Наши марковские процессы - Иван Попов

В это время разволновавшийся Лесидренский нечаянно куснул сигарету не с того конца, обжег язык и разразился длинным и витиеватым трынским68 ругательством. Потом отбросил остаток сигареты и продолжал уже спокойнее:

- А возьмите страховую компанию «Ллойд». Согласно документам, ее основала через подставных лиц группа видных английских пиратов. Одним словом, не только на ограбленных кораблях решили заработать, но и на неограбленных… Но проблема в другом. Как вообще иудейские разбойники с большой дороги смогли так прочно замаскироваться под церковь, что основанная ими группировка непоколебимо стоит уже целых два тысячелетия? Как так: одна ничем-ничто гангстерская банда превратилась в основу всей нашей цивилизации?.. Тут мы можем пойти и дальше. Ведь в чисто физическом плане роль сегодняшнего государства практически неотличима от роли - назовем его так - авторизованного рэкетира. То есть, страхователя. Что говорит государство шантажируемому им налогоплательщику? «Отстегни-ка мне столько-то налогов, а не то худо будет!» Совсем как наши спонсоры из «Ятагана», - но почему тогда государство считают чем-то по идее хорошим, а «страхователей», по крайней мере, до недавнего времени - обобщенным образом зла? Различие лишь в том, что одни размахивают битами, а другие - налоговыми законами, но столь ли это важно? Где проходит тонкое различие между рэкетиром и хранителем порядка? Скажите?

Лесидренский сделал паузу, словно ожидая от Фомы ответа, но поскольку тот не знал, что сказать, профессор продолжал:

- В словах. Да, именно так, только в словах! Одни их называют так, а другие иначе, и ничего более. Весь вопрос - в легитимации, в ценностях, в психической установке… Идея проста: «Я, - говорит авторизованный рэкетир, - не просто беру у вас деньги, а делаю это во имя справедливости». Видите, как мала разница, но в то же время - как решающа и труднопреодолима: за два тысячелетия разбоя ни одной другой банде не удалось заставить полмира читать молитвы у себя в офисах! Были успехи и помельче в том же направлении, - например, у рыцарского ордена госпитальеров-иоаннитов. Карьеру они начинали охранниками дорог к Святым землям, но постепенно увлеклись и стали рэкетировать все, что рэкетировалось, и делали это целых два века; лишь когда они затребовали страховку с самого папы римского, то их взяли на мушку и отлучили от церкви… А теперь возникает вопрос: как может, например, одна группировка, вводя в обращение необходимые для ее целей слова, сменить идеи и установки людей так, чтобы из простого вымогателя превратиться в столп общества? Создавая новый комплекс ценностей и ожиданий, то есть, новый язык, может ли она легитимироваться, превращаясь из ситуации в культуру?..

В этот момент откуда-то из дебрей пиджака Лесидренского раздалось мелодичное попискивание, слегка приглушаемое шерстяной тканью; он сунул руку в карман и достал радиотелефон неизвестной Фоме системы, явно сберегаемой только для служебного пользования в рамках страховой индустрии.

- Алло! - крикнул в микрофон Лесидренский; в ответ долетела длинная тирада, искаженная до неузнаваемости помехами и плохой связью, так что Фома вообще не смог различить с треском вылетающие из трубки слова и улавливал только ответы Лесидренского. - По идее объект должен был быть на объекте… нет, нет… да, я был на объекте, но видел там все, кроме объекта… да… да, сейчас же отправляюсь… разумеется… перед самой спевкой!

Как только разговор завершился, Лесидренский убрал радиотелефон и обернулся к Фоме:

- Коллега, мне нужно явиться в институт, так что… Вам туда же?

Фома пожал плечами в знак согласия и последовал за Лесидренским, направившимся к тропинке, шедшей с краю луга.

- Вы же на машине были? - вспомнил он вдруг.

- Пусть стоит тут, на стоянке «Первой частной». Она хорошо охраняется - под «Божьей защитой» да тому подобное, - а то угонят еще. - И Лесидренский повел Фому по тропинке мимо мирно пасущегося стада овец.

- Итак, на чем я остановился?.. - попытался он восстановить свою прерванную телефонным разговором мысль. - Ага! И вот, значит, два тысячелетия назад иудейские соратники наших спонсоров сделали решающий шаг: взяли и написали евангелия. То есть, не сами, конечно, написали: страхователи-то, как правило, не бог весть какие грамотеи, - наняли, скорей всего, двух-трех бедных студентов по еврейской филологии из Иерусалимского свободного университета и те им свершили всю работу. Между прочим, «евангелие» означает благую весть. «Радуйся, дочь, ты родишь сына божьего», - сказал ангел и стал расстегивать штаны… А теперь серьезно. «Вначале было слово» - так начинается одно из евангелий, - от Фомы, если не ошибаюсь… Да-да, вы правы, от Луки.69 Как это растолковать? Большинство людей склонны видеть здесь связь с кабалистикой, оккультизмом и вообще магическими практиками, где используются так называемые волшебные словечки, - скажем, пресловутый тетраграмматон, представляющий собой имя Божье, но записанное определенным образом. Видите, как устойчива вера в то, что слова сами по себе могут изменить реальный мир. Но как обстоят дела в действительности? Один из пионеров языковой инженерии Виктор Пелевин говорит: «Мы живем среди слов и того, что можно ими выразить. Словарь любого языка одновременно является полным каталогом доступных восприятию этой культуры феноменов; когда изменяется лексика, изменяется и наш мир, и наоборот.»70 Заметьте - И НАОБОРОТ! В этом идея языковой и ценностной инженерии: целенаправленно манипулируя языком, достичь перемены всего общественного сознания, а значит - и жизни. В сущности, языковая инженерия очень похожа на генную, ведь язык, кроме всего прочего, - это своеобразная генетическая память общества - наследственный материал, которым манипулирует языковой, или социальный, инженер. Например, десятого ноября… Стоп! Что, по-вашему, тогда произошло?

- 10 ноября? - переспросил Фома. - Мирослав Мирославов-Груша родился - столп болгарского духа в мире и в стране… А, нет, вру - это другого числа было. А 10 ноября… А-а, припоминаю, кажется. Что-то случилось, но никто так и не понял - что. По телевидению и в газетах вдруг ни с того ни с сего бая нашего Тошо хаять начали…

- Верно, хаяли его! Но это была не обычная грызня и оплевывание кого-то или чего-то. Тогда сбросившие твоего бая Тошо стартовали операцию по смене языка. Просто одну определенную категорию слов перестали употреблять - а на их место пришли новые слова, которыми их заменили! Это было нужно, чтобы сменить политическую систему, перепрограммировать избирателей так, чтобы они безусловно и безальтернативно пожелали политической перемены… Ага! Я сказал «перепрограммирование избирателей» и вспомнил одну важную вещь. Языковая инженерия по сути своей - самая радикальная из технологий промывания мозгов, или, - пользуясь более красивым, безболезненным и наукообразным термином, - «гуманитарных технологий». Такие классические технологии работают с языком как статично заданным, пассивно изпользуя его смысловые коды, модели, понятия, установки. А языковая инженерия активно манипулирует этими понятиями, кодами и даже логикой языка - будь то почти полностью, как 10 ноября, или же лишь отчасти… Словесные сотрясения более мелкого масштаба организуют довольно часто и по любому поводу. Вот, к примеру, выражение «Валютный совет». Вы знаете, что его взяли на вооружение совсем недавно, чтобы заменить предыдущие волшебные термины - «Приватизация» и «Структурная Реформа», - поскольку они не справились с тяжестью задач, которые должны были вынести на своем горбу, и капитулировали. Каких задач? Самая простая из них: убедить людей, будто их политические избранники не просто едят и пьют за народный счет и крадут все, что плохо лежит, а вершат это во имя чего-то другого, чего-то высшего… Сейчас этим «высшим», во имя чего едят, крадут и пьют в верхах, объявлен Валютный совет, до этого была Реформа, Светлое Будущее… Это - слова-носители. Истинная опора власти. Их сила, разумеется, постепенно истощается и в конце концов их снимают с вооружения, но заменяют новыми… В наше время замена происходит очень легко: достаточно сунуть в лапу шефам СМИ, или там припугнуть, и слова-носители начинают извергаться по всем станциям и каналам в эфире, во всех газетах, стотысячными тиражами, и так каждый божий день. А вы наверняка знаете, что есть одно утверждение, которое приписывают партайгеноссе Геббельсу, и утверждение это имеет строгое доказательство в теории нейронных сетей… Да, да, нейронных сетей! Ведь именно их установила в головах у людей природа. Итак, что же сказал Геббельс? «Любая ложь, повторенная N раз, при достаточно большом N становится достаточно неотличимой от истины.» И отсюда еще одно утверждение на уровне теоремы, на этот раз из законов Мерфи: «Истина эластична.» Вы изучали когда-нибудь нейронные сети? Только на компьютерах, а не на людях? Ничего, принцип тот же. Но вы наверняка не знаете, что новые слова-носители сочиняют при помощи компьютера. Да, и это-то и было целью нашего с вами здесь разговора! Во всем мире операции по языковой инженерии планируются с помощью суперкомпьютеров - точно таких же, как тот, что вы ожидаете у себя в отделе. Основная идея, с какой вам дали на него деньги от «Ятагана», состояла именно в том, что они хотели иметь как можно более полную лингвосетевую модель, чтобы выдавить из нее как можно более эффективные слова-носители, а построение такой лингвистической модели - операция трудоемкая и поглощает адски много машинных ресурсов. И все, наверно, шло бы хорошо, да только завертели вот вашу машину в каком-то бюрократическом водовороте, а в это время где-то в другом месте заработала нелегальная лаборатория по языковой инженерии, хотя слово «нелегальная» здесь вряд ли уместно, ведь это не запрещенная деятельность…