Возвращение во Флоренцию - Джудит Леннокс

— Тесса, даже если ты не собираешься никому ничего говорить, ты должна уведомить отца ребенка.

— Правда? О, я не знаю. — Тесса вздохнула. — Уверена, он придет в ярость.

Она сомкнула руки и переплела пальцы.

— Он не хочет ребенка, никогда не хотел. Он не собирался заводить детей.

— Ты тоже не собиралась.

— Для женщины это другое дело, знаешь ли. Где-то в глубине души мы знаем, что рискуем забеременеть. Если этот риск нам не по плечу, мы остаемся хорошими девочками и храним себя до замужества. Но я никогда не была хорошей девочкой, тебе это известно.

Фредди почувствовала, что ее мутит. «Наверное, сандвичи в „Мирабель“, — подумала она, — или шампанское». А может, просто вечер был так перенасыщен событиями, что теперь ей трудно их переварить.

Она спросила:

— Ты его любишь?

— Очень, — голос у Тессы был усталый. — И еще я боюсь…

— Чего?

— Того, что это положит всему конец.

— А как ты себя чувствуешь?

— Уже лучше. Поначалу меня ужасно тошнило по утрам. — Тесса вытащила шпильки из своих волос, и рожки у нее над ушами, раскрутившись, пепельной волной упали ей на плечи.

Фредди знала о беременности совсем немного: в школе они проходили эту тему на кроликах, и то очень поверхностно.

— Когда это станет заметно?

Тесса посмотрела на свой живот.

— Ты ужасно предусмотрительна, но, думаю, об этих вещах я должна заботиться сама. Подруга рассказывала, что ей удавалось скрывать беременность до шести месяцев. К тому же, в моем распоряжении всегда есть утягивающее белье.

Они немного помолчали. Взгляд Фредди скользил по комнате, останавливаясь то на черно-белых плитках камина, то на фотографиях, развешанных по стенам, пока она не обратила внимания на элегантный квадратный циферблат больших часов — оказывается, было уже почти семь утра.

Тесса сказала:

— Тебе пора ложиться, дорогая. Очень поздно.

В своей комнате Фредди сбросила кофейного цвета платье и повесила его на вешалку. Улегшись в постель, она попробовала читать, но никак не могла сосредоточиться. Она погасила лампу и откинулась на подушки. «„Все будет в порядке, я точно знаю“. Верится с трудом», — думала Фредди, погружаясь в сон.

Лето шло своим чередом. В начале августа Райкрофты поехали во Францию. Они всегда останавливались в одном и том же небольшом домике в Лоте, принадлежавшем коллеге Майло по Оксфорду. Однако Майло был не в настроении: он работал над новым романом и не хотел уезжать из Англии, чтобы не растерять вдохновения. Ребекку раздражала мысль о том, что он согласился ехать, только чтобы угодить ей. Она предложила ему работать по утрам: она будет куда-нибудь уходить, чтобы не мешать ему, а когда они вернутся, его секретарша, мисс Тиндалл, отпечатает все сразу. На следующий день Ребекка села в ржавый «ситроен», которым знакомый Майло разрешил им пользоваться, и провела приятнейшие пару часов на деревенском рынке, закупая сыры и колбасы. День был жаркий; на обратном пути она остановила машину в тени деревьев, переоделась в купальный костюм и поплавала в ленивых зеленых водах Дордони. Возвратившись домой, она обнаружила Майло сидящим в саду с бокалом вина. Он объяснил, что в такую жару работать никак невозможно.

В конце концов они уехали из Франции на неделю раньше. Ребекка была не против: в начале сентября они собирались устроить вечеринку в честь выхода последнего романа Майло, Разбитая радуга, к тому же она беспокоилась за свой сад. Однако, стоя на пароме, переплывавшем через Ла-Манш, бок о бок с мужем и глядя на то, как выбеленные скалы поднимаются из бирюзового моря, словно льняные кружева, она ощутила, что страхи, терзавшие ее уже несколько месяцев, складываются в цельную картину. Подозрение: тихое слово, которое произносят полушепотом, не выражало и сотой доли страданий, которые она испытывала. В глазах Майло она увидела нетерпение и восторг, и скрытое самодовольство, как у павлина, который готов в любой момент распустить свой хвост, — выражение, которое исчезло, стоило ему заметить, что Ребекка смотрит на него. В этот момент все встало на свои места: его перепады настроения, моменты эйфории, невнимательность, его нежелание уезжать и стремление поскорей вернуться домой. Он с кем-то встречался — теперь она была в этом уверена.

Или нет? Порой ее уверенность исчезала, как песок сквозь пальцы. Ее терзали сомнения, налетая, словно хищные птицы, облегчение сменялось подозрительностью, делая ее нервной и раздражительной. Доказательства, при ближайшем рассмотрении, казались несущественными, не выдерживали ни малейшей критики, рассыпаясь в прах.

Во вторую неделю сентября они устроили у себя в саду праздник в честь выхода Разбитой радуги. Дождя не было; в столовой играл струнный квартет, и музыка лилась в сад через раскрытые стеклянные двери. Гости собирались группками на лужайках и на террасе. Ребекка щеголяла в белом льняном платье, усыпанном гигантскими голубыми маками, которое купила в магазинчике «У Зели» в Оксфорде. «Только женщина высокого роста может позволить себе такое», — заметила хозяйка магазина.

Тоби Мид, один из друзей Ребекки по художественному колледжу, с которыми она поддерживала отношения, приехал позднее остальных гостей. Тоби был невысокий, темноволосый, крепко сбитый. Он вел распутную, безденежную жизнь в съемной студии в Челси; целуя Ребекку, он одной рукой провел по ее ягодице — она ничего не сказала, потому что его влечение к ней всегда носило безобидный характер.

Она начала рассказывать, что книга Майло расходится очень хорошо, но он ее оборвал, грубовато заметив: «К черту Майло. Я притащился сюда ради тебя, а не ради него». Ребекка была польщена. Они заговорили о работе Тоби, о предстоящей выставке.

— Придется делить галерею с этим сумасшедшим Майклом Тернером, — сказал Тоби, — но все равно, это лучше, чем ничего. Ты же приедешь, Бекки, да? Похоже, тебе не помешает немного передохнуть.

Ребекка прижала ладони к щекам.

— Боже, Тоби, я что, плохо выгляжу?

Он заверил ее, что это не так: она прекрасна, как всегда, только какая-то… встревоженная. Озабоченная. Может, она хочет поделиться с дядюшкой Тоби?

Нет-нет, все в порядке. Просто устройство вечеринки потребовало от нее немалых сил, к тому же им с Мюриель завтра предстоит ехать на ланч с матерью, что приводит ее в ужас. Когда-то давно Тоби встречался с их матерью, так что он ей от души посочувствовал. Ребекка познакомила его с парой других гостей, извинилась и отошла. По дороге на кухню она остановилась перед зеркалом в холле и вгляделась в свое отражение. Неужели это заметно на ее лице — смятение, тяжесть, лежащая на душе, боль?

Предложив музыкантам напитки, она вышла на террасу и тут увидела их вместе: Майло и ту девушку, Грейс Кинг. Они стояли в тени раскидистого бука. Мисс Кинг о чем-то горячо, страстно говорила: Ребекка могла судить по быстрым движениям ее рук. Майло осторожно взял ее за локоть. До того размахивавшая руками как мельница мисс Кинг сникла, склонив голову ему на грудь; бесцветные волосы закрывали ее лицо. Один из гостей пошел по лужайке к Майло, и они с мисс Кинг отстранились друг от друга.

Воображение Ребекки уже подсказывало ей возможный сценарий: «Я должна с тобой увидеться — ты знаешь, как я тебя люблю. Осторожно, сюда идут». Она отвернулась. Ей было больно дышать. Он взял сердце Ребекки в ладонь и сжал изо всех сил; между его пальцами текла ее кровь.

Майло всегда был мастером маленьких романтических жестов: красная роза, кольцо, лежащее на подушке, мимолетное ласковое прикосновение. Ребекке хотелось вцепиться в бледную гладкую щеку мисс Кинг, оставив на ней красные следы.

Понедельник: Майло поздно вернулся домой из Оксфорда. По его словам, когда он направлялся к машине, его остановил один зануда из старых знакомых и целую вечность о чем-то рассказывал. Ребекка шлепнула на стол тарелку с остывшим ужином и оставила Майло есть в одиночестве.

Среда, вечер: он слишком долго гулял с собакой; Ребекка предположила, что он остановился у телефонной будки, чтобы позвонить Грейс Кинг. Когда муж вернулся домой, она поинтересовалась, где он был.

— Ходил на Херн-Хилл. — Потом, глядя ей в лицо, он спросил: — А где, по-твоему, я должен был быть?

— Понятия не имею. Откуда мне знать?

— О, бога ради! — Он повесил собачий поводок на крючок и пошел наверх.

В субботу вечером они ужинали с Чарли и Глен, потом решили сыграть партию в бридж. Майло был великолепен — остроумный, забавный, очаровательный. Она гадала, знает ли он, что она все поняла, осознает ли, что она притворяется, а сама следит за ним.

В ту ночь она проснулась в темноте, отчаянно несчастная, ненавидя саму себя. Вот чем увенчался ее брак с мужчиной, которого она всегда, все эти годы, продолжала считать главной любовью своей жизни. В каждом его поступке ей чудился подвох, в каждой улыбке — двусмысленность.