Мемуары старого мальчика (Севастополь 1941 – 1945) - Георгий Задорожников

Бочка-водовозка, окрашенная желтой охрой, еще долго служила нам. Мы окрепли, и когда стали строить новый дом, возили воду поодиночке, то я, то мама, только теперь совсем не издалека, а от уличного крана. Однажды, еще при немцах, я привез бочку к дому и долго стоял возле неё, задрав голову к небу, где шел воздушный бой и одновременно шлепались белые клубочки разрывов зенитных снарядов. Зрелище обыденное, и так как затекли мышцы шеи, что я прекратил наблюдение и пошел спросить, куда сливать воду. Через минуту я вернулся. На том месте, где я стоял, остались отпечатки в пыли моих ступней, а между ними лежал, сверкая на солнце, осколок снаряда длиной около 12 см, с рваными краями и с полосками нарезки на внешней выпуклой стороне. Он был так горяч, что пришлось перекидывать с ладони на ладонь, чтобы отнести и показать маме. Это свидетельство моего возможного перехода в небытие и как бы моего героического статуса не вызвал у мамы никаких эмоциональных проявлений. Она была занята кишечными проблемами моего младшего брата. Я положил осколок на комод. Там он пролежал некоторое время, потемнел, стал ржаветь и я его выбросил.

5. Рыбацкая артель

Голод приблизился к нашей семье вплотную. Вещей, а тем более драгоценностей, на которые можно было бы произвести обмен на хлеб, у нас не имелось. На деньги можно было купить, например хлеб, по цене 100 рублей за буханку, но и денег у нас не было. В страхе и панике деньги и облигации были сожжены, так как на них был изображен портрет В.И. Ленина. К этому времени мама была уже на восьмом месяце беременности, но ничего, кроме горячей воды и макухи, ей не доставалось. Моему растущему девятилетнему организму тоже требовалась хоть какая пища. Родители стали пухнуть от голода. Обо мне мама рассказывала, что по утрам я раскрывал дверцы продуктового шкафа и подолгу что-то высматривал в его темных внутренностях, – я это не запомнил. Надеяться нам было не на что.

Но чудо произошло! Расскажу по порядку. В излучине Артиллерийской бухты, на стороне, противоположной мысу Хрустальный, был каменный пирс, изрядно покалеченный воронками снарядов. У этого пирса прежде швартовались лодки и баркасы местных рыбаков. Теперь здесь, неглубоко на дне лежали рыбачий баркас и пара яликов. Немного поодаль над водой стояли механические мастерские с остатками станков и слесарных принадлежностей. Там отец пытался что-то восстановить, чтобы наладить частный бизнес (тогда таких слов и в помине не было), – изготавливать зажигалки. И тут-то явилась ватага бартеньевских рыбаков во главе с атаманом, человеком громадных размеров, Петром Горчицей. Я помню, без преувеличений, что у него кулак был размером с пивную кружку. Ребята подняли затопленный баркас, но вот закавыка, все они были настоящими моряками, отлично знали побережье, знали где, когда и чем ловить рыбу, но в тонкостях строения и эксплуатации однотактового, помпового движка, что был установлен на баркасе, не разбирался никто.

Перст провидения указал рыбакам на отца. «Да вот же классный механик и моторист!». «Костя, выручай!» – сказал один из них. И Костя не подвел. За двое суток он перебрал двигатель и вдохнул в него жизнь. Залита солярка, под металлический шар помпы подведен огонь. Шар должен накалиться докрасна. После этого нужно с помощью шнура крутануть вал двигателя. В эти мгновения еще не верящие в чудо люди столпились вокруг моего отца, мага и волшебника. Рывок шпагата, и с первого раза двигатель чихнул и затараторил: «так-так-так». Это была победа над голодной смертью! Это была Жизнь! Это были Вера, Надежда, Любовь! Константин стал вторым человеком после рыбацкого атамана. Рыбаки, народ изрядно пьющий. И тут уж без выпивки никак не могло обойтись. Найти водки или самогона в нужный момент не было никакой возможности. Пришлось пить якобы очищенный денатурат. Мой бедный, не умевший пить отец! Разве ж он мог отказать этим славным пиратам? Они же и доставили его домой. Как он бедный страдал, но все обошлось.

Общество джентльменов организовало рыбацкую артель. Документально все было оформлено в управлении городского головы. На немцев работать никто не хотел. Но в море без разрешения немцев и без сопровождения конвоира не выйдешь. Да еще какую-то часть улова требовалось отдавать властям. Забегая вперед, скажу, что расследование НКВД не расценило труд рыбаков как сотрудничество с немецкими властями. Сопровождавшего, немца-конвоира с винтовкой, рыбаки обманывали элементарно. Ценные сорта рыбы, такие, как севрюга, белуга, камбала, удавалось незаметно сгрузить на берег далеко от города. Предлоги были разные, например: рыба плохая «укаченная», завтра пойдет для насадки на крючки перемета и прочие фантазии. Потом кто-то ночью на ялике забирал тайный улов.

Помню, что первым уловом была наша родная черноморская хамса. Отец принес, сколько мог, и потом вместе с бабушкой и мамой они принесли еще по полмешка. Жареной рыбы наелись все до отвала, раздали соседям, засолили. Бабушка приторговывала рыбой на базаре, появились небольшие деньги, можно было купить хлеб, крупы, постного масла. Рыбный рацион был разнообразен: катран, камбала, белуга, ставрида, дельфин. Потом, в мирное время таких благородных сортов рыбы, как белуга, севрюга, морской петух, лобан мне вкусить уж никогда не удавалось.

Отец страдал морской болезнью, но выводил в море свой баркас при любой погоде. Отвага его должна быть оценена высоким баллом. В море уходили далеко, земли не было видно. Ходили к мысу Фиолент, за Балаклаву, к мысу Айя. Проверяли ставники, ставили переметы, ловили кефаль запрещенным теперь способом – наметом. Суть этого вида лова заключался в следующем. Если вперед смотрящий замечал косяк кефали, на нос выходил большой мастер метания намета. Это искусство, и не каждому удается его освоить. Намет наматывался на руку особым образом, грузилами вниз. Со свистом разматывалась брошенная сеть в виде широкого круга и накрывала сверху косяк рыбы. Грузила быстро уходили на дно, и низ сети затягивался шпагатом. Рыба оказывалась замкнутой в мешке. Вся эта масса подтягивалась к борту и через горловину сетки, как вода, изливалась на дно баркаса.

Еще отец интересно рассказывал о добыче дельфина. Страшно об этом сегодня писать, но дельфина били из трехлинейной винтовки. Винтовка хранилась у конвоира и в нужный момент выдавалась рыбаку, единственному специалисту в этом деле. При этом конвоир приводил в боевую готовность свое оружие. Мало ли что задумают эти непонятные русские? А лихие русские ребятки, освоившись, действительно, не спеша обсуждали возможность побега. Дождаться хорошей погоды (тумана или шторма), пришить немца, благо, специалисты имелись, и уйти к берегам Кавказа, в крайнем случае – в Турцию. Но вот у многих семьи. Тут здорово не погуляешь.

Итак, охота. Увидав невдалеке ватагу прыгающих дельфинов, вперед смотрящий докладывал атаману. Атаман принимал решение: «Бить!». «Стрелок», а только так его и называли в команде, получал винтовку, и, растопырив широко ноги, устанавливал себя на баке. Достаточно близко подойти к заигравшимся рыбам было нереально. Испуганный дельфин уходил стрелой. На утлом баркасике его не догонишь. Волновалось море, прыгал на волне кораблик и с ним стрелок, прыгали дельфины, и всё это совершалось вне ритма, хаотично. Закон промысла гласил – бить только насмерть. Раненый дельфин – это нарушение этики, это всеобщая печаль. Уйдет раненый дельфин – что-то с ним будет!? Пойми читатель, это не забава американских плейбоев. Тут древний, как матушка земля, один из главных инстинктов человека – добыча пропитания себе и близким. Мастер-стрелок должен обладать неимоверной выдержкой, недюжинной физической силой, зорким глазом, опытом, добрым сердцем и мистической удачей. И такой человек был и был здесь и стрелял без промаха! Отец помнит только один случай, когда стрелок ранил дельфина, горестно ахнул и мгновенно послал второй выстрел и добил несчастного.

Убитые дельфины плавали на поверхности моря. Их собирали в баркас. Немцы на эту добычу не претендовали – очень воняет рыбой. Мы же ели с удовольствием. Взрослые удивлялись, почему прежде не ели дельфина, – «ну, прямо как свинина». Спустя несколько лет, в сравнительно сытые годы, я попросил бабушку сделать жаркое из дельфинятины, но есть не стал, действительно сплошной рыбий жир.

Так что море реально спасло нас от голодной смерти. И как мне грустно теперь нырять на глубину и не встретить ни одной рыбешки, даже бычок и зеленуха перевелись. С иронией вспоминаю фразу А.М.Горького: «Как прекрасна земля и человек на ней!». Да уж, поработал человек. Мой друг детства, профессор нашего института биологии морей, О.Г. Миронов утверждал, что на дне севастопольских бухт лежит слой нефтепродуктов, которым можно было бы долгие годы питать автотранспорт. Где уж тут до рыбы!

Зимой 1942 года произошло поразительное, небывалое явление. В артиллерийскую бухту зашла кефаль. Не случайный косяк, а казалось, что вся кефаль Черного моря приплыла сюда. С пирса было видно густое скопление рыб половозрелых размеров, все одна к одной. Движение рыбы было хаотично, вода буквально кипела. Почему-то рыбу никто не ловил. Мы с приятелем нашли большую кастрюлю и пытались ею черпать рыбу, но она ускользала, и мы не поймали ни одной. Отец объяснил такое поведение рыбы сильным взрывом где-то в море. Рыбу контузило. Так продолжалось, наверное, двое суток, потом рыба ушла.