Ной. Всемирный потоп - Иосиф Кантор

– Отец, я не знаю об этом больше твоего! – ответил Иафет, глядя прямо в глаза Ною. – Что я могу сказать тебе?

Взгляд Иафета был прям, голос тверд, и ничто в нем не выражало волнения.

– Хочешь – принесу лепешку и поклянусь на ней? – предложил Иафет.

– Зачем? – смутился Ной. – Не нужно клятв, сын мой, я верю тебе и без них. Ты – хороший сын.

– А ты – хороший отец! – ответил Иафет. – Лучший из отцов!

– Ошибаешься, сын, – Ной грустно улыбнулся. – Лучшим из отцов был твой дед Ламех, сын Метушелаха. Мне далеко до него.

– Я не застал деда в живых, но позволь мне остаться при своем мнении, – попросил сын и добавил: – Мне не нужно другого отца. И братьям моим тоже.

Слышать это было отрадно, но сегодня Ною во всем виделся если не подвох, то подоплека. «Нельзя так! – одернул он себя. – Если чужие люди незаслуженно оскорбляли тебя, то нельзя из-за этого ожесточаться на детей своих».

Иафет – добрый сын, он, должно быть, жалел Ирада, сочувствовал Хоар и оттого пребывал в печали. Ничего, время лечащее любую боль, вылечит и эту.

«Все пройдет», – мысленно сказал себе Ной, возвращаясь к месту, где он оставил топор.

«Все будет хорошо», – добавил он, оглянувшись на Иафета.

«Все будет хорошо», – повторил он, щурясь на солнце и еще подумал, что обязательно должен узнать, кто убил Ирада. Потому что, пока не узнает, не сможет успокоиться.

Такова природа зла – свершившись однажды, оно тянет за собой другое, третье… Убийство оборачивается подозрениями, подозрения недоверием, и нет этому конца. Только воздаянием за зло можно пресечь эту цепь. Добро еще можно оставить без воздаяния, но зло – никогда. Иначе его накопится слишком много.

Глава 8

Потомок Каина

Западный ветер даром что дул с моря, нес не прохладу, а зной. Гонцы, как сговорившись, приносили плохие вести одну за другой. На перевале Пештар обнаглевшие до предела разбойники напали на караван правителя, везший в столицу дань, собранную по ту сторону гор. Перебили охрану и забрали все. Одному из погонщиков удалось спастись, удрал в суматохе на своем верблюде. Поклажу, конечно, сбросил, сын шакала, чтобы верблюд бежал скорее, за что и был наказан – вон, голова торчит на шесте у восточных ворот дворца.

Никогда не было такого, чтобы разбойники могли одолеть воинов. Разве что вдесятером на одного, но караван с данью сопровождала полусотня воинов, отборных, закаленных в боях, рубак. Что – пять сотен разбойников накинулись на них? Невозможно в это поверить, ведь известно, что разбойничьи шайки немногочисленны – двадцать, тридцать, много сорок человек. Если разбойников собирается много, то они сразу же делятся на враждующие группы и принимаются резать друг дружку. Ох, уж не сговорились ли разбойники с воинами? Караван-то был богатый… А может, и не было никаких разбойников? Воины могли сговориться с погонщиками, бросить жребий и прислать одного якобы спасшегося к правителю, рассказывать сказки. А сами свернули с пути и где-то, в укромном месте, поделили добычу. «Никто не спасся, правитель, только мне удалось!» Никто из воинов, умелых в битвах, не смог спастись, а какой-то щенок смог! Эх, надо было не рубить ему сразу голову, а подвергнуть пыткам, чтобы сказал правду. Поспешил, не сдержался, сиди и гадай теперь.

Не успела еще вытечь вся кровь из отрубленной головы первого гонца, как явился второй и тоже с дурной вестью. В земле Амлат, богатой плодородными полями, произошло восстание. Какие-то проходимцы убили наместника, поставленного Явалом, и выбрали между собой правителя. Смешно сказать – земля Амлат невелика, на хорошем коне можно за день обскакать вокруг нее, и теперь в ней есть свой правитель! Ничего, у восточных ворот, где принято выставлять головы казненных, места много! А если и не хватит места, как иногда случается, то головы можно не нанизывать на шесты, а вязать на них гроздьями. От того места, откуда восходит солнце, и до места захода его есть только один правитель – Явал, потомок Каина, сына Адамова. Велика власть Явала, крепка его рука, держащая бразды правления. А уж как страшен гнев Явала, и напоминать не надо, все знают.

Третий вестник прибежал не издалека, а с дворцовой конюшни. Тоже с плохой вестью – любимый белый жеребец правителя ни с того ни с сего вырвался из стойла, снес ворота конюшни, перемахнул с разбегу через дворцовую ограду и ускакал прочь, поймать его не удалось. Жеребца жаль, второго такого не найти, не жеребец то был, а белое облако, стремительное в своем полете. И поневоле задумаешься – случайно ли сбесился жеребец незадолго до того, как он собрался выехать на нем к народу своему? Раз в седмицу народ должен видеть правителя, иначе поползут слухи о том, что правитель в немощи или того и хуже – умер. А от подобных слухов до волнений – рукой подать. Известно, что смутьяны всегда начинают со слухов о слабости правителя. Так легче подстрекать народ, подбивая на смуту. Поэтому Явал показывался народу регулярно – выезжал в сопровождении многолюдной свиты из восточных ворот, и под нескончаемые славословия подданных, стоявших по пути следования, ехал к Храмовой площади, а оттуда сворачивал налево и возвращался во дворец через северные ворота. В таком маршруте был скрыт великий смысл, ибо восточные ворота назывались Воротами Справедливости, недаром возле них выставляли головы казненных, а северные – Воротами Силы. Получалось, что правитель следует путем справедливости и силы, или, если проще, что великий правитель Явал справедлив и силен, сила дает ему справедливость, а справедливость – силу. Ворожея Агуна умела хорошо рассуждать об этом, так, что заслушаться можно, язык у нее подвешен как надо.

Но сегодня Явал поостерегся выезжать из дворца. Раз уж день начался с плохого, хорошим он не закончится, нечего искушать судьбу. Народу можно показаться и завтра, а для пущего величия можно выехать не на коне, а на слоне с устрашающе выкрашенными в красный цвет бивнями. Красный – цвет крови, и со стороны кажется, что слон только что задрал кого-то бивнями. Это внушает подданным страх, переходящий в трепет и почтение, переходящее в раболепие. Явал не любил ездить на слонах, слоны велики, но неповоротливы, они могут противостоять большому количеству нападающих, но от опасности на них не убежишь. К тому же бывалые воины имеют сноровку против слонов – нападая и отскакивая прочь, они подрезают им сухожилия на ногах, и слон падает огромной горой трепещущего мяса. Поди-ка, попробуй подрезать сухожилия горячему норовистому жеребцу. Ничего не получится. Но завтра можно явиться народу и на спине слона, а лучше, как не раз уже делалось, велеть обрядить в свои одежды евнуха Луда, да наклеить ему бороду, подобную своей и пусть он выедет к народу под видом правителя Я вала. Если с Лудом что и случится, то невелика потеря. Придворных много, евнухом можно сделать любого. Все достоинство Луда лишь в том, что он статью похож на правителя, издалека можно принять его за Явала. Решено – пусть завтра на слоне выезжает Луд!

Трижды хлопнув в ладоши, правитель подозвал к себе слуг и отдал распоряжения по поводу Луда. Слуги поклонились и вышли, но один тотчас же вернулся и доложил, что к правителю прибыл торговец из Емаса по имени Элон. Услышав название Емас, Я вал догадался, что речь пойдет о Ное, сыне Ламеховом, смутьяне из смутьянов, презренном гордеце, ставящем себя выше всех, в том числе и выше самого правителя.

Элон, по обыкновению своему, вошел боком и кланялся через каждый шаг. Кланялся как должно, всякий раз утыкаясь носом в расстеленный на полу ковер. Явал любил ковры, и они в его покоях не только лежали на полу, но и висели по стенам. От висящих на стене ковров двойная польза – ковры создают уют и скрывают потайные двери, через которые можно тайно проходить из одного покоя в другой, а при необходимости и спастись бегством. Явал был предусмотрительным правителем и всегда, надеясь на лучшее, исходил из худшего. Позаботься о худшем, и оно не коснется тебя, разве не так?

– Говори! – повелел правитель, когда Элон остановился в пяти шагах от него и пал на колени.

– О, великий Явал, да продлится вечно твое правление… – начал Элон.

Пока он говорил положенные славословия, трепеща и потея, Явал думал о том, что пора внести изменения в правила, установленные во дворце. Надо повелеть, чтобы все подданные, удостоенные внимания правителя, останавливались не за пять, а за десять шагов от него. Слух у правителя хороший, да и говорить можно громче, но не придется тогда вдыхать запах чужого пота. Странное у подданных свойство – обливаться потом на глазах у правителя. Разве не понимают они, что тем самым доставляют ему неудобство? И вообще, как смеет этот презренный Элон являться к правителю, не сменив дорожных одежд на чистые и не умастив тела благовониями? Хочет таким образом подчеркнуть свое усердие – смотри, о, великий, так я спешил принести тебе вести, что даже себя в порядок не привел! Посмотрим, стоят ли того принесенные Элоном вести, а то…