Собрание сочинений в десяти томах. Том седьмой. Храм согласия - Вацлав Михальский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Когда сестры, разделенные тысячами километров и полной безвестностью друг о друге, задумывались над этим, то в голову им приходило одно и то же:
«Наверное, так и должно быть, наверное, так сама Жизнь защищает и продляет себя; потому что нет ничего нового в подлунном мире, а беспамятство всякий раз как бы обновляет существование рода людского. Только так и идет за новой старостью новая молодость».
Судьба генерала Шарля стала для Марии Александровны особенно наглядным примером того самого беспамятства жизни, о котором она задумывалась с детства. Генерал Шарль так и не стал маршалом.
Считается, что рано или поздно все тайное обязательно становится явным, но в истории великое множество примеров, когда тайное так и остается тайным.
Живя в разных странах, на разных континентах, почти в разных мирах, и Мария, и Александра неоднократно убеждались в том, что историю пишут победители. И эта невеселая истина была для них почти такой же важной, как и мысль о великом беспамятстве жизни.
На первых порах толкования того или иного загадочного события бывают взаимоисключающими, но с течением времени интерес к происшедшему ослабевает, оттесняется новыми тайнами, а там и заинтересованные стороны покидают сцену, и все как бы само собой уходит в песок. Именно так и случилось с разбирательством дела генерала Шарля.
Утром в пятницу он с Антуаном прилетел из Виши.
По прилете генерал сразу поехал к себе на службу. Оттуда он позвонил Николь, сказал, что у него «все нормально», к обеду он не будет, а приедет только к ужину, причем постарается пораньше. В разговоре с женой по телефону он был, как всегда, краток и невыразителен.
Николь не стала обедать в одиночестве, распорядилась об ужине и, чего никогда не бывало с ней прежде, легла вздремнуть на диване в библиотеке. Она заснула очень быстро и спала глубоким дурным сном до 14 часов 30 минут, а в это мгновение ее словно ударило током. Она вздрогнула всем телом и вскочила с дивана. Николь ничего не понимала… Кто? Что? Зачем? Она поняла только самое главное – случилось нечто непоправимое. Теряя на ходу тапочки, Николь бросилась к висевшему на дальней стене комнаты телефону. Адъютант мужа сказал, что около часа тому назад генерал куда-то уехал, притом без охраны, с одним водителем.
– Почему он уехал? – закричала в трубку Николь.
– Не знаю. Ему позвонила Луиза.
– Кто такая Луиза?
– Не могу знать! Она представилась кузиной его высокопревосходительства. Я доложил, он взял трубку.
– У него нет никакой сестры!
– Не могу знать. Он говорил с ней не больше минуты и тут же выехал.
В автомашине генерала, конечно же, стояла рация, и, как только Николь подняла панику, адъютант попытался связаться с водителем генерала, но никто ему не ответил. Адъютант сообщил о ситуации дежурному по гарнизону старшему офицеру и попросил его немедленно, широко, но без огласки начать поиски в городе.
Машину нашли очень быстро. Водитель спал, рация была выключена.
– Почему у тебя выключена рация?
– Не знаю. Может, нечаянно… – отвечал перепуганный спросонья водитель.
– Где его высокопревосходительство?
– Не могу знать!
– Очнись, дубина! – закричал разбудивший водителя офицер. – Куда подевались его высокопревосходительство?
– Он никуда не подевался. Он ушел вверх по лестнице. – Водитель показал пальцем в небо.
Гора, на вершине которой находилась мечеть, была невысокая, но с длинным пологим склоном, в котором были вырублены ступени довольно узкой, но очень длинной лестницы, ведущей непосредственно к порогу мечети, господствовавшей над городом, построенным, как и было установлено некогда римским сенатом, за десять тысяч шагов от моря за руинами древнего Карфагена.
– Что сказали его высокопревосходительство?
– Ничего. Я хотел проводить, а он не разрешил.
Мулла уехал в город, а из служек мечети никто не видел генерала и не слышал ничего подозрительного. Да это и естественно: за толстыми стенами мечети не было слышно даже шума белого города, теснившегося вокруг горы.
Скоро генерала нашли. Еще до заката тело генерала было обнаружено на склоне скалистого оврага напротив стены той самой каменоломни, куда выводили когда-то расстреливать туарегов, покушавшихся на жизнь и свободу Марии Александровны Мерзловской. Он лежал на склоне оврага, рядом валялся его револьвер. Генерал был мертв. Аккуратно взявший револьвер офицер понюхал ствол – пахло свежей гарью, курок был спущен не так давно. На правом виске генерала чернел отчетливый след входного отверстия. Другой след от пули, едва заметный, обнаружили на груди генерала.
– Стреляли из винтовки, метров с двухсот, вон с той стены. – Офицер ткнул пальцем в отвесную стену выработанной каменоломни. – С карниза. А насчет револьвера мне неясно. Ничего не могу сказать.
Как показало вскрытие, смерть генерала наступила около 14 часов 30 минут. Обе пули были извлечены из тела: и выпущенная в висок из личного револьвера генерала, и вторая – из английской снайперской винтовки, угодившая в грудь под сердце. С медицинской точки зрения оба выстрела были смертельны. Таким образом, следствию и молве сразу предлагалось две версии на выбор: убийство или самоубийство. Оба выстрела разделял столь ничтожный отрезок времени, что утверждать с полной достоверностью, какой выстрел был произведен раньше, не представлялось возможным.
Доктор Франсуа присутствовал при вскрытии тела своего друга и покровителя.
Официально была принята за истину версия убийства. Хотя никто не оспаривал официальную версию, но слишком многие знали о второй пуле, и молва о самоубийстве генерала разнеслась по всей Тунизии, а стало быть, не миновала и правителей в Виши, и тех, кто им противостоял в Лондоне.
Когда по прошествии лет Мария Александровна на холодную голову вспоминала те слухи, ей казалось, что возникли и распространились они совсем не случайно. По горячим следам и по истечении лет осталось понятно только одно: дело темное, и эта тайна навсегда останется тайной…
Плаксивая и истеричная в последние годы Николь не проронила ни слезинки и не билась в истерике. Николь молчала. Единственное, чего от нее удалось добиться, это пожелания похоронить ее мужа в Марселе.
– Мы там встретились, – добавила Николь и снова замолкла.
– Хорошо, – сказала Мария, – а сейчас поспим до утра.
Николь послушно встала и пошла рядом с придерживающей ее под руку Марией в спальню. Мария раздела ее, как маленькую, набросила на нее ночную рубашку, уложила под одеяло. Себе Мария постелила в соседней смежной комнате на тахте, откуда, при распахнутых в спальню дверях, Николь все время оставалась в поле ее зрения.
Спала в эту ночь Николь? Или нет? Мария так и не поняла. Сколько ни всматривалась она среди ночи в лежавшее на широкой кровати тело Николь, оно оставалось неподвижным.
К утру Клодин приготовила траурные платья для Николь, Марии и для себя. Сначала Мария и Клодин одели Николь, потом привели в порядок себя.
Во главе с доктором Франсуа они поехали в морг. Генерал уже был уложен в гроб, а лицо приведено в порядок настолько, что не осталось и следа от раны на правом виске. Генерал был в парадном мундире, при орденах и лентах и показался Марии очень строгим и удивительно маленьким.
Кортеж с гробом генерала на лафете пушки двинулся к плацу возле центральной канцелярии. Церемония прощания была чрезвычайно краткой. Сначала подходили старшие офицеры, касались рукой гроба и уступали место другим прощающимся. Потом церемониальным маршем прошел батальон зуавов, после чего гроб закрыли, погрузили в катафалк и повезли на аэродром. Через час двухмоторный представительский самолет генерала взлетел и взял курс на Марсель. Самолет сопровождали четыре истребителя прикрытия.
Двухмоторный самолет, как всегда, вел Антуан. На этом самолете только вчера они с генералом Шарлем вернулись из Виши…
Николь запретила ставить гроб в багажное отделение, и его внесли в салон. Помимо Николь, проводить Шарля в последний путь отправились Мария, доктор Франсуа и Клодин.
Летели молча.
В середине пути Клодин попыталась угостить всех бутербродами с ветчиной. Все отказались, а доктор так взглянул на свою супругу, что та едва не выронила из рук плетеную корзиночку с запасами провизии.
Похороны состоялись во второй половине дня на марсельском кладбище.
Николь все молчала и только перед самыми похоронами чуть слышно проронила:
– Он не мог меня бросить, Мари. Я ничему не верю. Озаботься, чтобы рядом было и мое место.
– Я уже все согласовала, – отвечала Мария, которая действительно успела договориться о том, чтобы рядом с могилой Шарля было еще одно место.
– Спасибо, – сказала Николь чуть более громким, чем прежде, и наполненным голосом. – Здесь мы встретились с Шарлем, здесь и будем навеки… Это самое главное для меня.
