Опасные манипуляции 2 - Роман Феликсович Путилов

— На входе у дежурного — мужчина махнул в сторону входа в отдел.

— Спасибо.

Когда дежурный протянул мне несколько двойных листов бланка, сзади хлопнула дверь и знакомый недовольный голос произнес:

— Что вы опять придумали, гражданка Сомова?

Я обернулась:

— Еще раз здравствуйте, Александр, а я заявление пришла подать.

— Какое заявление, о чем вы еще не успели заявить?

— Знакомый у меня пропал, Иван Аркадьевич Старыгин.

— Я не могу принять у вас такое заявление. Во-первых, Старыгин в розыске по уголовному делу об убийстве его отца, а, во-вторых, вы Старыгину никто.

— Ошибаетесь, Старыгин зарегистрирован в квартире, которую я приняла в наследство. У меня жилец пропал, почти родственник! Вы обязаны принять заявление.

Сидоров скривился, как съел лимон:

— И если я заявление не приму, куда пойдете жаловаться?

— Начну с начальника милиции, у него как раз прием начинается по личным вопросам.

— Если бы вы знали, как вы мне дороги. Мне дежурный сказал, что там еще несколько человек с «потеряшками», мне с вами до ночи возится.

Я всплеснула руками:

— И что, у всех жильцы пропали?

— Не смешно, Людмила. У них дети пропали, девочки-школьницы, родители подозревают, что в «Белое братство» ушли.

— Ну, а что же мы стоим, пошли быстрее.

Сидоров, открыв кабинет, поманил меня пальцем:

— Сомова, заходите.

Очередь недовольно всколыхнулась, раздались крики «Три часа стоим», «Она последняя пришла». Тетка с резанной сумкой встала у меня на пути:

— Я ее не пущу, после меня пройдет.

— Тут я решаю, кто и когда зайдет. Приму всех. Сомова, заходите. Кстати, гражданка, а что у вас случилось?

Тетка, обрадованная вниманием, затрясла перед лицом Сидорова пострадавшей сумкой, одновременно отпихивая меня крутым бедром от входа в кабинет:

— Сумку разрезали, сволочи, кошелек и паспорт украли.

Сидоров неожиданно заинтересовался:

— Да вы что! И где это случилось?

— В троллейбусе ехала с сада Чекистов, а на Центральном рынке вышла и увидела.

— А почему вы сюда пришли, если на Центральном рынке обнаружили кражу?

— Так я живу здесь, через дорогу!

— К сожалению, вам надо обращаться с заявлением в Центральный отдел, по месту обнаружения преступления. Я, конечно, могу принять у вас заявление, но его все равно отправят в ту милицию, и где-то, через неделю, вас еще вызовут в Центральный отдел, для возбуждения уголовного дела. Но решать вам.

Тетка изменилась лицом, развернулась, чуть не сбив меня с ног, и побежала к выходу, громко ругая Советскую власть и лично Сидорова.

Последний спокойно проводил ее взглядом, потом обвел глазами притихшую очередь:

— Кто-то еще хочет вперед пройти? Нет? Хорошо, Сомова, заходите.

В кабинете, пока Сидоров заполнял бланки заявления, я протянула ему листок, исписанный убористым почерком.

— Что это еще?

— Адреса восьми квартир, в которых живут члены «Белого братства» и база, где их крыша квартирует.

Сидоров мельком взглянул на бумагу и равнодушно отложил ее в сторону.

— Где взяла?

— Знакомые рассказали.

— Кто?

— Извини, но сказать не могу.

Директор детективного агентства «Центурион», передавая мне результаты наружного наблюдения за членами «Белого братства», особо просил не упоминать мое сотрудничество с его агентством. Скромные они очень.

— Что ты от меня хочешь?

— Как что? Используйте в работе. Задерживайте людей, Ивана ищите, убийство раскрывайте.

Сидоров покопался в папке на столе, бросил мне казенного вида бумагу.

— Я тебе еще пять адресов могу показать. Толку то.

— Сидоров, ты меня пугаешь.

Опер помолчал, затем, отведя глаза в сторону, заговорил:

— У нас в городе в последнее время, около ста пятидесяти человек заявлено как пропавшие без вести, где указано на вероятность, что человек примкнул к «Белому братству», в том числе человек пятьдесят не достигли возраста восемнадцати лет. Твой список бесполезен. Мы не можем попасть в квартиры. Нам не открывают. Ломать двери мы не имеем права. Жалобы соседи не подают, там все тихо, без скандалов.

Ребята из Центрального отдела встали в одном дворе в засаду, их вычислили сразу. Несколько взрослых в балахонах окружили машину, стали свои песни петь, никого из несовершеннолетних они не видели. Взрослого мы задерживать не имеем права, только опросить и сообщить родным, что такой-то найден, но домой возвращаться не желает, просит оставить его в покое. И все. Несколько раз пытались задержать несовершеннолетних возле станций метро, где они агитацией своей занимаются. Ничем хорошим это не кончилось. Задержали только двух пацанов, которым домой захотелось. Остальные разбегаются. Взрослые балахонщики мешают ловить, прохожие заступаются, дескать, не трогайте святых людей. В общем, получается плохо, кроме скандалов — результатов ноль. А крутить руки в центре города молодой девчонке, которой лет шестнадцать? Да еще эти сектанты на руках виснут или просто не дают к ней подойти, прохожие сбегаются. А нам это надо? Самое интересное — дети все хорошие, учились хорошо, увлекались историей или религией, а потом бац, из дома уходят, в лучшем случае записка лежит — «мама, папа, мы живем неправильно, я в братстве».

Сидоров горестно махнул рукой и углубился в заявление.

Когда он подтолкнул листы мне на подпись, я вкрадчиво спросила:

— Саша, а можно мне данные родителей, чьи дети пропали?

Милиционер аж подскочил:

— Что тебе еще надо, в какой блудняк ты меня хочешь втравить?

Я отпрянула от неожиданности.

— Подожди, Саша, не ругайся. Вот подумай спокойно. Вы в тупике, так?

Мужчина кивнул.

— Так! Я тебе обещаю, что если ты дашь мне хотя бы телефоны родителей потерявшихся детей, я тебе помогу, как золотая рыбка. Или большую часть детей найдешь, или Ивана. Я почти уверена в результате.

Саша засопел, выругался, затем еще раз нырнул в папку, достал оттуда очень бледную копию какого-то документа, затем быстро разрезал лист сверху в низ, большую часть листа выбросил в корзину с мусором, узкую часть протянул мне. Там был пропечатан