Хозяйка бешеных кактусов - Татьяна Луганцева

— Обалдеть! — Яна даже на мгновение отвлеклась от больных ног.

— Он обворовывал женщин, втираясь к ним в доверие, и смывался. Известная схема. Но на убийство под видом ритуального решился впервые. Что вы такого с ним сделали, Яна Карловна?

— Как говорят, я могу и мертвого достать, — с удовольствием улыбнулась Яна.

— Охотно верю… Ну что ж, если вам сообщить больше нечего, то я покидаю вас. Вот моя визитка, и если что…

— Обязательно! — пообещала ему Яна.

— Поправляйтесь. Никита Глебович настоящий герой. Он так рьяно кинулся в огонь, что я уж решил, будто он тоже хочет покончить жизнь самоубийством или сгореть заживо вместе с вами, — хитро улыбнулся следователь.

— У меня есть жених, — ответила Яна, скорее всего сама себе напоминая об этом.

— Охотно верю, — снова повторил Артем Алексеевич, с интересом разглядывая обувку, приготовленную для нее медсестрой.

— Между прочим, Никита герой, а вы ему дело шьете! — подала голос Яна, пытаясь рукой задвинуть валенки под кровать.

— Откуда вы этого набрались, Яна Карловна? — сморщился следователь. — «Шьете»… Я не швея. А с Никиты Глебовича скорее всего обвинения будут сняты. Во-первых, ребенок у погибшей девушки был действительно не от него, уже готовы результаты анализов. Во-вторых, по показаниям свидетелей, никто не видел его вместе с Надей, а следовательно, он никогда ей мозги не пудрил. К тому же, кажется, он хороший, талантливый, а главное — смелый человек. И с работы принесли исключительно положительную характеристику: имея большие гонорары, исправно платит налоги государству, а это немалые суммы. Кроме того, он анонимно, не афишируя своих действий, перечисляет большие суммы детским домам и детскому онкологическому центру. Если будет доказано наркотическое влияние Глеба Порфи… тьфу ты, Гаврилова Виктора Владимировича на умы своих подопечных, то все обвинения с вашего протеже будут сняты автоматически. Мало ли что пришло в голову Надежде в наркотическом угаре? Может, она возомнила себя птицей, летящей навстречу любви? Так что зря вы бросились в огонь. Мы бы и без вас накрыли этот вертеп, только чуть попозже, — сказал Артем Алексеевич.

— Я ни о чем не жалею. Знаете, как говорят? Промедление смерти подобно.

— Зато при такой шумихе и дымовой завесе исчез главный зачинщик, — напомнил следователь.

— Вот это жалко, тут я соглашусь, — кивнула Яна. — Но возмездие его настигнет. К тому же он раскусил меня и назвал плохой актрисой, чем нанес сокрушительный удар моему самолюбию.

— Но вы же не актриса?

— У меня это в генах. Моя мать — актриса, — гордо ответила Яна.

— А как же народная мудрость о том, что на детях талантливых людей природа отдыхает? — еле заметно улыбнулся следователь.

— Вот что у вас за работа такая? — нахмурилась Яна. — Приходите к больным, можно сказать, умирающим людям и еще умудряетесь портить им настроение…

Следователь рассмеялся и вышел из палаты. А после визита Артема Алексеевича Яна с некоторой обидой подумала о том, что к ней не зашла ее подруга Ася. Вот ведь странно.

Вечером все та же хмурая медицинская сестра прикатила тележку с кастрюлями и строго посмотрела на Яну.

— Ужин.

— А что там?

— Ну, уж не икра с вишнями, — почему-то ответила медсестра. Пояснила: — Каша гречневая с подливой мясной и компот.

Яна согласилась поесть скорее для того, чтобы не обидеть женщину. Медсестра шлепнула поварешкой на белую тарелку гречневую кашу, а затем столовой ложкой капнула какой-то жижей сверху.

— У нас тут не ресторан. Палата платная, а потому отдельная, но разносолы готовить некому.

— Я поняла, — поспешно согласилась Яна. И решила втереться в доверие: — Вы и уколы делаете, и еду разносите…

— Я еще и полы мою, — обернулась в дверях женщина. — А кто будет все делать-то? Отделение очень тяжелое — ожоговое, дураков-то мало здесь работать.

Медсестра загремела своей тачанкой дальше по коридору. Яна взяла в руку погнутую алюминиевую вилку и подцепила кашу. Есть ее можно было только с большого голода. Крупа была самая дешевая с большим количеством шелухи черного цвета и еще какого-то овса. Мало того, что каша была абсолютно несоленая, видимо, для придерживающихся диеты, так еще и холодная. В подливе, пахнущей действительно мясом, теоретически должны были присутствовать два-три кусочка оного. Но не присутствовали. Яна даже начала подозревать, что подлива изготовлена из мяса, на котором был сварен перловый суп, подававшийся на обед. Яна вообще-то проголодалась, но все-таки кашу есть не смогла, отложила вилку. Да и мутный компот из сухофруктов не внушал ей доверия.

В ее палату снова постучали.

«Прямо проходной двор какой-то», — подумала Яна, но крикнула:

— Войдите!

Заглянул Никита. Причем одетый в красивый костюм. Он был даже при галстуке, чем удивил Яну.

— Ого! При параде? Откуда костюмчик?

— Друзья принесли. Я уезжаю на съемку, а это тебе. — Он втянул за собой тележку, заставленную разной едой, отнюдь не больничной, по центру возвышался огромный букет роз.

У Яны даже глаза расширились.

— Ничего себе!

— Думаю, местную гречневую кашку ты есть не стала.

Никита оглянулся по сторонам.

— И по пятьдесят граммов нам после пережитого не повредит, — достал он бутылку дорогого коньяка и два пластиковых стаканчика.

— А как же твоя съемка? — поинтересовалась Яна.

— Пятьдесят граммов меня, старого алкоголика, не выбьют из колеи. Шутка!

— За что пьем? — спросила Яна.

— Предлагаю очень актуальный пост. За выздоровление, конечно! — Поморщившись (руки-то, видно, болели), Никита открыл бутылку и разлил коньяк, но явно не по пятьдесят граммов, скорее по сто пятьдесят. — Бинты из-под рукавов не видно?

— Да вроде нет. Но красными ладошками ты лучше не маши. Да и брови у тебя опалены, и лицо красное, а сейчас от коньяка еще краснее будет, — перечисляла недостатки в его внешнем виде Яна.

— Ты не представляешь, какие чудеса творят у нас, в Останкине, гримеры, — сказал Никита, подмигивая ей.

Яна сползла с кровати, сунула ноги в валенки, воодушевленная видом вкусной еды, сделала шаг, скользя подошвами по линолеуму: тут же ухватилась за мощное плечо Никиты.

— Больно? — сочувственно спросил он.

— Терпимо. Я думала, будет хуже… Помоги мне дойти до раковины, — сквозь зубы попросила Яна.

— Может, не надо? — заволновался Никита, но Яна упрямо скользила вперед.

— Тогда держись за спину, за руки не надо, — попросил, в свою очередь, Никита, и они оба закатились в ненормальном смехе, комментируя ситуацию, мол, битый небитого везет…

— Надо же хоть умыться. Ко мне кавалер с цветами и коньяком пришел, а я лежу немытая, нечесаная, — пояснила свои действия Яна.

Она подняла глаза в зеркало, висящее над раковиной, и остолбенела. Вроде в палате в данный момент находились двое — она и Никита. Тогда откуда же тут оказалось отражение какой-то изможденной женщины с бледным лицом, с глазами в пол-лица без ресниц и без бровей? Светлые волосы были почти сожжены и образовали пряди разной длины, а некоторые особо короткие пряди торчали ореолом над головой.

— Кто это? — испугалась Яна, отшатнувшись от зеркала. Наконец сообразила, что видит собственное отражение. — Никита, ты преступник! Почему не сказал, что я так паршиво выгляжу? Это же кошмар! Где мои роскошные волосы и длинные ресницы?

— А ты думала, что обгорел только я? В пламени мы были оба! А вообще-то не переживай, все отрастет.

— Какой ужас! — Яна даже забыла, что подошла умыться.

— Пошли отсюда, — оттащил ее от зеркала Никита.

Яна выпила коньяк залпом скорее с горя, чем за здоровье, и взяла кусок дыни. Ее взгляд снова привлек оплавленный акрил на ее пальцах.

— У меня руки словно у инопланетянина, с присосками…

— Эту проблему я сейчас решу, — засуетился Никита и начал доставать какие-то напильники, ножницы и скальпель, раскладывая их на сервировочном столике, словно маньяк, готовящийся к расчленению тела. — Я же тебе обещал, что помогу.

Дальнейшее действие скорее напоминало выступление клоунов, причем начинающих. Никита забыл о своей съемке, отключил все время звонивший сотовый и вошел в раж. Жуткие ногти никак не хотели состригаться! Ножницами их вообще нельзя было зацепить, наждак тупился, а скальпелем Никита боялся отрезать палец Яны. Но он дал слово даме, и его было не остановить. Никита не знал, с какой стороны ему подлезть к испорченным ногтям Яны и каким способом освободить ее от них. В конечном итоге он чуть ли не залез на нее, зажав ее руку между коленями, и наконец освободил ее от одного ногтя.

Именно в это время, заплатив охране сто рублей, чтобы ее пропустили в неурочное время навестить подругу, Ася подошла к палате.