Череп Шерлока Холмса - Нил Гейман

— Он — это господин Раковски? — уточнил Холмс.

— Что? Ну да, который под трамвай попал.

— Понятно. И что же — каждый день он выходил в одно и то же время?

— Да, сэр. То есть у меня, конечно, нет часов, — Гарри выразительно посмотрел на часы, которые как раз в эту минуту Холмс достал из жилетного кармана. — Но все говорят, что по нему можно было проверять часы. На службу он всегда выходил в одно и то же время. И всегда с газетой в руках.

— Очень интересно. Что же случилось вчера?

— Вчера он дошел вон до того места, — Гарри махнул рукой в направлении угла, — и вдруг поскользнулся. Представляете, сэр? Из-за угла вот-вот выскочит трамвай, а этот джентльмен растянулся на рельсах и не может подняться! И главное — никто не успел бы ему помочь. Пока сообразили, трамвай был уже тут как тут. Вагоновожатый тоже ничего не мог сделать — рельсы-то были ужас какие скользкие. Страшное дело, мистер!

— А вы не знаете, почему он упал? — поинтересовался Холмс.

— Как почему? — удивлению юного джентльмена не было предела. — Ясное дело, из-за масла. Там ведь аккурат перед тем, как тот джентльмен вышел, разбилась целая бутыль оливкового масла!

— Вот как? — Холмс многозначительно взглянул на меня и вновь обратился к своему собеседнику: — И что же — эта бутыль упала с неба?

— Нет, сэр. Там перед тем прошла какая-то леди с большой бутылью, споткнулась, и масло разлилось. Целая лужа получилась, большущая. Он прямо в лужу и наступил, поскользнулся и полетел прямо под трамвай.

— А ты знаком с леди, разлившей масло? — спросил Холмс. — Она живет где-то поблизости?

— Нет, сэр, не думаю. Я ее тут ни разу не видел.

Холмс вручил мальчику честно заработанный шиллинг.

Когда мы отошли на несколько шагов, он сказал:

— Думаю, злосчастное масло было куплено в одной из ближайших лавочек.

Мы начали методично обходить одну за другой местные лавочки (которых, признаться, в этом районе многовато), пока не наткнулись на того, кто продал женщине масло.

— Нет, сэр, — отвечал нам хриплым голосом лавочник. — К сожалению, я видел эту леди первый раз.

— А как она была одета? — поинтересовался Холмс. — Как выглядела?

— Обыкновенно. К сожалению, она не из моих постоянных покупательниц, а то бы я ее запомнил. Уж это точно.

— А почему «к сожалению»? — полюбопытствовал Холмс.

— Ну, как, сэр! Все-таки время такое, знаете ли. Война. С обычным, недорогим маслом туго, так что у меня его сразу раскупают. Осталось только оливковое, очень дорогое. Его редко кто берет. Денежек сейчас у людей маловато. А эта леди пришла с большой бутылью, и когда узнала, что есть только оливковое, взяла, не торгуясь. Каждый день бы такую торговлю, — мечтательно закончил торговец.

— Обратите внимание, — сказал Холмс, когда мы вышли из магазина, — слабая женщина берет тяжелую бутыль дорогого масла далеко от дома — хотя почти наверняка можно найти масло и дешевле, и ближе к дому. И несет эту тяжесть, не пользуясь услугами кэба.

— Дорого? — предположил я.

— Ведь она только что отдала за масло немалую сумму! Неужели в ее кошельке не осталось ни фартинга? Складывается впечатление, что масло купили специально, чтобы разлить… Домой, друг мой, домой! — Холмс возбужденно потер руки. — Мне нужно срочно заглянуть в мою картотеку.

До обеда Холмс копался в своей картотеке (я старался ему не мешать), потом мы плотно пообедали у меня на втором этаже. После обеда я лег вздремнуть. Проснулся от пистолетного грохота — будто целая шайка бандитов атаковала дом.

Я быстро сбежал вниз и застал Холмса с пистолетом в руке. Рядом с выбитым пулями вензелем VR[3] он выбивал на стене вензель GR[4]. При этом мой друг был предельно серьезен.

— Хочу проверить, не утратил ли я твердость руки, — ответил он на мой безмолвный вопрос.

— Вам письмо, мистер Холмс, — произнесла миссис Хадсон, входя в комнату.

— Благодарю вас, — Холмс привстал со своего кресла, придвинутого вплотную к камину, и взял конверт.

— Проклятая война, — заметил он вскользь. — Самое большое преступление — и я оказался не в силах его предотвратить. А теперь дошло до того, что в лавках начались перебои с продуктами — не так ли, миссис Хадсон? Даже корицы не достать.

— Разве вы с утра выходили, мистер Холмс? — удивилась миссис Хадсон.

— Нет, но у вас на мизинце остались следы сахарной пудры, — рассеянно заметил Холмс, разглядывая письмо. — Сопоставив этот факт с доносящимся из кухни запахом плюшек, я могу заключить, что вы их печете с сахарной пудрой, а отнюдь не с корицей, которую так любим мы с Ватсоном. Вывод — тяготы войны добрались уже и до Бейкер-стрит!

Я про себя усмехнулся. Великий сыщик был не чужд радостям чревоугодия — но при этом оставался неизменно стройным, несмотря на возраст. Я же, хотя и был моложе на целый год, изрядно погрузнел за последнее время. И потом — откуда мой друг мог знать, что такое тяготы войны? Не войны с преступным миром, которую он с неизменным успехом вел в Европе (а иногда и в Азии), а настоящей войны — вроде той, афганской, где я получил пулю…

Тем временем Холмс вскрыл конверт, пробежал глазами короткое письмо и погрузился в глубокую задумчивость. Таким я его видел только во время какого-нибудь сложного расследования.

Однако на этот раз молчание длилось недолго. Холмс взял лист бумаги, написал короткий ответ и, вложив его в конверт и наклеив марки с портретом нашего августейшего монарха, колокольчиком вызвал горничную. — Постарайтесь отправить это как можно скорее, — чрезвычайно серьезно сказал он.

Тем временем я приподнялся со своего кресла и бросил незаметный взгляд на конверт. На нем были норвежские марки!

— Если не секрет, Холмс, что это за письмо, так взволновавшее вас?

— От вас, мой дорогой друг, у меня секретов быть не может. Руководитель тайной службы Его Величества короля Норвегии сообщает мне, что в Христианию прибыли бонские монахи и ищут меня. Я ответил ему, чтобы он сообщил им мой лондонский адрес.

— Какие монахи? — переспросил я.

— Религии «бон», — пояснил Холмс. — Это древнейшая религия Тибета, господствовавшая там задолго до того, как туда пришел буддизм.

История пребывания Шерлока Холмса в Тибете занимала мои мысли в течение долгих лет. В ответ на осторожные расспросы мой друг отмалчивался, а я не смел настаивать, зная, что молчание Холмса всегда имеет под собой серьезные основания. Но на этот раз сдержаться было выше моих сил.

— Кстати, Холмс, — нарочито равнодушным тоном сказал я. — Помнится, в то время, когда вы скрывались от остатков банды профессора Мориарти, вам пришлось побывать в Тибете. Но вы мне никогда не рассказывали, что вас туда привело и чем вы там занимались. Единственное, что я знаю — вы были там с норвежским паспортом.

— Пожалуй, сейчас действительно можно рассказать эту историю, — произнес Холмс задумчиво. — В свое время ее огласка могла изрядно подпортить международные отношения — но теперь, во время войны, она может повредить не больше, чем мертвецу — комариный укус. К тому же сегодня нам абсолютно нечем заняться — частью из-за погоды, частью из-за того, что я жду из Скотланд-Ярда сведений о погибшем Раковски. Погибшем! Следует говорить не «погибшем», а «убитом». Ибо, дорогой Ватсон, мы имеем дело не с несчастным случаем, а с изощренным убийством!

— Помните, мой милый Ватсон, что когда вы оплакивали меня над Рейхенбахским водопадом, я прятался в расщелине, опасаясь раскрытия тайны моего чудесного спасения — и, вследствие этого, мести друзей к тому времени уже покойного профессора Мориарти. Когда вы ушли, я выбрался из расщелины и отправился в шале неподалеку, где меня ждали посланцы моего брата Майкрофта. С дипломатическим паспортом на другую фамилию я уехал в Норвегию, где некоторое время серьезно лечил правую руку, которую мне ранил полковник Моран. Спустя три месяца, когда мои раны уже достаточно зажили, меня в моем скромном убежище навестил Торвальдсен, руководитель норвежской секретной службы.

— Дорогой Холмс! — сказал он мне. — Я бы никогда не осмелился вас потревожить, если бы не получил разрешение на это от вашего брата — и моего близкого друга — Майкрофта Холмса. Вы известны как лучший в Европе детектив-консультант — так не откажете ли мне в небольшом совете?

— С удовольствием! — ответил я. Признаться, мне порядком надоело вынужденное бездействие, а жидкого кокаина в Норвегии не достать ни за какие деньги.

— Полгода назад, — начал Торвальдсен, — в Тибет отправился отпрыск одной из знатнейших семей Норвегии — Торстейн Робю. Незадолго до этого он окончил исторический факультет в Гейдельберге. В университете он специализировался по культуре Тибета. Завершив учебу, он решил — благо средства позволяли — отправиться в путешествие, чтобы наглядно увидеть то, чему его обучали. Его семья обратилась ко мне — а я, соответственно, к вашему брату — чтобы английские власти в тех краях оказали молодому человеку всемерную поддержку. И вот он исчез! Последнее письмо пришло три месяца назад… — Тут Торвальдсен достал из внутреннего кармана сюртука аккуратно сложенный лист бумаги и протянул мне.