Надеюсь, тебе известна такса? А может быть, тебе хочется чего-нибудь исключительного? Как насчет небольшого шведского массажа? Ручная работа, не пожалеешь.

Ему пришлось пригнуться, чтобы пройти в дверь, а комната была такой крошечной, что он едва в ней поместился. Здесь воняло потом, застоявшимся табачным дымом и дешевой косметикой. Он шагнул к окну и попытался поднять шторы, однако пружину заело, и в результате штора почти полностью опустилась.

Девушка на кровати наблюдала, как он это делает. Внезапно она узнала его.

— Ой, — сказала она. — Я тебя узнала. Ведь это ты спас мне жизнь, да?

— Да.

— Я так тебе благодарна.

— Не стоит благодарностей.

Она чуть задумалась, слегка раздвинула ноги и провела правой рукой по гениталиям.

— Это совсем другое дело, — произнесла она. — Для тебя, конечно, это будет бесплатно.

— Набрось на себя что-нибудь, — сказал Гюнвальд Ларссон.

— Почти каждый говорит, что я привлекательно выгляжу, — застенчиво сказала она.

— Только не я.

— И в постели я тоже хороша. Так все говорят.

— К тому же не в моих правилах допрашивать голых… людей.

Он чуть замялся, подыскивая слово, словно не был уверен, к какой категории следует ее отнести.

— Допрашивать? Ах да, конечно, ведь ты легавый.

И после секундного колебания:

— Я ничего не сделала.

— Ты проститутка.

— Ой, не будь таким грубым. Разве в этом есть что-то плохое?

— Оденься.

Она вздохнула, покопалась в простынях, нашла махровый халат и набросила его на себя.

— А в чем дело? — спросила она. — Чего тебе надо?

— Я хочу спросить тебя кое о чем.

— Меня? О чем же?

— Например, о том, что ты делала в том доме.

— Ничего противозаконного, — сказала она. — Это правда.

Гюнвальд Ларссон вынул шариковую ручку и вырвал из блокнота несколько листов.

— Как тебя зовут?

— Карла Бергрен, но в действительности…

— В действительности? Не вздумай лгать.

— Нет, — сказала она, надувшись, как ребенок. — Я не собираюсь тебе лгать. В действительности меня зовут Карин София Петерсон. Бергрен — это фамилия мамы. А Карла звучит лучше.

— Откуда ты приехала?

— Из Шиллингарюда. Это в Смоланде.

— Ты давно живешь в Стокгольме?

— Больше года. Почти восемнадцать месяцев.

— У тебя было здесь какое-нибудь постоянное место работы?

— Ну… смотря, что ты имеешь в виду. Я немного работала манекенщицей. Это довольно тяжелая работа.

— Сколько тебе лет?

— Семнадцать… почти.

— Значит, шестнадцать, да?

Она кивнула.

— Итак, что вы делали в той квартире?

— У нас была всего лишь маленькая вечеринка.

— Ты имеешь в виду, что вы ужинали и все такое прочее?

— Нет. Это была секс-парти.

— Секс-парти?

— Ну да. Ты что, никогда о таком не слышал? Это классная вещь.

— Ага, — равнодушно сказал Гюнвальд Ларссон, переворачивая страницу. — Ты хорошо знала этих людей?

— Парня, который там жил, я раньше никогда не видела. По-моему, его звали Кент.

— Кеннет Рот.

— Ах, вот как? Ну, все равно, я никогда раньше о нем не слышала. С Мадлен я тоже была плохо знакома. Они умерли, да?

— Да. А что ты можешь сказать о Максе Карлсоне?

— Я его знала. Мы иногда с ним встречались, но только для того чтобы переспать и получить удовольствие. Это он меня туда привел.

— Он твой сутенер?

Она покачала головой и сказала с наивной торжественностью:

— Нет, я в них не нуждаюсь. С ними одна морока. Этим парням нужны только деньги; кроме своей доли, их больше ничего не интересует.

— Ты знала Гёрана Мальма?

— Это тот парень, который покончил с собой и устроил пожар? Тот, что жил внизу?

— Совершенно верно.

— Никогда о нем не слыхала. Но то, что он сделал, — это просто ужасно.

— А остальные знали его?

— По-моему, нет. Во всяком случае, Макс и Мадлен его не знали. Может быть, с ним был знаком Кент, то есть Кеннет, ведь он там жил, так ведь?

— Ну ладно, что вы там делали?

— Трахались.

Гюнвальд Ларссон пристально посмотрел на нее и медленно сказал:

— Нам придется поговорить об этой вечеринке более подробно. В котором часу ты туда пришла? И как вообще получилось, что ты туда попала?

— Меня пригласил Макс. Сказал, что мы неплохо развлечемся. По пути мы захватили с собой Мадлен.

— Вы добирались туда пешком?

— Пешком! В такую погоду! Мы взяли такси.

— Когда вы туда приехали?

— По-моему, около девяти.

— Что вы там делали?

— У парня, который там жил, оказалось две бутылки вина, и мы их выпили. Потом слушали музыку.

— Ты не заметила ничего необычного?

Она снова покачала головой.

— Что ты имеешь в виду?

— Продолжай, — сказал Гюнвальд Ларссон.

— Ну, потом Мадлен разделась. Да на ней-то и смотреть не на что. Я сделала то же самое. Ребята тоже. А потом… потом мы танцевали.

— Голые?

— Да. Это классная вещь.

— Понятно, продолжай.

— Мы какое-то время танцевали. Потом сели и покурили.

— Покурили?

— Да. Гашиш. Чтобы получить кайф. Это классно.

— Кто давал тебе гашиш?

— Макс. Он…

— Да? Что же он делал?

— Ну, ладно! Ты ведь спас мне жизнь, и, кроме того, я пообещала тебе говорить правду. Но я ничего не сделала.