Сыщик - Владимир Сисикин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Иван Иванович на всякий случай подтащил диван.
— Опять мой диван хватают! — всполошился Козел. — Свой выносите и подставляйте! Это вам не сетка, это диван, совсем новый, не видите, что ли?
В это время подлая Нюрка, татуированная Муха, ринулась в пике из корзины аэростата. Нюрка вжикнула в ухо Феди и заметалась там, как в гулкой раковине, панически вопя:
— Упад ежжжжжж!
Медведь дернул ухом и едва не потерял равновесие. Однако палку, за которую держался Шарик, не отпустил.
Муха шмыгнула в другое ухо Феди, и, как показалось Медведю, прямо в мозгах у него заверещало:
— Раззззобьежжжжжжся в лепежжжжжку! Слесарь прижал ухо, но в голове всё равно орало:
— Раззззможжжижжжжся!
Тогда рассвирепевший Федя свободной лапой нанес себе сокрушительный удар по уху. Медведь не рассчитал силы удара. В голове помутилось, и слесарь с ужасным шумом и ревом, ломая ветви, сверзился с тополя. Медведь рухнул на диван, который мгновенно превратился в груду щепок, тряпок и проволоки.
Несколько секунд с дерева сыпались рваные листья.
По двору непредсказуемыми зигзагами прыгала диванная пружина. Козел поймал ее и прижал к груди.
— Как же так, — пролепетал он, — мой диван… совсем новый…
Из кучи того, что совсем недавно было диваном, вылетела Муха и уселась на правый рог Тимофея. Она довольно потирала лапки.
Куча зашевелилась, и показалась голова слесаря. Глаза его блуждали.
— Где? — спросил он. — Где эта… Где она? Я ее сейчас…
— Жжжжмякнулся? — сказала Муха, перелетая на левый рог Тимофея. — Я предупрежжжждала!
— Ты живой, Феденька! — обрадовался Козел. — Отдавай за диван деньги.
И здесь Медведь увидел Нюрку и влепил ей изо всех сил. Вернее, Муха-то упорхнула, а Тимофей получил по рогам. С тех пор до конца своих дней Тимофей, услыпйв слово «деньги», бежал куда глаза глядят с воплем: «Не надо!»
— Еще разок! — подзадоривала Муха, виясь над головой Попугай-Амазонского.
Слесарь схватил громадный сук и с рычанием погнался за Мухой.
Жильцы дома № 1 бросились врассыпную.
В опустевшем дворе, по-петушиному задирая ноги, бестолково метался артист. Он опять забыл, что у него есть крылья. По пятам за артистом с трехметровым дрыном мчался яростный слесарь, а подлая Нюрка азартно визжала над Амазонским:
— Бей своих, чтоб чужжжие боялиззззз!
— Уйди, Амазонский! — надрывался Федя, размахивая своей страшной палицей. — Уйди с-под Мухи!
Неизвестно, чем бы кончилась погоня, если бы с небес не грянуло приказание Крота:
— Нюрка, сюда!
Федя метнул ей вслед свое оружие. Едва не задев Шарика, палица провалилась в небо, а через семнадцать минут с грохотом свалилась на крышу дома № 1, где и лежит до сих пор.
— Смотрите, смотрите! — закричали глазастые близнецы.
Конец веревки, свободно болтавшийся под сыщиком, вдруг загнулся крючком и, словно кобра, покачиваясь, стал подниматься! Веревка, как живая, несколько раз обернулась вокруг Шарика. Это Нюрка, уцепившись за конец каната и летая кругами, связала сыщика!
Крот и Крыс начали втягивать беспомощного Шарика в корзину.
Волоча подбитое крыло, Воробей подскочил к Амазонскому:
— Слышь, артист, продырявь ты этот шар!
— Кто, я? — пролепетал артист, еще не пришедший в себя от погони.
— Ты, кто ж еще! — напирал Воробей. — Делов-то! Будь у меня крыло…
— Видите ли, — забормотал Амазонский, — у меня, как всем известно, очень тонкая нервная система, и если я оттуда… гм-гм… упаду в обморок, искусство понесет невосполнимую потерю. Этого мне никто не простит. Извините, мне нужно идти работать над собой!
Так и ускользнул бы Попугай-Амазонский, если бы не Иван Иванович, который понимал душу артистов. Активный общественник подмигнул жильцам дома № 1, воскликнул: «Просим! Просим!» — и начал аплодировать.
Со всех сторон раздались дружные аплодисменты, переходящие в овацию, и возгласы:
— Просим! Браво! Бис! Просим!
У любого артиста от этих волшебных звуков исчезают волнения и страхи, а душа просится в полет. Блистающие крылья раскрылись сами собой. Амазонский поклонился публике, разбежался и взмыл в воздух, как сверкающая ракета! Увы!
Воздушного шара уже не было над двором. Тянул ветерок, тополь тревожно шелестел. На солнце снова надвигались тучи.
Верьте!
Речь Добермана. — Кто всхлипывал в строю? — Народная медицина. — Ветер от норд-веста. — Маша и Руслан отправляются на поиски.В это время на плацу школы Рекс Буранович До-берман-Пинчер держал речь перед строем курсантов. Голова начальника была перевязана (болела рана, нанесенная кирпичом злодея). Говорил Доберман трудно, и слушали его, затаив дыхание.
— Не остается никаких сомнений, что Шарик погиб. Он до конца выполнял свой долг, преследуя преступников с такой настойчивостью и бесстрашием, какие сделали бы честь любому воспитаннику нашей Школы. Как я теперь понимаю, он мог бы находиться в наших рядах, несмотря на… хм… не совсем подходящие внешние данные. — Начальник сделал длинную паузу, вздохнул и, повысив голос, продолжал: —Но, как это ни тяжело, мы должны признать, что погиб он из-за собственной недисцигшинированности. Нарушив мой приказ, он самовольно участвовал в облаве. Это печальный жестокий урок, который мы все должны усвоить. Дисциплина, дисциплина и еще раз что?!
— Дисциплина! — железно громыхнул строй.
— Вот так, — одобрил начальник. — Вопросы есть? Нет. Держите хвост пистолетом.
И вдруг кто-то всхлипнул.
Доберман-Пинчер растерялся. Даже испугался.
— Что это? — сказал он нестроевым голосом. — Кто это, а? — и гаркнул: — Два шага вперед шагом арш!
Вышла Маша.
— Разрешите обратиться, — сказала она, глотая слезы.
— Обращайтесь.
— Почему вы говорите, что Шарик погиб? Нужно искать, нужно верить… и… и какая же у него внешность неподходящая, если он очень… очень симпатичный… Я таких еще не встречала.
И Маша заплакала навзрыд, прижав к глазам свое мягкое шелковое ухо…
Доберман-Пинчер не знал, как ему поступить. В первый раз за всю историю Школы в строю плакали. Это было, на взгляд начальника, вопиющее нарушение дисциплины. Но, с другой стороны, плакал не могучий Овчаренко, не громадный Данила, а маленькая медицинская сестричка Маша. И Доберман-Пинчер решил, что ей полагается быть милосердной и жалостливой. Поэтому он неслужебно сказал:
— Встань-ка, Маша, в строй. Конечно, мы пошлем группу на розыски Шарика. Но не это наша главная задача. И даже поиск преступников — дело не первоочередное.
— Та як же ж так? — ахнул Овчаренко.
— Разговорчики в строю! — оборвал его начальник. — На данный момент главная задача нашей Школы — спасение города. Пусть банда уничтожила запасы лекарств! Крот забыл, что на свете существует такая вещь, как народная медицина. Мы немедленно отправляемся в поля и леса на сбор лекарственных растений. Кто, кроме нас, с нашим тонким чутьем, может справиться с этим делом! По машинам! — приказал Доберман-Пинчер и тотчас крикнул: — Отставить!
Он увидел, что через забор, окружавший Школу, лезут котята-близнецы, крича:
— Подождите! Подождите! Подбежав, Катя крикнула: —Шаржа!
— Который сыщик, — вставил Кутя.
— В плен взяли, — сообщил Кетя.
— На воздушный шар, — закончил Котя.
— Знаете конкретно, куда они полетели?
— Знаем. Конкретно их ветром унесло. Начальник поднял породистый нос, понюхал.
— Ясно. Ветер от норд-веста. К реке. Овчаренко, на мотоцикл! С собой возьмешь…
Доберман-Пинчер скользнул глазами по строю курсантов.
— Можно я? — шагнула вперед Маша и, увидев, что начальник колеблется, торопливо добавила: — Шарик изранен. Вдруг ему моя помощь потребуется?
— Хорошо, — согласился начальник. — Овчаренко, выполняйте.
— Есть! — откликнулся Руслан, завел мотоцикл и, откинув полог коляски, сказал Маше: — Сидай. Держись крепче.
Мотоцикл взревел, и они помчались.
— По маши-инам! — донеслось до них со двора Школы.
Страшное слово: предатель
Авария. — Разговор сумным Бегемотом Дусей. — Транспорт покидает своих хозяев. — Явление корзины над обрывом. — Преследование вплавь. — Метания Крыса. — Страхи бесстрашного.Никогда в жизни Маша не ездила так быстро! Встречный ветер выжимал из глаз слезы, а шелковистые ушки Маши тянулись за ней горизонтально, как флажки, и, казалось, испуганно лопотали: «Ой, оторвемся, ой!». На поворотах шины визжали, пассажирку прижимало то к одному, то к другому борту коляски, и Маше всё время хотелось зажмуриться. Но она заставляла себя глядеть в небо, потому что там вот-вот мог появиться аэростат с пленником. Ион появился!
