Ночь в монастыре с привидениями - Robert van Gulik

Судья вздохнул.

– После его кончины, – продолжал поэт, – я в качестве старшего сына был вынужден сначала заняться семейными делами. Так прошло несколько месяцев, а потом возникли споры из-за имений, которыми мы владеем, и мне пришлось вести долгий процесс. Короче говоря, минул год, прежде чем я смог приступить к своему расследованию, и вот уже две недели, как я здесь, правда, признаюсь, так и не сдвинувшись с мертвой точки. Здесь умерли три девушки, но, как вы, наверное, знаете, в архивах монастыря есть бумаги, дающие вполне правдоподобное объяснение их смерти. Что касается кончины Нефритового Зеркала, то моим поискам очень помешало то обстоятельство, что северная часть монастыря закрыта для гостей, и я не смог посетить склеп, где находятся бумаги бывшего настоятеля. В отчаянии я решил припугнуть Истинную Мудрость, думая, что если он виновен, то выдаст себя или примет неосторожные меры против меня. Вот почему в двух своих стихотворениях я намекнул на «двоих настоятелей» и на «прекрасных женщин» – белладонна, или прекрасная женщина! В любом случае, он воспринял это очень плохо, как вы могли сами в этом убедиться.

– Я тоже, – возразил судья. – А ведь у меня на совести нет преступлений. Так что это ничего не доказывает. Во время банкета Истинная Мудрость рассказывал мне, как скончался старик настоятель.

Заметив взгляд поэта, устремленный на его чарку, судья попросил Гана:

– Плесни ему вина. Когда нет масла в светильнике, фитиль не горит.

Взглядом Цун Ли поблагодарил его и, отпив глоток, продолжил:

– Смерть Нефритового Зеркала произошла при обстоятельствах, которые считались чудесными, и все ее подробности были записаны. Около года назад, на шестнадцатый день месяца. Нефритовое Зеркало провел утро в одиночестве в своей комнате. Вероятно, он, как обычно, читал священные книги. Свою полуденную пищу он съел в трапезной в обществе Истинной Мудрости, учителя Суеня и других священнослужителей. Затем он вернулся к себе и вместе с Истинной Мудростью выпил чаю. Когда тот выходил, он сказал дежурившим в коридоре двум монахам, что Нефритовое Зеркало желает провести по полуденное время за работой над изображением своего кота.

Судья заметил:

– Учитель Суень показал мне эту картину. Она помещена в боковой часовне храма.

– Да, благородный судья, старик настоятель испытывал буквально страсть к этим животным и любил их рисовать. Истинная Мудрость вернулся в храм. Двое монахов знали, что старик не терпел, чтобы нарушали его уединение, когда он занимался живописью, и поэтому остались перед дверью. В течение примерно часа они слышали, как он напевает духовные гимны, что он обычно делал, если работа его удовлетворяла. Потом он горячо заговорил, словно бы начав с кем-то спорить. Голос его звучал все громче, и обеспокоенные монахи решились к нему войти. Они обнаружили его сидящим в кресле, с восторженным выражением на лице. Картина была почти закончена. Нефритовое Зеркало приказал монахам позвать эконома, учителя Суеня и двенадцать старейших монахов, добавив, что у него есть для них важное сообщение. Когда все собрались. Нефритовое Зеркало с сияющей улыбкой объявил им, что Небо только что раскрыло ему новый способ выражения Правды Пути-Дао, и что он хотел бы этим с ними поделиться. Сидя выпрямившись в своем кресле, с котом на коленях, он прочитал насыщенную мистическими терминами проповедь. Один из монахов записывал слово в слово то, что он говорил. Позднее этот текст был опубликован с развернутым комментарием верховного настоятеля, разъясняющим смысл всех неясных выражений и показывающим, что речь идет об изложении глубоких таинств. Проповедь и комментарий ныне используются как основные тексты во всех монастырях этой провинции.

Нефритовое Зеркало говорил свыше двух часов, потом он внезапно закрыл глаза и откинулся на спинку кресла. Его дыхание стало неровным и вскоре прекратилось совсем. Он скончался.

Всех присутствующих охватило необычайное волнение. Столь совершенный пример мирного перехода из этого мира в мир иной силой собственной воли наблюдался редко. Верховный настоятель постановил, что Нефритовое Зеркало был святым. Тело его забальзамировали и поместили в раку. Позднее, в ходе продолжавшихся три дня при участии тысяч верующих великолепных церемоний, эту раку опустили в склеп.

Вы видите сами, благородный судья, – угрюмо закончил свой рассказ Цун Ли, – добрая дюжина свидетелей может подтвердить, что Нефритовое Зеркало умер своей смертью, ничем не намекнув на угрозу его жизни. Сам я начинаю думать, что, когда старик писал моему отцу, его разум уже начинал мутиться. Я вам уже говорил, что он приближался к семидесяти годам, и временами вел себя странно.

Наступило долгое молчание, прерываемое только равномерным похрапыванием господина Куана. Наконец начальник уезда прервал ход своих рассуждений, сказав:

– Не будем забывать, что в своем письме Нефритовое Зеркало обвинял настоятеля в желании кого-то отравить зернами белладонны. А наши врачебные тексты утверждают, что этот яд приводит жертву в состояние крайнего возбуждения, за которым следуют беспамятство и смерть. Поведение старика в его последние часы довольно точно соответствует такому диагнозу. Нефритовое Зеркало мог принять свой бред за божественное вдохновение и забыть обо всех своих подозрениях. Лишь один факт противоречит такому предположению: старик спокойно работал над изображением кота прежде, чем произнести свою проповедь. Мы сразу же проверим это обстоятельство. Вы знаете, как пройти в этот склеп?

– Я изучал план, который некогда был начерчен моим отцом, благородный судья. Я знаю дорогу, но ведущие туда двери заперты.

– Этой подробностью займется мой помощник. Оставим господина Куана его сновидениям и давайте отправимся.

– Кто знает, – с задумчивым видом произнес Тао Ган, – не встретим ли мы в тех запретных местах Мо Моте и барышню Имеющую-Лишь-Одну-Руку.

Глава 12. Тао Ган открывает замки, к которым у него нет ключей; судья Ди последовательно посещает одного мертвого и одного живого

В этот поздний час монастырь выглядел опустевшим. Все трое пересекли первый этаж и подошли к площадке, возвышавшейся над часовней, никого по пути не встретив. Судья бросил взгляд в коридор, ведущий к кладовой, но и там никого не увидел.

Под началом Цун Ли они вступили в длинную галерею, которая привела их к Юго-западной башне. В небольшом зале, откуда можно было пройти к площадке, на которой жил учитель Суень Мин, поэт открыл узкую дверь справа, и они опустились на один лестничный пролет. Указав на монументальную деревянную дверь, украшенную изысканной резьбой, он прошептал:

– Вот вход в Галерею ужасов, но этот огромный замок вряд ли кому удастся открыть!

– Посмотрим, – пробормотал Тао Ган. Он вынул из рукава красный кожаный футляр с различными инструментами и принялся за работу. Цун Ли светил ему фонарем.

– Мне говорили, что эта галерея закрыта вот уже несколько месяцев, но на засове нет и пылинки, – заметил судья.

– Вчера сюда заходили монахи за статуей, которая требовала реставрации, – объяснил Цун Ли.

– Вот и все, – торжествующе воскликнул Тао Ган, отодвигая тяжелый заслон и они прошли в галерею, захлопнув за собой дверь. Поэт поднял фонарь, чтобы судья смог оглядеть обширное помещение. Леденящий влажный воздух пронизывал до костей. Кутаясь в халат, судья сердито сказал:

– Как обычно, отвратительное зрелище!

Цун Ли заметил:

– Мой отец постоянно требовал уничтожения подобных галерей.

– И был прав, – согласился судья. Тао Ган также огляделся кругом.

– Все эти ужасы совершенно бесполезны, – высказался он. – Они никогда не удерживали людей от глупостей. Такова человеческая природа.

На стене справа были прикреплены тексты о грехе и возмездии, а слева стояли раскрашенные статуи в натуральную величину. Они иллюстрировали наказания, ожидающие душу грешника в даосском аду: здесь ужасающего вида демоны распиливали корчащегося в муке человека, там гримасничающие чертенята варили двоих в железном котле, еще дальше демоны, один с бычьей головой, другой-с лошадиной, тащили преступников к «судье адских областей»…

Трое посетителей невольно жались к правой стене, подальше от всех этих ужасов, а фонарь Цун Ли выхватывал из темноты то жестокую улыбку демонической маски, то искаженное судорогой лицо ее жертвы. Взгляд судьи привлекла страшная сцена: совершенно нагая женщина с раскинутыми руками и ногами лежала на спине, а огромный синий демон прижимал к ее груди острие копья. У несчастной не было ни ступней, ни ладоней, и длинные волосы закрывали ей лицо, но из-под тяжелых цепей, опоясывающих ее побеленное известковой краской тело, с непристойной точностью выступали все анатомические подробности.

Следующая композиция была еще более жутким зрелищем: забрызганные кровью, в старинных доспехах черти применили свои боевые топоры для рубки на мелкие кусочки двух обнаженных грешников. От мужчины оставались только ягодицы, а женщине с головой на плахе отрубали руки…