Записки военного дознавателя - Марк Воронин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Последнее известие было, пожалуй, совсем уж «из ряда вон». На имя командира бригады пришло официальное письмо, что отец Жени, будучи как всегда пьян, видимо, заснул с сигаретой…Дом вместе с ним сгорел дотла. Имущество, понятно, застраховано, никогда не было, так что теперь Жене и возвращаться стало некуда. На сей раз уже сам начпо предложил ему отпуск, но Женя неожиданно отказался. Отца, надо понимать, он не любил совсем, и в дальнейшей судьбе его участвовать не собирался. Я его спрашивал как-то, что он собирается делать, но Женя только махал рукой, не знаю, мол. Я тогда предложил, мол, а не остаться ли ему на сверхсрочную, или, скажем, не податься ли в военное училище? Он лишь посмотрел на меня как-то странно, и я все понял: к армии он относился примерно так же, как и я.
Тем временем, дядя Юра построил остальных бойцов в колону по три, и с надменной улыбкой, типа: «Как я их?!», зашагал в сторону спортзала.
Цирк закончился, и, отужинав тремя отложенными мне Ахмедовым котлетами, я вернулся в казарму, прошелся из конца в конец, еще раз убедился, что все в пределах дозволенного, и пошел в каптерку. Там сидел Акимыч, точнее – капитан Захаров, мой комбат – и распекал длинного как жердь бойца по фамилии Лиепиньш. Он был родом из Вильнюса, из какой-то довольно приличной семьи, и загремел в армию, потому как не поступил в университет. Лиепиньш стоял, понурив голову, и от него густо пахло дурным самогоном и луком.
– Витас, я не понимаю!– взывал к совести Акимыч, вскидывая к небу руки, словно провинциальный проповедник-баптист. – Как ты мог? Ты же не какой-нибудь там подонок вроде Фадеева (известный дивизионный деятель по части «снабжения», постоянно лазающий в самоволки и таскающий откуда-то самогон). Ты же парень с почти начатым высшим образованием! В шахматы вон играешь!
Акимыч быстро повернулся ко мне и потребовал папиросу.
Лиепиньш все силился что-то ответить, но видимо, всякий раз замолкал – не хотел рисковать.
– Откуда это он такой? – спросил я, протягивая Акимычу пачку папирос. Тот вытряхнул штуки три и тотчас заложил две за тулью фуражки – про запас.
– Да вот, с техтерритории уходили, перекличку сделали – одного нету – его, то есть. Прочесали все, и нашли это чмо под деревом за аккумуляторной. Веришь – насилу разбудили! Сперва подумали, что помер!
Акимыч снова развернулся к вдрызг пьяному Лиепиньшу:
– Ты где нажрался, ишак двугорбовый!? – спросил Акимыч сурово и с некоторым напором. Он всегда любил перейти на личности, когда дискуссия норовила зайти в тупик.
– Угггостили…– с нечеловеческим трудом выдавил из себя Лиепиньш, качнувшись, и затем опершись длинными тонкими пальцами о столешницу.
– Кто? И чего это меня вот не угостили, а тебя – придурка выбрали одного со всей батареи? – в голосе Акимыча вдруг явно прозвучало тщательно скрываемое возмущение пополам с завистью.
– Не м-гу… знать! – икнул Лиепиньш и снова качнулся.
– Как это? – откинулся на спинку стула Акимыч.
– Ну, эт… не знаю я как его зовут… не видел раньше… Никогда… – Лиепиньш для убедительности мотнул головой, словно строптивый мул.
– Понятно,– сардонически заржал Акимыч, откинувшись на спинку стула,– значит, по охраняемой территории шел некто с банкой самогона, кого за год службы ты никогда, б…, не видел? И просто так, от нех@й делать, сказал: «На вот, мол, Витас, незнакомый мне человек, бухни для настроения!»
– Так тчно…– снова с титаническим усилием ответил Лиепиньш, операясь уже обеими руками о стол, и опять же сопроводив ответ мощным кивком.
Акимыч закурил.
– Эх, Витас, думал я тебя просто отп....дить, да нет, надо бы тебе еще суток десять губы6 впаять для ума. Если вспомнишь, кто угостил, сообщи вот до утра дежурному. А нет, то смотри – дисбат7 за счастье встанет, уж я, б…, позабочусь. Сиди до вечернего построения здесь, понял?
– Так… тчно…– снова выдавил из себя Лиепиньш.
До вечернего построения оставалось совсем немного. Я все еще ходил под впечатлением новаторского эксперимента дяди Юры, пытаясь понять, почему только здесь, в армии можно увидеть такое. Это даже не театр абсурда Ионеско, в мизансценах которого есть какая-то своеобразная ирония, это не Кафка, в жутковатой прозе которого есть своя, пусть и странная, но логика. Это нечто совершенно другое, иной жанр или даже субкультура, если угодно. Здесь нормальному человеку извне просто нет места, более того, он быстро погибает, если не в состоянии научиться либо принимать все происходящее как нечто нормальное, либо, на худой конец, мимикрировать в своем неприятии, дабы не вызывать гнев носителей этой культуры, принимающий подчас весьма опасные формы.
Бойцы потянулись вниз, "стреляя" по дороге друг у друга сигареты. Стоял обычный гогот, и произносились все те же совершенно идиотские скабрезные шутки, слышанные мною многократно уже на протяжении года. Мне, как дежурному, находиться в строю было не обязательно, и я стоял, покуривая, у двери казармы. После того как были зачитаны списки вечерней проверки и отданы стандартные рапорты, бригадир выступил в народ.
– Здравствуйте товарищи! – несколько вяло произнес он.
Бойцы немедленно ответили привычным «Гав-гав-гавщ – полк-ник!»
– С завтрашнего дня начинается подготовка к окружным показательным занятиям. В этой связи есть одна работа для двух человек, за которую я обещаю отпуск на родину на десять суток!
В строю взволнованно зашумели.
– Как вы знаете, – продолжал бригадир невозмутимо, будто речь шла о разгрузке сахара, или, в крайнем случае – угля,– сортир технической батареи переполнился и более эксплуатироваться по назначению не может. Ассенизационная машина, как вам тоже, вероятно, известно, убыла в капитальный ремонт и вернется в лучшем случае, через полгода. Следовательно, задача у нас с вами простая. Нужно, надев костюм химзащиты, вычерпать содержимое указанного
