Солдаты милосердия - Любовь Буткевич

— Нет, друзья, сегодня меня не ругайте, — тоже смеется он. — Я же за рулем не сидел. Это, наверное, начфин благословил нас в дорогу с чертом. Вот он и издевался над нами…

Посидели. Пошутили. Немного успокоились. Потом уложили в кузов носилки и другое имущество, оставленное здесь, и снова в путь.

— Ну, дорогие мои спутники, с наступлением нового дня, думаю, можно надеяться, что подобные события не повторятся. Поехали! — заключил Тимошенко.

В ОПАСНОСТИ

Украина — это не Урал. На добрые дороги здесь зимой нельзя надеяться. Постоянная оттепель и дорожная распутица затрудняли передвижение, а для нас — доставку и эвакуацию раненых. Поэтому коллективу приказано было развертываться как можно ближе к передовой.

Но в данное время госпиталь не мог начать работу самостоятельно, потому что личный состав оказался разрозненным, разбросанным. Медико-санитарные батальоны, следуя за линией фронта, в освобожденном Брусилове, в помещении больницы, оставили под наблюдением местных врачей тяжелораненых бойцов и офицеров. Еще в Киеве был получен приказ: в срочном порядке направить туда группу медработников. Приказ был выполнен. После оказания помощи и нескольких дней лечения часть больных из Брусилова была эвакуирована в Киев, а освободившиеся сотрудники прибыли сюда, в деревню Зозулинцы, и приступили к оказанию активной помощи в работе двух медсанбатов, где находилось около двух тысяч раненых.

Основная часть людей и все имущество застряли на станции. Еще несколько человек, выбывших последними из Брусилова, добирались попутными машинами, в том числе и лейтенант Дунаевский, на которого была возложена забота о нетранспортабельных больных. После встречи Нового года в Киеве Дунаевский вновь уехал в Брусилов, где предстояло ему эвакуировать подлеченных раненых, свернуть оставшееся имущество и подготовить его к перевозке на новое место.

Нужно сказать, что задача, поставленная перед лейтенантом в Брусилове, оказалась не из легких. Город жил в угрожающей обстановке. Порой линия обороны находилась не более чем в пяти километрах. Наши войска оборонялись, и временами город подвергался обстрелу противника. А тут еще в скором времени в больнице вышли продукты и топливо.

Чтобы накормить полсотни оставшихся больных, лейтенант вынужден был организовать сбор продуктов среди населения. Договорился с местным молокозаводом, где пообещали ежедневно выдавать понемногу молока. Женщины несли в больницу все, что имели. Так в первые же дни раненых обеспечили хлебом, набралось порядочное количество картошки и различных круп. В рационе больных появилось горячее молоко.

А вот топить пришлось сборным торфом, от которого почернели стены палат и потолки, а люди чихали. Зато стало потеплей, а значит, и повеселее на душе у больных.

Еще прошло несколько дней. Обстановка не менялась. Раненых транспортировать тоже еще было рано. И снова пришлось отправиться за продуктами. Теперь уже по соседним селам, где собрали несколько пудов зерна. Нужна была мельница, а где ее найдешь? И тут кто-то из жителей предложил жернова. Хозяин пообещал размолоть зерно и муку доставить в больницу. Таким образом, заготовители собрали, как говорится, с миру по нитке и вернулись с возом продуктов.

В распоряжении Дунаевского не было никакого транспорта, поэтому, когда улучшилось состояние больных и настало время отправки их в тыл, он выходил на дорогу и останавливал машины, идущие в сторону Киева. На них укладывали по нескольку человек, укутав потеплее, усаживали сопровождающих, обеспечив необходимым, в том числе и горячей водой.

Это, быть может, не такой уж значительный эпизод в работе полевого госпиталя, вернее в жизни и службе лейтенанта Дунаевского, но и в этом проявилась глубина его ответственности за судьбы доверенных ему людей.

Мы с Шурой на госпитальной машине прибыли в село Зозулинцы, в расположение медсанбатов.

Обстановка здесь была действительно «веселой», как предупреждали шоферы. Совсем близко били орудия, слышны были пулеметные и автоматные очереди…

— Девушки-дорогуши, никуда не уходите, — встретил нас словами старшина Блохин. — Чувствуете, что происходит вокруг? Бои идут всего в трех километрах. Сейчас раненых станем переправлять к станции.

Зашли в штаб. Доложили начальнику о прибытии и сразу же получили новое распоряжение:

— Гладких и Никулина, приготовьте шприцы, бинты — все, что может понадобиться в дороге для оказания помощи. Пойдете сопровождать раненых. Уже идет погрузка людей на подводы. В помощь себе возьмите Марию Гуляеву, а руководство возлагается на лейтенанта Дунаевского…

Январскими сумерками сорок четвертого года по ухабистой прифронтовой дороге двинулся санитарный обоз из двадцати шести подвод.

Снегу мало. На санях нельзя. А каково же трястись на телеге по застывшим кочкам, да еще тяжелораненому! Слышатся стоны, брань.

Сопровождающий, местный житель-старичок, шагает рядом с передней подводой. Перебегаю от повозки к повозке. На каждой лежат по два человека, а в ногах у них сидят раненные в руки.

— Скоро ли доберемся, сестра? — спрашивают меня.

— Скоро, скоро, — успокаиваю, хотя сама не знаю, когда настанет это скоро.

Время тянется медленно. И обоз растянулся далеко, конца не видно. Лошади плетутся еле-еле, и не подгонишь. Лейтенант с Шурой где-то позади. Тоже крутятся около повозок.

Подошла Маша и сказала:

— Там их двое. Я пойду с тобой.

— Хорошо. Идем, Маша.

Морозило. Навстречу дул холодный, колючий ветер. Лохматые тучи с большой скоростью проносились по небу. Луна то и дело пряталась за тучку, словно бы уходила отдохнуть от того хаоса, какой происходил на земле. Тогда на потемневшем небе и вокруг ярче становились орудийные вспышки, светлее зарево войны, и мы оказывались в огненном кольце. Это так было ужасно!

«Свети, луна, пожалуйста. Нам с тобой повеселее, когда ты смотришь на нас с высоты. Ведь это только я так думаю, что ты устала. На самом деле ничего-то тебя земное не касается. Свети, пожалуйста!..»

Обоз прибыл в село Юзефовка.

— Вот вам «гостиница», а вот «перина», — сказал сопровождающий, показав на церковь с разбитым куполом и стог соломы во дворе.

Часть подвод остановилась, а вторая половина, в сопровождении лейтенанта и Шуры, ушла куда-то к школе. Со мной осталась Маша. Мы с ней поспешили осмотреть помещение. Там царил мрак. В маленькие окна, расположенные высоко у потолка, плохо проникал свет зарева — на полу ничего не видно. Можно было только догадаться, что полно пыли и грязи.

— Машенька, надо как можно больше наносить соломы и разостлать ее по всему полу.

Окружающая обстановка почти не изменилась, и раненые забеспокоились, когда их стали перекладывать на носилки:

— Это что — ваш тыл?

— Да, пока это наш тыл, — отвечаю. — Маша, пошли скорее еще за «перинами». Люди на подводах замерзли.

Добавив соломы, мы снова подхватывали носилки. Не успели переложить с повозок, как прибыли раненые с передовой.

— Куда нас привезли? — возмущались вновь прибывшие. — Почему не отправляете дальше?

— Где начальник госпиталя?

— Успокойтесь, товарищи. Ночь придется провести здесь. Завтра начнем эвакуировать.

— Завтра может оказаться поздно, а фашисты могут прийти уже сегодня.

— Товарищ больной, без паники, пожалуйста. Не придут сюда фашисты.

— Вы мне не доказывайте.

— Что же делать? Хотите оставаться здесь или нет, дорогой мой, а придется. Пока что весь госпиталь представляем мы вдвоем вот с этой девушкой Машей. А начальник и все остальные находятся еще ближе к передовой, где не одна тысяча раненых.

Прибывающие с азартом, по-мужски, рассказывают о последнем их бое, о положении на переднем крае. И, зная об окружающей обстановке, беспокоились вдвойне, потому что сейчас они были безоружны.

— Ну смотри, сестрица, на тебя вся надежда. Теперь ты — наше оружие и защита, — высказался один.

Это, конечно, было сказано в шутку, но я задумалась над словами больного, и стало страшновато. Действительно, случись непредвиденное, что мы с Машей сделаем? А откровенно говоря, у меня никогда такой мысли, что наши не удержат оборону, и не зарождалось.

— Ничего, ребята, это место святое. Бог милостив и в обиду не даст уже пострадавших, — еще пошутил один из вновь прибывших.

Все свободные места на полу были уже заняты. Всюду раздаются стоны. Просят подойти.

— Сестра, сделай укол. Рана болит — нет терпения.

— У меня кровь сочится через повязку.

— Сестра, воздуху не хватает… — зовет только что прибывший раненный в грудь.

Нужно спешить на каждый зов. Сделать все возможное в этих условиях, в потемках. И уколы делаю в темноте, смазав место укола йодом. Выручал слабый свет, льющийся из окон. Шприцы и иглы кипятила в небольшом стерилизаторе, который устанавливался на специальную подставочку. На подставку под стерилизатор подкладывался и зажигался кусочек сухого спирта. Кроме этого приспособления, бинтов и ваты, в нашем маленьком хозяйстве пока ничего больше не было.