Сыщик - Владимир Сисикин

— Слышу, — машинально сказал Шарик в экран.

Так вот, — продолжал Крот, — считай, что ты уже покойник. Это, как видишь, я заявляю при тысячах свидетелей, а мое слово твердое. Не обойду я своим вниманием и жителей дома № 1 на улице Дружбы. Теперь я не тот жалкий полуслепой инвалид, которого вы толпой загнали в угол. У меня теперь есть очки, и я очень хорошо вижу. Во всяком случае, я сумею разглядеть такую крупную фигуру, как Иван Иванович Слон. Слышишь, ты, устроитель воскресников?!

— Ну, Слона я на себя беру, — вставил Крыс, — у меня с ним старые счеты. Слышь, лопоухий?

— Я требую беспрекословного повиновения от жителей города, — заявил Крот. — Мое требование на первый взгляд может показаться смешным. Но я знаю, что говорю. Я уничтожил все аптеки и медицинские склады, но часть лекарств взял себе. И вот смотрите, что получается. В каждом доме есть тот, кому необходимо лекарство. Может, это бабушка. Может, дедушка. Может, ребенок. Вы, конечно, не захотите, чтобы болезнь у них обострилась и они умерли. Поэтому вы приползете ко мне на коленях и будете клянчить таблеточку. И если среди ваших близких нет больных, то они обязательно есть среди ваших соседей и знакомых. А вы ведь не захотите, чтобы несчастье постигло даже и незнакомого вам! Конечно, конечно, не захотите, я вас знаю!

Ваша слабость в том, что вас много и вы любите друг друга.

Моя сила в том, что я один и никого не люблю. — Крот усмехнулся. — Кроме себя, разумеется…

А если вы откажетесь от моих условий, в городе, лишенном лекарств, начнутся страшные эпидемии. Тиф, чума, холера скосят вас поголовно, и вы умрете в страшных мучениях.

Поэтому вам не остается ничего, кроме беспрекословного повиновения. — Глазки Крота загорелись за мощными линзами очков, он вдруг вскочил и закричал: — Я буду раздавать жизнь и смерть! Я! Вы сами свяжете и приведете ко мне моих врагов! Я! Я буду казнить и миловать! Я! Я!

Доберман-Пинчер, Шарик и Овчаренко смотрели на экран словно загипнотизированные: так поражало в Кроте сочетание опасного глубокого расчета с дикой ненавистью и самовлюбленностью.

— Овчаренко, — скомандовал начальник, — поднимай Школу по тревоге! Пока он распинается, доберемся до телецентра!

Руслан выскочил из комнаты.

— Шарик, ты остаешься здесь. Шарик остолбенел.

Ему показалось, что он не расслышал или неправильно понял распоряжение. Он остается? Он, который выследил преступников и боролся с ними под землей еще тогда, когда об их существовании никто не знал? Нет, это такая несправедливость, это такое… такое…

— Я не могу остаться, Рекс Бураныч. Понимаете, не могу. Кто же тогда, если не я-то?

— Да пойми ты, — рявкнул Доберман-Пинчер, — я себе никогда не прошу, если с тобой что-нибудь случится!

— А вы прямо взяли и испугались, да?

— Противника надо трезво оценивать. Короче, разговор окончен, давай держи хвост…

Наклонив голову, Шарик ринулся к двери.

Но Рекс Буранович молниеносным движением перехватил его и мягким толчком отбросил к окну. Всё произошло ошеломительно быстро, словно Шарик и с места не трогался. Только плечо побаливало.

— Дисциплинка, — сказал Доберман-Пинчер, — ой, дисциплинка…

— А меня ваша дисциплинка не касается, — закричал Шарик. — Овчаренке своему приказывайте, а я вам никакой не ученик даже!

Рекс Буранович не ответил, только укоризненно посмотрел на сыщика и вышел.

Побег, погоня, полет

Чувство долга и кашель. — Прекрасная компания. — Маша. — Бальзам на раны. — Облава. — Сыщик мчится по следу. — Бандитский аэростат. — Шарик улетает в туман.

С той стороны два раза повернулся ключ.

Неукротимый сыщик вскочил на подоконник и прыгнул на мокрую ветвь. Дерево слегка содрогнулось и с шелестом окатило Шарика с ног до головы. Посыпались на асфальт каштаны. Некоторые лопнули и открыли влажные коричневые глаза.

По зыбкой ветви Шарик добрался до ствола.

На мотоцикле проехал Овчаренко и остановился неподалеку, возле ворот, где наготове уже стояла грузовая машина.

На плацу перед строем энергично говорил Доберман-Пинчер.

— Овчаренко, — вполголоса позвал Шарик, — эй, Руслан!

Овчаренко насторожился и стал озираться. Шарик сорвал каштан и кинул в Руслана.

— Сейчас я кому-то кину, — пообещал Руслан.

— Я здесь, на дереве.

— От жук березовый! Ты чего там?

— Слышь, Руслан, меня Рекс Буранович не хочет на операцию брать, запер.

— Значит, сиди.

— Не могу я сидеть. Слышишь, Руслан, если я в машине спрячусь? Бураныча ты повезешь?

— Ну я.

— А я в машине вместе со всеми. Тип-топ?

— Лезь. Только Бураныч тебя всё равно снимет.

— Откуда он узнает, что я там?

— А я ему скажу.

— Такой, да? Тебе что, больше всех надо?

— Как же я ему скажу, что не видел, когда видел?

— Он тебя и спрашивать-то не будет!

— Всё одно: если видел, обязан доложить.

Доложить, доложить! Вон солнце выглянуло, ты тоже докладывать будешь: «Рекс Бураныч, солнышко появилось!». Не смеши, а то упаду.

— То солнышко, а то ты. Если видел, обязан доложить как штык.

— Слушай, ты вообще-то мне помочь хочешь? Что ты как этот… Ну, Русланчик…

— Вообще-то, конечно… Ты полное право имеешь… Только не можу я. Если видел, обязан…

— Ну, заладил! Слушай, ты уйди на минутку!

— Не можу технику бросать. Не положено.

— Ну, отвернись.

— Та я ж услышу! У меня уши знаешь какие?

— Заткни!

— Та не можу, — страдая, сказал Овчаренко. — При исполнении не положено.

— Что же делать, Русланчик? Я тебя не выдал, что ты меня допрашивал, а ты…

— Ладно, слухай сюда. Кашлять при исполнении можно? Не воспрещается. Я вон туда отвернусь, буду кашлять, ничего не увижу и не услышу. Только ты тихо, а то услышу — всё пропало. Кхе-кхе-кхе-кхе-кхе-кхе-кхе-кхе…

Спускаясь с дерева, Шарик тряхнул ветку, и опять посыпались эти проклятые каштаны: тра-та-та-та!

— Шо такое? — в отчаянии воскликнул Овчаренко. — Шо я слышу? Каштаны сыплются отчего-то…

— Это ветер налетел, — сказал Шарик, — ш-ш-ш-ш… у-уу-у…

— Правильно! Это же ветер! Холодно… кхе-кхе-хе…

Шарик забрался в кузов машины; спрятался за бортом и сказал:

— Всё, ветер ушел. Овчаренко осторожно обернулся.

— Да. Вроде ушел. Ветер ушел, а все идут сюда. А мне нужно заводить мотоцикл…

Шарик услышал, как рыкнул стартер, и мотор затарахтел.

В кузов лавиной посыпались возбужденные предстоящим делом ученики. Кого здесь только не было! Эрдельтерьер! Ротвейлер! Сенбернар! Дог! Пудель! Колли! Ризеншнауцер! Ньюфаундленд!

Какие это все были красавцы! Мощные лапы, широкие груди, громовые голоса!

Сколько раз Шарик с завистью наблюдал за ними сквозь щель в заборе, которым была огорожена тренировочная площадка! И вот теперь Шарик среди них, этих героев, мчится сквозь дождь и ветер! Конечно, если говорить абсолютно точно, то в суматохе сыщик оказался не среди них, а скорее под ними, где-то в углу под лавкой, придавленный и полузадушенный. Раздалась команда Доберман-Пинчера, и грузовик сорвался с места.

— Смотрите, что у нас завелось! — раздался чей-то бас, и Шарик вознесся на воздух. Сыщика держал за шиворот огромный Дог по имени Данила.

Раздались возгласы:

— Ух ты, гигант! Красавец и здоровяк! А Данила спросил:

— Ты кто такой?

— Что вы всё за шиворот хватаетесь? — взбеленился сыщик, болтая лапами. — Ну Шарик я! Шарик! Сыщик!

— Который Шарик? Это тебе, что-ли, Крот смертный приговор вынес?

— Мне!

— Братцы, — воскликнул Данила, все еще держа сыщика на весу, — это тот самый Шарик! Чем же ты Кроту насолил?

— Это длинная история, — свысока ответил Шарик. — Может, вы меня все-таки отпустите?

— Извини, — сказал Дог, опуская сыщика на лавку.

— Может все-таки не «ты», а «вы»? — продолжал задираться разозленный сыщик. — Я с вами под забором не ночевал!

— Ого, — просипел сзади Сенбернар. — Шарик, ну-ка выдай ему как следует, не стесняйся!

А кто-то протянул:

— Всё, Данила, тебе конец! Пиши оттуда письма…

— А что, могу и выдать! — огрызнулся Шарик. Раздался дружный хохот.

— Оставьте его в покое! — раздался вдруг тоненький повелительный голосок. — Не видите, он весь израненный!

Появилось существо, которого Шарик раньше не заметил по причине его малого роста. На длинноухой головке синий берет, кокетливо сдвинутый на ухо. На боку большущая сумка с красным крестом. Звали это доброе существо Маша. Она была Такса.