Новый Мир ( № 2 2007) - Новый Мир Новый Мир

Наталья, видя, что он ее совсем не слушает, налила водки и подняла тост за ветеранов войны. Андреич молча выпил и снова погрузился в себя. В голове тяжелое что-то ворочалось. До тошноты. Непонятное. Ничего там хорошего не было. Никакой ни радости, ни гордости. А даже и наоборот.

Наталья притихла.

— Не по-людски как-то все, — тяжело вздохнул Андреич и, может быть, впервые в жизни взглянул на Наталью, ища ее поддержки.

— Что? — не поняла Наталья.

— Да все! Я ведь…

— Да ты что, Андреич! Ты людям доброе сделал. Как же? Кто еще, что ли, пошел? — Наталья вскочила. — Давай я тебе блинков напеку. Ты же ничего не ешь.

Командировка

Митя Переверзев был человеком обязательным. Наверно, поэтому и обязанностей у него было невпроворот. У него была жена Ольга и двое детей. Юра и Катька. Подружка была. Еще газета, в которой он работал главным редактором. Были хозяева этой газеты. Много разных друзей. Ну и родственники, конечно. Ему было сорок два года, которые, между прочим, тоже уже требовали внимания.

Может, в этом и нет ничего особенного, все как у всех. Но Митя был обязательным. Он честно старался сделать все, что должен был, и у него это не получалось. Другие как-то плюют да и живут себе, но то — другие, а Митя почему-то не мог. Ему от этих несделанных дел иногда страшно становилось.

Но случилось-то, собственно, вот что. Обязательный человек Митя Переверзев опоздал на самолет. Должен был лететь в командировку в Италию на три дня. По дороге из дома в аэропорт заскочил к подружке — иначе обиделась бы — и опоздал. Он влетел на машине на автостоянку в Шереметьеве и понял, что бесполезно. Посадка закончилась. Митя лег головой на руль и тихо выругался.

Было раннее мартовское утро. С темного еще неба снежная крупа косо влетала в желтый свет фонарей и секла по стеклам. Странно, думал Митя, только что несся как угорелый… и вдруг уже никуда не надо. Он тяжело, обреченно вздохнул. В редакцию — рано, домой — крюк большой, да и Ольга расстроится. Он подумал про подружку и понял, что к ней совсем не хочется, из-за нее и опоздал, как будто не понимала, да и ладно бы ждала, а то… Он вспомнил, как названивал к ней в дверь и как она наконец вышла заспанная и обниматься начала прямо на лестнице, хотя видно было, что ей больше хочется спать.

Митя перебрал какие-то еще варианты, но было раннее утро. Его нигде не ждали.

Он нервно сдавил руль и с завистью вспомнил своего закадычного дружка Сашку. Тот бы сейчас усвистел куда-нибудь. На рыбалку или к себе в тверскую деревню. И думать бы не стал. Прогулял бы всю “командировку” и еще хохотал бы потом, довольный.

И Митьке отчего-то так сладко стало от этих мыслей, что, подъезжая к Ленинградке, он повернул в сторону области. И поехал из Москвы. Почему он так сделал, он не знал. Наверное, потому что всегда ведь можно повернуть назад. Вскоре он уже и пожалел, и подумал, что надо разворачиваться, но мысль о Москве совсем не грела. Он там был никому не нужен.

Митя свернул на обочину и остановился. Закурил. Темно было вокруг и пусто. Все еще спали. Единственное место, куда ему сейчас хотелось, была Сашкина изба на берегу замерзшей теперь лесной речки. Но вот так взять все да и бросить он не мог. Он морщился, пускал дым в форточку. Хотя бы на пару дней… и чтобы никто не дергал. Там сейчас никого. Приехал бы, печку затопил. Повалялся бы, книжку почитал бы… Там у Сашки грибы сушеные — суп сварю. Нечаянно, будто сосулька с крыши, вспомнилась заспанная подруга “в прозрачном пеньюаре” на холодной лестничной клетке. Он нахмурился и выехал на дорогу. И так ему захотелось запаха сушеных грибов в теплой избе, что он утопил педаль до пола.

Было раннее утро. Дорога была пустая. Машина легко полетела по шоссе.

Деревушка, куда он ехал, была совсем маленькой. Всего восемь дворов. Дальше нее вообще дорог не было — леса да болота. Посеревшие от времени избы располагались неблизко друг к другу, окнами на речку, на другой берег с зеленым сосновым бором. Зимой там никого не было (хозяева-горожане приезжали только летом), и всю деревню по самые окна заносило снегом. Она казалась совсем заброшенной. Только в одном доме жили дед с бабкой. А может, уже и померли. Митя не был здесь лет шесть.

Последние восемь километров от асфальта могли быть не прочищены. Митя решил, что бросит машину и пойдет пешком, но, уже подъезжая к повороту, увидел дорогу — тракторными волокушами возили сено. Он аккуратно проехал заснеженное поле. Колея была такой кривой и глубокой, что даже странно было, как он не застрял, но он не застрял и вскоре въехал в густой сосновый лес. Снега стало поменьше, он ехал смелее, с удовольствием глядя по сторонам. Даже окошко открыл. Дорога вышла к речке, и Митя остановился.

Когда-то давно, двадцать лет назад, студентами еще, они часто здесь бывали. Пешком ходили эти восемь километров и тут, в бору, на берегу речки, всегда перекуривали. А однажды — вчетвером, кажется, тогда были — на радостях, что деревня уже рядом, так наклюкались, что еле дошли. Он и теперь как будто заволновался — давно не был — вдруг что-то будет не так. Закурил. Даже в такую хмурую промозглую погоду здесь было хорошо. Тяжелый мартовский ветер качал вершины, а внизу, среди кряжистых, с обломанными суками стволов старых сосен было тихо. И спокойно.

До дома он не доехал: тракторные следы перед самой деревней свернули в сторону, и дальше шел нетронутый снег — деревня была пустой. Митя закрыл машину, взял сумку с “итальянскими” вещами и пошел пешком. Сашкина изба была дальней, он набрал полные туфли снега, пока лез по деревенским сугробам, но когда издали еще увидел знакомую крышу, большую старую березу у крыльца, заулыбался. Он легко перебрался через занесенную снегом калитку, но у самого дома ухнул по пояс. Дернулся было вылезти — и не смог. Он рассмеялся, сел и достал сигареты. Ногам было мокро и холодно, а он сидел по уши в снегу и сладко курил.

Замок оказался сорванным. Митя зашел в сени. С непривычки в темноте не сразу нашел дверь в горницу. Включил свет. Здесь все было как и раньше — просторная комната с низким деревянным потолком и бревенчатыми стенами. Справа — большая русская печь с лежанкой, за застиранной выцветшей занавеской — кухонька. Прямо у стены стоял старый, скрипучий раскладной диван, перед ним — стол и пара табуреток. Над столом — рыжий абажур. Старый, вылинявший… Митя потрогал его рукой. Выпивали под ним…

Но сейчас в доме было холодно и неуютно. Кто-то здесь “погостил”. Одно окошко на речку разбито, в него задувал ветер, и за зиму намело целый сугроб. Митя достал с печки большую подушку и заткнул окно. “Все путем, — сказал он вслух. — Сейчас переоденемся”. Он вынул из сумки сухие носки, нашел на вешалке старые Сашкины штаны и фуфайку и засунул ноги в дубовые от холода валенки.

В доме была еще одна печка. Маленькая, вроде буржуйки, выложенная в один кирпич. Она нагревалась быстро. Митя сходил на задний крытый двор, принес сухих поленьев, сложил возле печки. Выбрал полешко без сучков, наколол щепочек побольше, чтобы надежно загорелось, и встал на коленки. Ну, давай, милая, погреемся, замерзла за зиму. Не с первого раза, но слабенький огонек зацепился за щепочку, за другую, затрепетал, полез выше. В комнату пошел дым. Митя прикрыл дверцу, дождался, пока разгорится, и осторожно подложил большие поленья.

Теперь надо было что-то делать со снегом, от него так и веяло холодной улицей. Митя не нашел широкой деревянной лопаты и стал бросать снег в окошко тазиком. Нагребал полный, с горкой, и аккуратно вываливал. Быстро управился. Остатки замел под лавку у порога — само растает. Подмел весь пол. Прибрался. Поставил поближе к печке маленькую скамеечку и сел.

В печке уже хорошо трещало, и над ней начал оттаивать потолок. Большие капли падали на чугунную плиту и шипели. Митя открыл дверцу и глядел на огонь. Вот ведь и все. Уже и хорошо. Сейчас тепло станет. А больше ничего и не надо. Можно ни о чем не думать, ничего не решать. И вообще делать что хочется. Он представил себе длинный список дел, который всегда лежал у него в кабинете справа на столе и который он каждое утро переписывал, исключая сделанное, но ничего конкретного из него, как ни силился, не вспомнил. Вот черт! Он улыбнулся и закрыл печку.

Было половина пятого. Давно уже хотелось есть, но в его сумке еды не было. Только бутылка водки. Он подумал, что мог бы купить что-нибудь по дороге, но уже не купил, чего и думать-то? Будем выкручиваться как можем. Он, всегда стремившийся к правильной, организованной жизни, почему-то любил такие ситуации. Суета исчезала, у жизни появлялась простая цель и бодрость.