Метатеги - Владимир Гребнов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– А теперь иди спать. Если станет страшно, подумай о свете, который внутри тебя.
Отворачивается и смотрит на темные воды, что раскинулись во всю ширь. Слышит задумчивые шаги девочки, уходящей в свою хижину.
Больше перед ним ничего нет, кроме песка и бесконечного моря.
#времяразбрасыватькамни
Пост 4. Незримые связи
Фон янтарно-белый. Утро. Море, песок.
Молодая женщина с дочкой стоят у воды. Любуются позолотой восходящего солнца. Позади видны хижины туземного поселка. Над одной их них струится дымок, ветром его сносит к горе.
– Мама, как же красиво! – в восхищении кричит девочка и приплясывает вокруг женщины. Забегает в воду, балуется с прибоем, потом возвращается и садится рядом. Маленькие ручки сгребают песок в несколько кучек, она брызгает на них водой и лепит неуклюжие фигурки. Улыбаясь, мать сверху наблюдает за ней.
– Мама, смотри, – объясняет девочка, – я слепила всех нас. Это ты, рядом папа, это я…
– А кто же четвертый? – спрашивает женщина.
– Четвертый наш братик, которого вы слепили с папой. Он сейчас в твоем животике. И скоро появится на свет.
Женщина смеется и гладит дочь по голове.
– С чего ты взяла, что детей лепят из песка? Кто тебе это сказал, доченька?
– Я это слышала от кого-то. Он говорил, что люди рождаются из глины и праха. И я подумала, что вы с папой нас лепите. Или рисуете на песке. И потом вдыхаете в нас жизнь.
Она не видит, как женщина поглаживает живот, и как удивленно она смотрит на свою дочь. Увлеченная разговором и своей забавой, девочка старательно лепит следующую фигурку.
– Мама, скажи, я права или нет?
– Я думаю, ты услышала нужные слова, – приходя в себя, отвечает женщина, – вот только…
– Что, мама?
– В любви, доченька. Мы делаем это в любви. Слепить можно все что угодно. Но следует это делать только в любви.
– В такой сильной, как между нами, да, мама?
Женщина опускается рядом с девочкой на песок, прижимает ее к себе. Наблюдает над кружением чаек у неспокойных волн. Хочет что-то сказать, но девочка ее опережает.
– А что, если слепить просто так, без любви? Если это сделать из злости? Или от страха, мама? Или еще отчего-нибудь?
– Тогда ты обречешь кого-то на боль и страдания, девочка. Боги такого не прощают.
Ребенок начинает сучить ножками в ее животе, и она отвлекается. Думает о том времени, когда он родится. Когда сможет сделать первые шаги по песку, произнесет первое слово, когда мир наполнится еще одной искоркой тепла и счастья. Взгляд ее обращен в будущее, на лице милая улыбка, волосы разметались вокруг пушистым ковром.
Когда чуть позже женщина опускает взгляд на дочь, то видит еще одну фигурку, которая появилась рядом с ней. Четкая, прямая, застывшая в позе дао. Несгибаемая, глядящая в глубь времен, осиянная утренним светом, она сидела на своем месте, как и много лет назад.
– Это тот, кто сказал, мама.
Женщина гладит волосы дочери, склоняется к ней и тихо шепчет на ухо:
– Пойдем домой, малышка. Он хочет побыть один. Не будем его тревожить.
Слышно шуршание песка, когда они встают, шелест ткани, легкие шаги, отдаленный говор и лай собаки у дальней хижины. Деревня просыпается.
Учитель молча смотрит на полосу горизонта. Ветер тянет за ним шлейф бледной поземки.
Больше вокруг ничего нет, кроме песка и бесконечного моря.
#уверенностьвневидимом
Запутанная элегия
***
У отцветающего кустарника очень старая женщина в сером платье. Взгляд ее устремлен вдаль, в низину. Сквозь белесую дымку облаков виден с десяток селений и городок с тонкими нитями улиц и переулков. Желтое солнце ласкает далекий ландшафт, исчезающий у горизонта.
Женщину нельзя назвать старухой – видимо, из-за ее глаз. Они живые, спокойные, мудрые. Они преломляют мир в мельчайших деталях, в них заключены бессчетные будни, радость, боль и любовь к миру. Их глубина невыразима, она уходит к началу времен. В ее облике есть что-то брутальное, извечное, нетленное и фатальное. Она словно живой монумент, на котором лежит незримая пыль веков и тысячелетий.
Недвижимая, как изваяние, она впитывает то, что ее окружает, вслушивается в него.
– Что ж, кажется, пора поджигать листья, – произносит она наконец и берет темные деревянные грабли, стоящие рядом. Сухие веточки и увядшие листья кустов с ломким шорохом стягиваются в одну небольшую кучку. Движения женщины не по годам энергичны, самозабвенны, будто она совершает заведенный от века ритуал, который придает ее существованию смысл, понятный только ей. Изредка она поднимает голову, провожает взглядом стайки птиц, что на взлете теряются в облаках.
– Горе, боль и злобу мира… мимолетных мыслей тлен… радости обманчивой лучи… соберу я в этот день… и развею в горький прах… дымом пряным на ветру… – напевает она в такт шуршанию листьев, струящихся под ногами. Голос ее звучит звонко, лучисто, в нем неотвратимость и уверенность в завершении начатого. Все возникает из того, что я делаю, и все закончится тем, что я сделаю, – словно бы подпевают ей небо, земля и золотистое кружево солнца.
Когда она останавливается, возле кустов образуется внушительная куча жухлой листвы. Глядя на нее, женщина поправляет рукой сбившиеся волосы. Дело сделано.
Она глубоко вдыхает чистый воздух окрестностей. Тишина горнего места окружает ее. Изредка вплетаются щебет птиц и тихие отголоски городской суеты из низины.
– Сегодня дышать станет легче, – произносит женщина и улыбается. Старческое лицо подергивается сеточкой морщин, как панорама далекого городка.
И лишь тогда становится понятно, насколько она древняя, эта женщина – она старше всех родившихся людей и всех домов, когда-либо построенных. Она из тех, к кому трудно применить категорию времени.
Ветерок опять сбивает ее волосы, черные, длинные, без седины, как у молодой девушки. Она их снова поправляет, продолжая задумчиво улыбаться, уйдя куда-то в себя.
Затем достает из кармана коробок со спичками, вертит в пальцах, потом кладет назад.
– Ну вот, формат задан.
Поворачивает голову к дому, что стоит рядом, и чуть громче произносит:
– Твой ход, малыш.
Щелкает пальцами в направлении кучи, и тут же в глубине ее возникает маленький огонек. Женщина ловким движением хватает дымок в кулак. Протягивает руку к долине, разжимает
