Театр кошмаров - Таня Свон

Ронда – помощница детектива. Она не раз бывала на местах преступлений и прекрасно знает, что дыма без огня не бывает. У каждой смерти есть причина: изношенность организма, болезнь, травма, намеренный вред… Не может быть такого, чтобы не один десяток людей просто перестал существовать, точно по щелчку пальцев – без следа недуга или насилия.

Но даже если так…

Почему далеко не глупая Ронда, которая обожает структурировать информацию, свихнулась на совершенно дурацкой идее? Почему она твердо уверена, что дело именно в парке?

Этель в очередной раз заставила экран смартфона вспыхнуть. Она отключила звук, не желая разговаривать с сестрой, если та позвонит, но в итоге все равно ежеминутно проверяла – а не пропустила ли сообщение от Ронды? Но ни сообщений, ни пропущенных звонков не было.

Это хорошо? Ронда дала Этель свободу и отстала со своими навязчивыми идеями.

Или плохо? Ронда придет в парк, и тогда…

Этель тряхнула головой и зажмурилась. Карусель, напротив которой и ютился пункт медицинской помощи, в сотый раз за день поднялась ввысь. Этель сидела с закрытыми глазами, но перед ними все равно стоял ярко-красный столб и топ-зонтик, от которого опускались цепи для сидений.

Хватит. Нужно уже избавиться от мыслей о сестре, о ее глупых предостережениях и страхах, пока они не передались и Этель.

Под раскладным стулом валялся рюкзак Этель, из которого она, нагнувшись, достала тонкую тетрадку и ручку. Вырвала неровный клочок размером с половину ладони, затолкала тетрадь обратно в рюкзак и пяткой одной ноги уперлась в сиденье, чтобы коленка оказалась почти напротив лица. Положив на нее клетчатый обрывок, Этель написала: «Чужие страхи. Ограничения. Пустые ссоры».

Писать буквально на коленке было совершенно неудобно. Ручка в паре мест проколола листок, паста измазала кожу. Буквы вышли неровными и кривыми.

Но Этель и не стремилась к аккуратности. Этой записке все равно суждено сгореть.

Записывать хорошие мысли, мечты и благодарности каждому дню, а затем обращать эти листочки в оригами журавлей. Выливать на бумагу темные эмоции, страхи и обиды – чтобы сжечь.

Такой совет дал Этель один из многочисленных психологов, которых она посещала после трагедии семилетней давности. Школьные психологи часто менялись, как и их подходы. Этель даже не успевала понять, какие из методик действительно работают. Но один-единственный совет все-таки приняла, превратила в привычку и пронесла через годы.

Она и не помнит, в какой момент перестала понимать, почему продолжает украшать комнату бумажными журавликами, внутри каждого из которых написано что-то хорошее: воспоминание, чувства, желания… Оригами в комнате Этель заняли почти все пространство. Бумажные птицы парили под потолком, ими оказались забиты выдвижные ящики и книжные полки. Иногда журавликов можно было случайно найти в комоде или под матрасом.

Этель не выбросила еще ни одного журавлика, ведь каждый из них – вещественное доказательство того, что счастье есть. Оно в мелочах, которые люди порой забывают замечать.

Будучи несчастной в глубине души, Этель топила горе реальности в бумажных птицах, заполонивших комнату осиротевшей девушки.

Но как Этель не выбросила ни одного журавлика, так и не избавилась от пепла, что оставался от сожженных записок. Его Этель хранила в большой стеклянной банке из-под кофе, которую прятала на верхней полке стеллажа.

Когда она только начинала «жечь негатив», то и не думала, что однажды пепел дойдет до самого горлышка. Однако это случилось, и Этель уже подыскивала новый сосуд для праха своих страхов и печалей.

Знает ли Ронда о том, что за баночка хранится в комнате ее младшей сестры? Догадывается ли, что часть пепла в чем-то посвящена и ей?

Ронда…

Этель сильно стиснула ручку и случайно, кончиками пальцев смяла края записки. Плевать. Все равно она и без того уродлива: неровная, рваная, продырявленная ручкой и пропитанная болью.

Как только Этель найдет спички или зажигалку, эта записка обратится в пепел. Этель не терпелось избавиться от нее как можно скорее, испытать облегчение, видя, как пламя пожирает ее боль, излитую на бумагу.

Новая боль – новый пепел. И уже все равно, что его Этель не сможет заточить в стеклянную баночку – темницу других переживаний. Пусть этот пепел развеет ветер. Только бы поскорее избавиться от давящей тоски и в привычном ритуале хотя бы внушить себе облегчение.

Кинув ручку в рюкзак, Этель всего на секунду оторвала взгляд от записки и вздрогнула, услышав резкий приступ чужого кашля. Сначала Этель подумала, что из-за того, что какое-то время смотрела в одну близкую точку, зрение ее обманывает. Она несколько раз моргнула, но видение не исчезло, и Этель широко раскрытыми глазами уставилась на мужчину, который торопливо шел по дорожке в сторону выхода из парка.

Никто не обращал на него внимания, будто не замечая огромных жуков, ползающих по незнакомцу. Он нервно пытался сбросить их с себя, но черные размером с кулак тараканы заползали в рот, пытались забиться в уши, нос и глаза. Насекомые ныряли под одежду, а те, что все-таки падали на землю, – хрустели, если мужчина наступал на брюшки, покрытые глянцевыми щитками.

Но жуков все равно было слишком много.

Мужчина зашелся булькающим кашлем. Он хрипел, задыхаясь, пока наконец не выплюнул жука. Тот, измазанный слюной, упал на землю, а затем снова бросился к несчастному и по штанине начал забираться вверх.

Этель трясло от отвращения и страха. Сердце безумно колотилось. От ужаса она забыла, как дышать, и ее легкие не впускали ни один вдох.

А люди просто проходили мимо, не обращая внимания на мужчину, откашливающего мерзких, неестественно огромных насекомых.

– Дядя болеет? – спросил какой-то мальчик, которого за обе руки в парк вели родители.

– Да, дядя простудился, – Этель не смотрела ни на кого, кроме того мужчины, но по голосу матери мальчика слышала – она улыбается. – Наверное, гулял под дождем без зонтика.

Этель передернуло. Неужели… Неужели никто не видит?!

«Я сошла с ума».

Руки ослабли, и случайный порыв ветра вырвал из пальцев записку. Однако Этель не отвела глаз от ужасного видения, пока в чувство ее не привел незнакомый голос, прозвучавший совсем рядом:

– Ты обронила.

На расстоянии вытянутой руки стоял парень. Почти такой же высокий и стройный, как Каспер. Но в отличие от подкачанного друга-спортсмена, незнакомец выглядел почти болезненно худым. Может, все дело в слишком светлой коже? Или такое впечатление создалось из-за очень тонких рук и длинных, музыкальных пальцев, в которых брюнет сжимал унесенную ветром записку?

– Спасибо, – непослушными губами произнесла Этель и протянула руку, чтобы забрать бумажку.

Она