Наши марковские процессы - Иван Попов

Между тем в спонтанно образовавшемся вдоль шоссе автосалоне появилось и три полицейских джипа; несколько полицейских отправились к кладбищу, боязливо протискиваясь между мощными лимузинами и выходящими из них мордатыми личностями с цветами и венками в руках.

В конце концов Фома, стоявший у билетной будки на трамвайной остановке и безмолвно наблюдавший за происходящим, переборол свой страх и направился к оклеенным некрологами воротам кладбища, обходя как можно дальше машины и «бугаев». Но за несколько метров до ворот он увидел, что внутрь его ни за что не пропустят: несколько мускулистых личностей с красными повязками «ОХРАНА» на рукаве и белыми карточками с фотографиями на лацканах стояли шагах в двух-трех за воротами и все входящие показывали им различные персональные, служебные и всяческие другие приглашения. Снаружи у входа стояли полицейские и тоже заглядывали в приглашения. «На кой черт шеф меня сюда позвал, ведь наверняка знал, что никто меня не пропустит?» - подумал Фома, но в этот миг вдруг о чем-то вспомнил, сунул руку в карман куртки и вытащил оттуда визитку.

Красно-желтая картонка со стилизованной надписью «Ятаган», с фотографией и именем неведомого эксперта Луки Варфоломеева из неведомого ЛЯИ, - та самая, которую он нашел на полу после дружеского визита «бугаев» в кабинет профессора.

«Момент - самый подходящий, - решил Фома. - Сейчас на практике можно испытать, насколько велика волшебная сила этой картонки. В конце концов, благое слово «Ятаган» железные двери отворяет, причем не только в переносном смысле, - это и дети знают. Вообще, время волшебных словечек ни в коем случае не прошло: когда-то говорили «Сезам, откройся», потом - «Во имя Господа нашего», а теперь просто - «Я из "Ятагана"». Но ситуация тут такова, что у проверяющих пропуски тоже есть некая волшебная защита, по крайней мере против паролей со слабой магией. Если магия моей визитки достаточно сильна, меня пропустят, а если нет? Ведь это как-никак силовые группировки, а не банки с помидорами, шутки с ними плохи…» В этот момент Фома заметил, что слева от него встал какой-то тип в черном костюме и совершенно беспардонно заглядывает ему через плечо, пытаясь прочитать надпись на картонке. Он уже хотел спрятать ее в карман, но тип в это время посмотрел ему в лицо и спросил:

- Коллега, вы не программист профессора Дамгова?

- В некотором роде - да. - Фома не видел смысла скрываться. - А вы по какой линии приходитесь мне коллегой?

Тип вытащил из кармана свою визитку, - точно такую же, как у Фомы, но с другим именем и фотографией, - из которой явствовало, что зовут его Максим Лесидренский, ассоциированный профессор ИХСТБ. Строго говоря, по внешнему виду он походил на кого угодно, только не на профессора: крепкая фигура, длинные руки с грубыми костлявыми ладонями и крупные, словно топором рубленые черты лица придавали ему сильное криминальное излучение и делали похожим скорее на выпущенного по амнистии заключенного, чем на ученого. Да и Фома никогда не встречал его в институтских кафе.

- Вы на похороны? - спросил Максим Лесидренский.

Фома утвердительно кивнул:

- Мне нужно встретиться с профессором Дамговым, он должен читать там надгробное слово.

- Не будет он его читать. Совсем недавно его вызвали куда-то наверх.

Тут Лесидренский выразительно ткнул указательным пальцем в небо, где гонялись друг за другом рваные грязные облака.

- А, в фонд Димитра Общего? - вопросительным тоном ответил Фома, которого эта весть нисколько не удивила.

- Святого Димитра Общего, - уточнил собеседник. - Позавчера на заседании управляющего совета название подкорректировали. Так оно-де лучше отвечает требованиям Валютного совета… А и дойди сюда Владко Дамгов, вас все равно никто не пропустил бы. Мероприятие - экстра-класса, со сценарием и телевидением; профессорам-то и то не всем прийти разрешили - что уж о младших научных сотрудниках говорить? Но вообще, самое позднее через час Дамгов должен бы появиться в «Первой частной»… Вы знаете, где находится «Первая частная»?

Фома отрицательно помотал головой.

- Не знаете? Ну, мне самому туда, так что, если хотите, могу вас подвезти: я на машине.

Фома не воспротивился этому предложению.

Машиной Лесидренского оказалась белая лада-семерка, припаркованная на глухом перекрестке метрах в двухстах от кладбища - все места поближе были заняты мерседесами и БМВ. Вместо шоссе, по которому шла трамвайная линия, Лесидренский погонял ладу сначала по разным перекопанным улочкам, потом по узкой асфальтовой дороге, объезжавшей цыганский квартал. Один раз дорога нырнула сквозь узкий проезд под железной дорогой и Фома неожиданно сообразил, что они приближаются к институту, только с обратной стороны, и действительно, когда через минуту-две Лесидренский свернул в сторону и припарковал машину перед какой-то не очень большой белой церковью, он увидел возвышавшийся справа от них силуэт институтского здания. От церкви его отделяла лишь высокая железная ограда с разросшимися вокруг нее зарослями терновника, несколько построек неясного предназначения и широкий луг, на котором паслось стадо овец.

Они вылезли из лады, Лесидренский замкнул машину и лишь тогда Фома увидел знакомый синий силуэт носорога над огромной надписью «ООО «Первая частная церковь». Центральный офис», водруженной над оградой стоянки. Сама стоянка была забита дорогими лимузинами, точно такими же, как перед кладбищем, но людей видно не было.

- Начали уже, - сказал Лесидренский и отправился к церкви по аллее, выложенной красными каменными плитами; Фома последовал за ним.

Хотя архитектура церкви была чисто церковной - купола, колокольни, узкие и высокие окна с цветными стеклами, тяжелая деревянная дверь, - впечатление она производила скорее банкирской резиденции или же элитного загородного ресторана. Здесь не было серых облупленных стен, сгнивших бревен и неприличных надписей аэрозолем, какими были покрыты все церкви в городе; стены белели свежей штукатуркой, цветные окна были вставлены в современные алюминиевые рамы, а на колокольне торчала спутниковая антенна и что-то еще, весьма напоминающее устройство для лазерных эффектов в дискотеке. Рядом с резной дверью привалился к стене статный вахтер в красной ливрее и скучающим взглядом следил, как во дворе косит мотокосилкой траву на лугу садовник.

Когда в поле зрения вахтера попал Лесидренский, по пятам за которым шел Фома, он внушительно прокашлялся, мельком взглянул на пропуск Лесидренского. Фома полез было в карман за визиткой, но вахтер уже махнул им рукой входить, что они не мешкая и сделали.

Изнутри церковь походила на церковь, а не на офис или, к примеру, ресторан: узкий вестибюль, где сидело трое охранников, а за ним - широкая зала с высоким сводчатым потолком и стенами, сверху донизу покрытыми росписями. Но какими росписями! Во всю левую стену была нарисована Тайная вечеря: двенадцать апостолов, но не в белых рваных одеждах, как на картине Леонардо, а в вишнево-красных пиджаках и с массивными золотыми цепочками, проблескивающими под расстегнутыми шелковыми рубахами, и в лицах апостолов Фома вдруг узнал двенадцать верховных боссов совета директоров «Ятагана» - тех же, что и на фотографиях: Носорог, Крокодил, Трутень, Кабан, Дракон… А на центральном месте сидел сам М.М.-Г., устремив свой голодный взгляд на накрытый стол, а правой рукой одновременно придерживая у уха сотовый телефон. Сама трапеза была чем-то фундаментальным: зажаренный целиком поросенок с лимоном в зубах и маслинкой в попе, несколько тарелок с шопским салатом,57 с волчьим салатом,58 и огромное количество бутылок с массивными этикетками: «Паспорт», «Джонни Пешеход», «Белый конек», «Наполеон»… Между бокалами, бутылками и закусками валялись мобильники остальных апостолов. «Кто-нибудь из этих идиотов сто на сто зальет свой мобильник выпивкой, - подумал Фома, - но ведь гулякам - море по колено…»

Взгляд его медленно скользнул вверх, к высокому потолку, по которому реяли нарисованные ангелы - странные создания с белыми крыльями за спиной и бритыми головами, повязанными разноцветными косынками, в спортивных костюмах, высоких кроссовках и с неизменной бейсбольной битой в правой руке и мобильником в левой. На противоположной стене был, судя по всему, изображен Божий град: лабиринт улочек с расставленными по витринам светящимися рекламами охранных фирм, пунктов обмена валюты и ресторанов с эротическими шоу, по улочкам сновали маленькие фигурки праведников, склоняясь в низких поклонах перед лимузинами местных святых или архангелов… Весь этот новый иконописный канон настолько завладел умом Фомы, что несколько минут он лишь ошалело таращился на стенные росписи, прежде чем заметил, что в церкви есть еще люди, кучкой стоявшие в глубине зала перед чем-то вроде алтаря, если только длинный заседательский стол с красной скатертью можно назвать алтарем. Лесидренский куда-то пропал, и Фома медленно зашагал вперед по разноцветному кафелю к этой группе людей. К его удивлению, это оказались не «бугаи» и не какие-нибудь другие боссы; большей частью это были женщины, некоторые из них держали в руках маленькие репортерские диктофончики, а у нескольких мужчин на плече были видеокамеры.