Ленин - Фердинанд Оссендовский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Когда он ушел, Ленин изо всех сил подавил охватывающее его волнение. Здесь было тихо. Только время от времени раздавались хриплые голоса китайцев и раздражительные, нетерпеливые звонки.
Чиновник долго не возвращался. Стоящие у дверей солдаты смотрели на незнакомого им человека загадочно и с пренебрежением. Они знали, что приходящие сюда по разным делам люди редко покидали здание. Они видели их входящими в приемную и почти никогда — выходящими. На пытки можно было прийти этим путем, для пытаемых же — существовали другие выходы.
Ленин подумал:
— Мы создали государство в государстве. «Чека» может стать сильнее Совнаркома…
В глубине коридора открылись двери, и в приемную быстрым шагом вошел Дзержинский.
— Я пришел, Феликс Эдмундович, — сказал Ленин. — К вам трудно попасть!
— Я думал, что вы приедете на автомобиле, а мне тем временем сообщили, что какой-то человек дважды прошелся перед домом «чека»… Мы должны быть бдительны. Нас подстерегают…
— У вас хорошая разведка, — заметил Ленин с улыбкой.
— Специалистами по разведке являются Блюмкин и Ягода, — ответил Дзержинский. — Прошу ко мне!
Они шли по коридору. На дверях видны были надписи «комната № 1. Следственная комиссия тов. Розсохина», «следственная комиссия тов. Озолина». На дверях белели таблички с фамилиями Риттнера, Менжинского, Артузова, Гузмана, Блюмкина.
— Здесь мы допрашиваем обвиняемых, — объяснил Дзержинский, заметив, что Ленин читает надписи. — В конце коридора расположен зал коллегии «чека» и две комнаты: статистическое бюро и архив.
— А остальная часть здания?
— Общие и одиночные камеры. Для наиболее опасных — темницы в подвалах и подземелье, — ответил с гордостью за порядок в учреждении Дзержинский.
— В центре города! — удивился Ленин.
— Знамена должны висеть в видных и посещаемых местах! — тихо рассмеялся Дзержинский. — Ведь мы знамя власти пролетариата, кровавой мести и насилия над его врагами. Я мечтал разместиться в соборе Василия Блаженного, но здание никуда не годится!
— Парадоксальное намерение! — воскликнул Ленин.
— Парадокс заменяет нам логику, товарищ! — снова рассмеялся Дзержинский. — Все, что мы делаем, это парадокс, а, реализуя его, мы набираем необычайную силу и привлекательность в глазах людей с прогнившими, трусливыми мыслями.
— Считаете ли вы, Феликс Эдмундович, что можно долго продержаться на парадоксе?
Дзержинский пропустил Ленина перед собой и, глядя на него, с уверенностью заявил:
— На все время четкого функционирования «чека», товарищ! Ручаюсь вам…
Они сели. Дзержинский закурил сигарету и задумался, содрогаясь лицом и растирая подрагивающие веки.
Ленин осматривал кабинет. Письменный стол, 2 кресла, 3 стульчика, широкая софа со смятой постелью; на полу — светло-розовый, толстый ковер с черными пятнами в нескольких местах. На столе, среди красных папок с бумагами и на стене за столом Ленин заметил пистолеты Маузера и Парабеллум.
— Вы, товарищ, живете в своем кабинете? — спросил Ленин.
— Нет! — ответил Дзержинский, глядя на него подозрительно. — У меня несколько конспиративных квартир. Я не доверяю даже своим людям, потому что и среди них были предатели. На меня охотятся повсюду…
Он замолчал и склонился над бумагами, просматривая их и подписывая. Закончив, он буркнул:
— Сегодня у нас «к выдаче» 150 людей… Группа белых агитаторов, которые действовали в деревне…
— К выдаче? Что это означает? — спросил Ленин.
— На казнь, потому что следствие уже закончено, — ответил Дзержинский. — Можем начать с Володимировым?
Ленин кивнул головой. Дзержинский снял трубку телефона и отдал короткий приказ:
— Немедленно ко мне товарища Федоренко. Привести ко мне арестованного из камеры № 31. Подготовить 17-ю камеру! Когда позвоню — ввести ко мне!
Вскоре в дверь постучали. Дзержинский быстро схватил со стола револьвер и, направив стволом на дверь, сказал:
— Войти!
На пороге стоял человек, совершенно, как казалось, не соответствующий этому месту. Высокий, стройный, гладко выбритый и старательно причесанный, он держался свободно и вызывающе. Отглаженный синий костюм лежал безукоризненно на гибкой, элегантной фигуре, светлый галстук и высокий жесткий воротничок свидетельствовали о культурных навыках их хозяина.
— А, это вы, товарищ Федоренко! — воскликнул Дзержинский, кладя револьвер обратно. — Прошу приступать к рассмотрению Володимирова в присутствии председателя Совнаркома.
Прибывший судья задержал на Ленине холодные, голубые глаза и склонился перед ним с вежливой улыбкой.
— Очень хорошо складывается! — сказал он звонким голосом. — Попрошу председателя комиссаров сесть возле окна и повернуть кресло таким образом, чтобы вас не было видно, вот так! Отлично!
Он хлопнул в ладони. Щелкнув винтовками, вошли солдаты, сопровождающие арестованного.
Долгое время царило молчание. Люди мерялись взглядами, спрашивающими о чем-то волнующем, изучали друг друга без слов. Наконец раздался вежливый голос Федоренко:
— Мы правда не хотели бы обижать вас, товарищ Володимиров! Но пока мы бессильны, потому что вы скрываете тайну, которую мы должны раскрыть любой ценой…
Володимиров не отвечал.
Федоренко спокойно, вежливо продолжал:
— Давайте припомним все, о чем вы соизволили нам сообщить! Перед началом пролетарской революции вы были капитаном царской гвардии, а потом записались в союз шоферов и получили должность в гараже Совета народных комиссаров. Насколько понимаю, я все точно повторил?
— Да… — шепнул Володимиров.
— Я очень рад! — воскликнул следственный судья. Теперь нам предстоят вещи более деликатные. Вы, товарищ, дали показания, что в момент отъезда товарища Ленина из манежа, вопреки приказу трогаться, не сделали этого и ждали террористов, продиравшихся через собравшуюся на митинге толпу.
— Да… — прозвучал короткий ответ.
— Это значит, что вы были в сговоре с преступниками?
— Да… Мы хотели убить Троцкого, который должен был ехать с Лениным, — объяснил шофер.
— Сколько было террористов? — спросил Дзержинский, тряся головой, потому что страшная судорога искривила его лицо.
Володимиров молчал.
— Кто руководил террористами? Кто их послал?
Никакого ответа.
— Кто ими руководил? Кто отправил преступников? — повторил Дзержинский, сжимая белые губы.
Рассматриваемый поднял голову и твердо сказал:
— Я в ваших руках, можете меня казнить, но вы ничего не узнаете. Я хочу умереть за отчизну, замученную этими…
Он не закончил, потому что раздался выстрел. Пуля застряла в правом плече Володимирова. Он застонал, но стиснул зубы и смотрел на безвольно висящую, кровоточащую руку.
— Будешь говорить, пес? — прошипел Дзержинский.
Арестованный молчал. Председатель чека метался, бил кулаками по столу, швырял на пол красные папки и разбрасывал бумаги. Он хрипел и тяжело дышал.
Федоренко сказал невозмутимым голосом:
— Тяжело справиться с таким героическим молчанием! Можно восхищаться… Но мы должны знать правду!
Он встал и нажал кнопку звонка. Слыша, что дверь открывается, и входят новые люди, Ленин выглянул. Он увидел дрожащего Володимирова с бледным, перепуганным, обращенным к входу лицом. Ленин заметил черную лужу крови, собравшуюся возле ног шофера и постепенно впитывавшуюся в толстый ковер. Зачем здесь розовый ковер?… Лучшими были бы темные, очень темные цвета — подумал он непроизвольно и вновь спрятался за высокой спинкой кресла.
Раздался голос Федоренко:
— Солдаты, выйдите и ждите в коридоре! Ну, теперь давайте поговорим спокойно! Обвиняемый не станет отрицать того, что эта женщина является его женой, Софией Павловной Володимировой, а этот милый мальчик — это его сын — Петька?
Володимиров молчал. Ленин вновь выглянул. Лицо рассматриваемого окаменело, и только в глазах метались отчаяние и сомнения. Дрожащая женщина, с бледным, болезненным лицом грустно смотрела в землю и сжимала ручку мальчика лет 10 с глубоко запавшими глазками и парализованным от стража лицом. Ребенок не плакал, а только громко клацал зубками, прижимаясь к матери.
Федоренко внезапно изменил тон. Его голос стал шипящим и срывающимся.
— Хватит этих игр… — сказал он. — Если не назовешь фамилий террористов и тех, кто их послал, мы на твоих глазах расстреляем эту суку и ее щенка… Н-ну!
Никто не отвечал. Федоренко хлопнул в ладони. Ворвались солдаты.
— Распять женщину и мальчика на стене! — крикнул судья. — И крепко держите этого верзилу, чтобы не вырвался!
Солдаты моментально окружили мать и ребенка, поднесли, придавили к стене и растянули им руки и ноги. Володимирова молчала, по-прежнему глядя в землю. Мальчик царапался, извивался и кричал:
