Судьба венценосных братьев. Дневники великого князя Константина Константиновича - Михаил Вострышев

Было написано еще несколько стихотворений в течение 1876–1878 годов, еще более неуклюжих. Но Константин Константинович и не думал о профессиональном служении музе поэзии, он, как большинство гимназистов и гимназисток его времени, сочинял для себя, вскоре забывая написанное. Первое удачное стихотворение вышло из-под пера в мае 1879 года, когда он отдыхал в Крыму, в Ореанде (опубликовано в августовский книжке 1882 года журнала «Вестник Европы»):

Задремали волны,Ясен неба свод;Светит месяц полныйПод лазурью вод.

Серебрится море,Трепетно горит…Так и радость гореЯрко озарит.

Через несколько дней, воодушевленный удачей, он вновь берется за перо, но нет в великом князе искрометного рвения к сочинительству, не пробудились еще поэтический дар и жажда творчества, отчего он бросает начатое стихотворение после первых четырех строчек:

Когда заката наблюдаешь луч пурпурный,Когда безоблачный вечерний небосклонИз глубины морской прозрачней и лазурнейКак в гладком зеркале безбрежном отражен…

Лишь в 1881 году, находясь в плавании, и позже, живя в Греции у сестры Ольги, Константин Константинович почувствовал непреодолимую тягу к сочинительству. Опыты в прозе («Записки офицера») не удались, зато сестра в восторге от поэзии брата. Похвала его воодушевляет, он начинает сочинять и править стихи почти ежедневно и наконец решается через своего воспитателя Илью Александровича Зеленого под псевдонимом К.Р. (Константин Романов) отправить в «Русский вестник» три стихотворения. Увидев их напечатанными в майской книжке журнала за 1882 год, великий князь обиделся на редактора Каткова: тот бесцеремонно сократил и переделал стихи. И все же радость лицезреть свои строки напечатанными, ощутить себя поэтом, который пишет не только для себя, но и для публики, заслонили возмущение редакторским произволом. Появилось нестерпимое желание писать еще и еще.

Три стихотворения Константина Константиновича 1881 – середины 1882 годов (до приезда в Россию) можно назвать шедеврами его первого периода поэтического творчества.

Псалмопевец Давид

О, царь, скорбит душа твоя,Томится и тоскует!Я буду петь: пусть песнь мояТвою печаль врачует.

Пусть звуков арфы золотойСвятое песнопеньеУтешит дух унылый твойИ облегчит мученье.

Их человек создать не мог,Не от себя пою я:Те песни мне внушает Бог,Не петь их не могу я!

О, царь, ни звучный лязг мечей,Ни юных дев лобзаньяНе заглушат тоски твоейИ жгучего страданья!

Но лишь души твоей больнойСвятая песнь коснется, —Мгновенно скорбь от песни тойСлезами изольется.

И вспрянет дух унылый твой,О, царь, и торжествуя,У ног твоих, властитель мой,Пусть за тебя умру я!

Серенада

О, дитя, под окошком твоимЯ тебе пропою серенаду…Убаюкана пеньем моим,Ты найдешь в сновиденьях отраду;Пусть твой сон и покойВ час безмолвный ночнойНежных звуков лелеют лобзанья!

Много горестей, много невзгодВ дольнем мире тебя ожидает;Спи же сладко, пока нет забот,И душа огорчений не знает,Спи во мраке ночномБезмятежным ты сном,Спи, не зная земного страданья!

Пусть твой ангел-хранитель святой,Милый друг, над тобою летаетИ, лелея сон девственный твой,Песню рая тебе напевает;Этой песни святойОтголосок живойДа дарует тебе упованье!

Спи же, милая, спи, почивайПод аккорды моей серенады!Пусть приснится тебе светлый рай,Преисполненный вечной отрады!Пусть твой сон и покойВ час безмолвный ночнойНежных звуков лелеют лобзанья!

Мост вздохов

Под мостом вздохов проплывалаГондола позднею порой,И в бледном сумраке каналаРаздумье овладело мной.Зачем таинственною сеньюНавис так мрачно этот свод?Зачем такой зловещей теньюПод этим мостом обдает?Как много вздохов и стенаний,Должно быть, в прежние годаСлыхали стены этих зданийИ эта мутная вода!Могли б поведать эти своды,Как в дни жестокой старины,Бывало, оглашались водыПаденьем тела с вышины;И волн, и времени теченьеСпешило тело унести:То были жертвы отомщеньяСовета Трех и Десяти…Но не болтливы стен каменья,Не разговорчива вода,И лишь в одном воображеньеВстают минувшие года.Безмолвна мраморная арка,Безмолвен сумрачный канал…Крылатый лев Святого МаркаСном вековечным задремал.

Великосветская жизнь

Во всем мире не найти двух людей, живущих одинаково. У каждого свой талант, характер, темперамент, запросы. В России более других факторов влияло на судьбу человека его происхождение. Крестьянин довольствовался избой, каждодневной работой в поле и простой пищей, припрятав в кубышке на черный день несколько рублей. Рабочий городской фабрики жил не в пример вольготнее, получая в год до пятисот рублей. Если бы при таких деньгах тратиться только на хлеб (70–80 копеек за пуд) и капусту (14 рублей за бочку), можно было скопить хороший капитал за три-четыре года и стать вровень с купцами. Но одежда, квартплата, кабак и отсылка денег семье в деревню съедали надежду на будущее благополучие. Чиновник или снимал чистенькую комнатку или жил в своем доме. Все зависело от должности. Одни получали меньше фабричного рабочего, другие до пяти-десяти тысяч в год. Но деньги уплывали как сквозь пальцы, ведь запросы у должностного лица, выучившегося грамоте, особые. За сына, посещающего гимназию с полным пансионом, нужно отдать 300 рублей годовых, за пуд парной говядины – 6 рублей, а уж из-за нарядов жены и дочерей приходится вечно быть в долгах. Купец – особая статья. Один смог нажить за год сто рублей, другой – сто тысяч, а третий в одночасье обанкротился и сел в долговую яму.

Но совсем особая жизнь – у великого князя. Только от канцелярии уделов ему ежегодно поступает двести тысяч рублей. Кроме того, от многочисленных должностей, доходных имений, поддержки того или иного негоцианта-миллионера. Правда, и жизнь у члена августейшего семейства особая. Надо иметь дворец, управляющего, гофмейстера, адъютанта и прочую челядь как для себя, так и для жены и детей. И всем надо платить, поэтому и ему денег не хватает. Служба? Да что она может дать! Даже портфель министра тянет всего лишь на десять тысяч рублей в год. Разве это деньги, когда один дворец стоит три-пять миллионов и, чтобы его содержать, ежегодно уходит более ста тысяч.

Итак, трудиться ради денег Константину Константиновичу не имело смысла. И он жил с середины июня 1882 года по середину декабря 1883 года беспечно и радостно, не помышляя о службе. Вставал великий князь обычно в семь часов утра (в 1918 году стрелки часов передвинули на три часа вперед, так что по нынешнему отсчету времени он поднимался в 10 часов утра). Пил кофе, выкуривал сигару (позже перешел на папиросы). Потом уходил в кабинет и заносил в дневник впечатления прошедшего дня. Недолго катался верхом. В 10 часов к нему приходил учитель (чаще всего музыки). С одиннадцати до двух он был предоставлен самому себе (ездил по своим или родителей делам по министерствам, читал, сочинял стихи, писал письма). В 14 часов завтракал в кругу семьи, после чего отправлялся с визитами. В 19 часов – обед. Потом – театр или бал, ужин дома или в гостях. В полночь ложился спать.

Конечно, режим дня соблюдался далеко не всегда. Иногда бал продолжался до 2 часов ночи, и тогда Константин Константинович спал до 10 часов утра. Воскресения и праздничные дни знаменовались прежде всего обеднями в храмах одного из царских или великокняжеских дворцов. Панихиды, юбилеи и торжественные обеды, на которых обязаны были присутствовать члены Дома Романовых, тоже меняли обычное течение дня. Иной раз на день приходилось по несколько праздников, на которых надо было присутствовать (в гвардейских полках, военных училищах, на именинах или годовщинах свадьбы родственников, юбилеях военных сражений и т. д.), и приходилось по три-четыре раза возвращаться в свой дворец, чтобы переодеться в соответствующий очередному торжеству мундир.

Записи в дневнике великого князя о каждодневных развлечениях и ритуальных мероприятиях с его присутствием однообразны, как сами развлечения и ритуалы.

«Сегодня были крестины новорожденной царской дочери – первый большой выход по прежним обычаям со времени вступления на престол нового Государя» (11 июля 1882 г.).

«Вечером занялись столоверчением. Стол поднимался очень значительно, даже один, когда мы не держали под ним рук» (5 августа 1883 г.).