Валтасар - Михаил Ишков

Глава 6

Луринду, в преддверии праздника урожая промаявшись ночь без сна, утром встала раньше других. Рабыня, старенькая Нана-силим, еще ворочалась на ложе в подсобке возле кухни, а внучка хозяина уже успела умыться, глянуть на восходящее солнце (как назло ясное и большое), развести огонь в очаге. Потом, не зная, куда себя деть, уселась на корточки перед невысоким столиком, глянула на себя в бронзовое зеркало и едва не заплакала… Сказать, что в то утро она не нравилась себя, значит, ничего не сказать: весь облик — личико, тонкие высокие брови, округлые губки, особенно большие, привычные к труду руки — вызывали у нее чувство, схожее с отвращением. Что, например, можно сделать, с этим противным округлым личиком. Сколько ни сурьми тонкие брови, не румянь щеки, не втирай мази, тайком от дедушки купленные бабушкой в соседнем квартале у цирюльника Берды, — все напрасно. И рот у нее великоват. Этой зимой все дворцовые модницы вырисовывали помадой губки «бантиком». А у нее губы полноваты для «бантиков», пусть даже и «чувственные», как выразился один глупый мальчишка в эддубе, приславший ее обожженную глиняную табличку с проткнутым стрелой Иштар сердцем. Стоит ей по последней моде намалевать губы, и она станет похожа на корову. В самый раз в жены, вздохнула она, этому жирному крокодилу Икишани. И телом крупна, и ножищи, как у крестьянки, а Нур-Син, наверное, привык к изящным ступням, к маленьким, непрощупываемым грудям, длинным волосам, чтобы на голове, Нергал знает что, можно было соорудить.

Ну и ладно!

Она надула щеки, потом резко выдохнула.

Ну и пусть!

Снизу из внутреннего дворика донесся тонкий протяжный вскрик ее младшего дяди Хашдайи. Видно, дед опрокинул на него обязательный по утрам глиняный таз с ледяной водой. Луринду подошла к дверному проему, глянула во двор, вздохнула — наступил жуткий день, а в доме все, ну все, как обычно! Как будто ничего не случилось! Дед машет деревянным мечом, затем начнет прыгать на одной ноге, потом на другой. Напрыгавшись, прикажет Хашдайе лить холодную воду на свою лысую, обрамленную венчиком седых волос голову. Потом дед и бабка заставят ее съесть овсяную кашу, выпить кислого молока, потом будут полстражи наряжаться и только потом отправятся в этот проклятый дворец на эти проклятые смотрины!

Как нелепа и однообразна жизнь! Куда только боги смотрят!..

Она вернулась к столику, вновь бросила взгляд на свое отражение в металле, опять надула щеки и громко выдохнула. Интересно, каков из себя этот самый Нур-Син. Бабушка сказала, из знатных, ее дальний родственник. Значит, спесив и глуп, как ошметок осла. Ее двоюродные сестры, дочери Иддину-Набу, уж такие привереды, уж такие гордячки, что дальше некуда. Дед сетует — он не воин, не храбрец! Отваги в нем нет! Ну и ладно! Нужен ей воин, как ослице рога. Годами его дома ждать, в одиночку тащить на себе хозяйство, а вернется из похода и тоже, глядишь, наладится по утрам махать мечом и скакать на одной ноге. (Луринду не представляла себе хорошего воина, который, как дедушка, по утрам не занимался бы физическими упражнениями.) А то еще возьмет моду обливать ее по утрам ледяной водой. Нужен ей этот военный!..

В конце первой дневной стражи Рахим вывел молодежь из дома. Нупта благословила их на дорогу, сунула внучке зашитый в кожаный мешочек амулет, шепнула — накинь на шею, помолись Иштар, она не оставит.

Денек, с некоторым неудовольствием отметил про себя Рахим, выдался что надо. Южный ветер нагнал из Аравии теплый сухой воздух, и город сразу ожил. Подсохла грязь на улицах, посветлели стены домов, заиграли на солнце изразцы, которыми была выложены подножия бастионов дворца, ступени Вавилонской башни, а местами и стены богатых особняков. В укромных уголках отчетливо запахло прелью — это была верная примета наступавшей весны. На северо-западной стороне, на ясном, омытом зимними дождями небосводе отчетливо вырисовывались метелки пальм-дароносительниц. В ту сторону и направился Рахим.

Путь до дворца был короток, скоро они добрались до главных ворот. Здесь, поджидавший посетителей писец проверил записи и пропустил их во внутренний двор крепости.

Вот что первым делом привлекло внимание настороженного Рахима — во дворце было пусто. Такого при Навуходоносоре никогда не бывало. В день, когда граждане Вавилона допускались на территорию дворцового парка, перед воротами, на проспекте, на первом административном дворе начиналось столпотворение. На густоту толпы и рассчитывал Рахим, в многолюдье легко затеряться. Встреченный им офицер дворцовый стражи, его старый знакомый из халдеев, напевно объяснил отставнику, что сегодня в садах «народу не дождеш-ш-шьс-си… Великий царь Амель-Мардук отправился на охоту, с ним и больш-ш-шая часть свиты укат-т-т-ил-л-ла».

Наряженный в парадное воинское облачение офицер добавил по секрету.

— Не был-л-ло, Рахим, в канцеляриях писцов, которые не напраш-ш-шивалис-с-сь бы сопровож-ждать особу правителя. Я со-ссчитать не мог, сколько ж-ж-е этих, из ядовитого семени, оказалос-с-ся в свите. Это не выез-зд на охоту, а что-то вроде торж-жественной новогодней процес-с-сии. Знаи-ишь, когда весь Вавилон собираетс-с-ся на Дороге процес-с-ссий? — он кивнул в сторону гигантских крепостных ворот, высотой, сранимых только с цитаделью, возвышавшейся слева, ближе к незримому отсюда Евфрату. — Их теперь в с-сады калачом не заманиш-ш-шь. Слыхал, наверное, какое к ним теперь отнош-ш-шение?

Рахим кивнул и по пути принялся осваиваться с обстановкой. В любом случае отступать было некуда, и декум принялся тайком изучать расположение сторожевых постов. Стража в основном была расставлена на прежних местах, воины по большей части были ему знакомы. Сирийцы охраняли стены и башни, им также были поручены ворота, отделявшие внутренние дворы крепости, вокруг которых группировались все постройки огромного царского комплекса. Что ж, если новый начальник стражи решил сохранить посты на прежних местах, это только на руку. Впрочем, это обстоятельство не имело большого значения: расстановка часовых внутри периметра интересовала декума постольку-поскольку. Куда больше его занимала система охраны висячих садов. Главное, чтобы там было поменьше чужаков.

Немногочисленные гости, решившиеся в праздник урожая посетить дворцовый комплекс и парк, сначала попадали на первый двор, ограниченный с юга и севера многоэтажными, тесно прилепленными друг к другу строениями. В них помещалась многочисленная орда «великих», «главных», «дворцовых», «царских» и прочих чиновников-писцов, ведавших сбором налогов, строительством и ремонтом дорог, поставками в армию и прочими государственными заботами. В нижних этажах располагались дворцовые мастерские, главными из которых считались камнерезный и ювелирный цехи. Слава о стройных узкогорлых кувшинах из молочного алебастра шла по всему миру. Получить это чудо в дар от вавилонского царя считалось в Сирии, Эламе, Палестине, Египте самой почетной наградой.

В западной стене, ограничивающей открытое пространство административной части дворца, были проделаны ворота — через них гости выходили на следующий, так называемый «малый» двор.

Отсюда отчетливо просматривалась отливавшая густым золотом, подчеркнутая снизу серебром, нависавшая над крепостной стеной вершина Этеменанки — возможно, оттуда, с вершины, из своего святилища, во двор заглядывал сам Бел-Мардук. С реки накатывал легкий ветерок, шевелил алые, расшитые серебряными нитями полотнища, укрепленные на поперечинах шестов, установленных на башнях. Шесты также поддерживали боевые царские штандарты — бронзовые диски с изображениями вавилонских драконов, символами Мардука и сына его Набу. Сердце у Рахима замерло, восторгом наполнилась печень. Он невольно остановился, подтянулся. Замерли также Хашдайя и Луринду.

Чудовища, называемые мушхушу, были покрыты золотисто-красной чешуей, передние лапы львиные, задние — птичьи, вместо хвостов змеи. Головы узкие, вытянутые, напоминающие морды охотничьих собак, были украшены рогами, языки раздвоены…

Наконец Рахим долго и трудно вздохнул, повел головой в сторону распахнутых, ведущих в третий — парадный — двор, ворот. Там томился поджидавший их дублал. Заметив гостей, хранитель царского музея, опираясь на редкой работы трость, двинулся навстречу Рахиму и его спутникам.

— Мир вам! — он поднял руку.

— И тебе мир! — ответил Рахим и, не совладав с шеей, чуть склонил голову перед знатным, за что в сердцах выругал себя самыми грязными словами. — Пусть боги Бел и Набу даруют благополучие тебе, Нур-Син. Хашдайя, мой младший сын тебе знаком, а это моя внучка, Луринду. Она добрая девушка.

Нур-Син с опасливым любопытством глянул на Луринду. Очень даже не дурнушка!.. Удовлетворенный личиком и станом навязываемой ему невесты, он сразу повеселел, почувствовал себя свободнее. Девушку в свою очередь бросило в краску. Она опустила покрытую праздничной шалью голову.