Монарх и Узник - Ольга Мехти

Человеческое не может быть превыше Божественного. Единство мира не может быть установлено насильно, оно не будет введено какой-либо могущественной группой сверху. Оно будет постепенно развиваться по мере того, как люди будут осознавать, что «земля — единая страна и все люди — ее граждане». Но человеку мало любить родину и гордиться своим патриотизмом, важно любить весь мир, всю землю, как нам говорят Посланники, которые приходят не ради одного народа, а ради всего мира. Чувство любви ко всем, кто населяет эту нашу землю, поистине Божественное. Когда понимаешь это, тогда история человечества становится твоей личной историей. Патриотизм в узком понятии не самое главное в эпоху, когда нации становятся все более взаимосвязанными и взаимозависимыми, чего не было еще в недавнем прошлом. В новых условиях жизни настоятельно звучит призыв к более широкому пониманию патриотизма — как вселенской любви, которая не исключает, а включает в себя любовь к родине. Ведь родина — это то, без чего не можешь жить.

Уже после смерти отца, когда в Ашхабаде возродилась община, я наконец узнала, что уже приведен в исполнение новый план Бога, по которому «все люди сотворены для продвижения вечно развивающейся цивилизации». Я тоже стала бахаи. Я благодарна учителю, он открыл мне любовь Создателя и всех Посланников, помог воспринять прошлое человечества как начало моей жизни и каждый следующий день ощущать как вершину всего содеянного на земле, осознавая наш мир во всей его полноте и многогранности. Я говорю о Хасане Пишру. Пожалуй, самое трудное в нашей жизни — это познать, кто ты, зачем пришел в этот мир, какая твоя миссия на земле. И поражает, удивляет точность, когда случается меткое попадание. Тогда жизнь наполняется особым смыслом — живем для того, чтобы готовить душу к дальнейшей жизни в иных мирах. Иранский коммунист, испытавший на родине все тяготы политической дискриминации, ученый-энциклопедист, переводчик, поэт, он в Ашхабаде после долгой карантинной изоляции с трудом получил работу в государственной библиотеке. Новичку поручили для начала разобрать непонятные восточные книги в мешках. Читая персидские тексты, атеист наткнулся на творения Бахауллы. Иранский коммунист стал ашхабадским бахаи, учителем тех, кто сгруппировался вокруг него. Силой Божественного провидения священные книги оказались в нужном месте, в нужное время, в руках нужного человека. Изучение произведений Бахауллы не могло привести к иному результату. Сейчас трудно уточнить, откуда появились книги бахаи в мешках в подземном хранилище госбиблиотеки. Возможно, их принесли из подвалов КГБ, восприемника НКВД, арестовавшего книги в Машрикуль-Азкаре в то далекое печальное утро. Действительно, неисповедимы пути Создателя!

Когда в Иране вновь усилилась дискриминация против представителей новой религии, было решено для общего блага многим бахаи, в том числе бывшим ашхабадцам, переселяться. Искрами большого костра рассыпались они по миру и зажгли огонь веры. Моя кузина везде, где бы ни жила — в Мешхеде, Тегеране, Лос-Анджелесе, — везде была учителем подростковых классов бахаи, воспитывая новое поколение по принципам Божественной цивилизации. Талантливых, энергичных и духовно возвышенных людей запоминают надолго. Семья другой кузины «пионерами веры» приехала на Амазонку. Сегодня в мире насчитывается примерно около 8 миллионов бахаи, точной цифры установить нельзя, ведь идет непрерывный рост общин. Однако последователи веры бахаи сталкиваются с теми же препятствиями, теми же трудностями, что и первые, гонимые, приверженцы учения Христа и первые последователи Мухаммада. Но я об этом долго ничего не знала. Я слышала от отца лишь немного о его детстве в глиняном домике при храме бахаи, где мой дед был садовником. Но помню, отец каждый раз вздрагивал, когда кто-то рядом из незнакомых начинал заговаривать с ним на персидском. Я не понимала такого страха. Позднее я поняла, что машина репрессий и на нашей семье оставила следы. Отцу после пребывания в тюрьме и пыток и через 20 лет казалось, что посреди ночи «уполномоченные» в кожаных куртках внезапно придут в наш дом, погрузят нас в грузовик и депортируют в ближайший иранский город. Родителей постоянно вызывали в КГБ, они боялись даже говорить с нами об Иране, о родственниках. Так защищали своих детей многие ашхабадские бахаи.

Мехтиабад

Я всегда знала, что там, за горами, вершины которых я вижу каждое утро из своего окна, живут мои родные… Мне надо было многое понять — я поехала в Иран…

Я становлюсь иранкой всегда, когда вспоминаю восторженные рассказы отца о Йезде. Этот почти сказочный для меня город искала еще на ученической карте и ненавидела жирную красную границу, отделявшую папин город от меня. Только через 75 лет после изгнания из Ашхабада жителей персидского происхождения мне удалось-таки попасть в Йезд. В поездке меня сопровождало Божественное сопутствие, которое иные почему-то называют мистикой. Во-первых, в иранском консульстве быстро, без проволочек, выдали визу. Во-вторых, быстро нашлись друзья моих друзей, которые приветливо встретили в перевалочном для меня пункте, в Мешхеде. Однако им я заявила, что славный город Мешхед осмотрю потом, а завтра сразу в Йезд. Это очень далеко — так меня попробовали оставить хоть немного передохнуть. Как это — далеко!? В начале прошлого века тысячи иранцев ехали в наш город. Наверное, все же не так далеко? Новые друзья посмотрели на меня с сомнением, потом, расстелив карту на столе, показали, что между Ашхабадом и Йездом огромная Соляная пустыня. Я поняла свою давнюю ошибку и ошибку ученической карты. В-третьих, иранские друзья добыли новый номер телефона моих родственников и смогли дозвониться им. Наутро я села в ночной автобус и отправилась в путь, навестить тех, кого никогда не видела.

Йезд в самом сердце Ирана, а я гуляла в самом сердце этого древнего города. Его благополучно миновало монгольское нашествие. Провидение сохранило здесь островок зороастризма, даже когда на смену этой религии пришло, как и положено по идее развития духовной цивилизации, новое откровение Творца — ислам. Сохранившаяся община сегодня скорее лишь яркий и красочный, почти музейный экспонат духовной истории. Осталось не более 5 с половиной тысяч горожан, продолжающих соблюдать принципы и культы учения Заратуштры. Когда-нибудь и от христианства и ислама останутся лишь такие заповедные островки. Никуда не денешься — таков исторический путь развития всех мировых религий. Яркое процветание заканчивается постепенным угасанием.

Святыня зороастрийцев — храм Аташкеде. Он отстроен заново, но не из глины, как прежний, а уже из жженого кирпича. Я почти прилипла к стеклу, разделяющему музейную и сакральную часть храма, чтобы разглядеть, как вечно голодный Агни в огромной металлической чаше жадно поглощает стволы больших ореховых деревьев. Огонь этого древнего культа зажгли от пламени горного святилища, которому уже минимум два с половиной тысячелетия. Фасад Аташкеде удивительно четко, как в зеркале, отражается в воде культового бассейна. Иранцы все строят с непревзойденным вкусом! Над входом в храм прикрепили барельеф древнейшего символа, принятого многими ранними религиями, а потом и зороастрийцами. Это — фаравахр, крылатый диск с верхней частью тела человека. «Башни молчания», на которых оставляли покойников на вершинах специальных башен на растерзание птицам, закрыли только лет тридцать назад. Воздух Йезда напоминает о близости Соляной пустыни, которую, кстати, я преодолевала в автобусе 18 часов. Хорошо, что ночью. Днем жару даже кондиционер не выдерживает. Вода в городе только из кяризов. Она идет по подземным каналам с отдаленных гор в городские бассейны под глиняными полусферами, увенчанными четырехгранными вентиляционными башнями — бадгирами, они захватывают потоки ветра и направляют охлаждать воду. Такие причудливые строения придают старому городу колоритный, может, даже некий космический вид.

Интересно, в Ашхабаде есть башня, очень похожая на бадгир, она на здании фабрики, построенной в три дцатые годы. Высокий четырехгранник украшают часы, которые до сих пор показывают время, когда они остановились, — это время начала Ашхабадского землетрясения. Ведь только эти высотки — башня с часами и купол храма бахаи — не развалились. Я думаю, что построить башню-бадгир было идеей иранского архитектора. Придет время, откроют архивы, и тогда мы все узнаем доподлинно. Однако и сейчас знаем, что Йезд и Ашхабад строили иранские мастера. В Йезде я ходила по улицам начала прошлого века, которые видела на старых фото Ашхабада. Как на прежней ашхабадской Базарной улице, сплошные торговые ряды, и лабазные двери «гармошкой» закрывают торговцы Йезда на ночь тоже бульдожьими замками, как на фото старой «Текинки». Тротуары политы водой, усатый важный цирюльник сидел у порога маленькой парикмахерской с газетой в руках, рядом лавочки медной посуды, кондитерские магазины с лакомствами.