Голая обезьяна - Десмонд Моррис

У особей нашего вида, живущих парами, всё обстоит иначе. Прежде всего, поскольку в половом акте участвует единственный самец, нет особенной пользы в том, чтобы самка продолжала оставаться сексуально восприимчивой в тот момент, когда её партнёр выдохся. Поэтому ничто не препятствует оргазму у женщин. Более того, в его пользу говорят два обстоятельства. Во-первых — огромное удовлетворение, которое испытывает партнёр от активного участия подруги в процессе копуляции. Подобно всем другим стимулам, оно усиливает взаимную привязанность и укрепляет брачный союз. Во-вторых — значительно увеличивается возможность оплодотворения. Это связано с особенностями анатомического строения женщины. Чтобы понять данный факт, мы должны снова обратиться к примеру наших сородичей-приматов. После того как самка обезьяны осеменена самцом, она может совершенно спокойно пойти куда глаза глядят, не опасаясь, что лишится семенной жидкости, заключённой в матке. Передвигается она на четырёх ногах. Канал влагалища у неё по-прежнему расположен более-менее горизонтально. Если бы человеческая самка была столь же равнодушна к половому акту, поднялась с ложа и тотчас ушла восвояси, то возникла бы совсем иная ситуация. Ведь человек — существо прямоходящее, а при ходьбе канал влагалища находится почти в вертикальном положении. Под влиянием силы земного притяжения семенная жидкость вытекла бы из канала, и большая её часть была бы утрачена. Поэтому весьма желательна любая поведенческая реакция, которая заставит женщину остаться в горизонтальном положении после того, как партнёр эякулирует и процесс завершится. Бурный оргазм, приносящий удовлетворение и утомляющий женщину, даёт именно такой эффект. По этой причине он желателен вдвойне.

Тот факт, что женский оргазм — явление уникальное среди приматов, наряду с тем, что с физиологической точки зрения он почти аналогичен мужскому оргазму, указывает на то, что в эволюционном смысле он является «псевдомужской» реакцией. В организме как мужчины, так и женщины довольно много особенностей, свойственных противоположному полу. На основании сравнительных исследований других групп животных мы знаем, что при необходимости эволюционный процесс может вызвать к жизни одну из этих скрытых особенностей и выдвинуть её в первый ряд (как бы создав «неправильный» пол). В данном случае нам известно, что представительницам женского пола свойственна чрезвычайная восприимчивость к стимулированию клитора. Если мы вспомним, что этот орган является гомологией, или копией, мужского полового члена, то женский оргазм как бы «заимствован» у мужчин.

Это обстоятельство может также объяснить, почему из всех приматов у человека самый большой пенис. В состоянии полной эрекции он не только чрезвычайно длинный, но и очень толстый, если сравнить его с аналогичным органом у других животных. (По сравнению с мужским членом, пенис у шимпанзе похож на шип.) Такое увеличение размеров полового члена приводит к тому, что наружные половые органы женщины испытывают большую нагрузку во время самого акта. При каждом поступательном движении пениса область клитора опускается, а затем, при возвратном его движении, поднимается вновь. Если к этому прибавить ритмическое сдавливание клиторальной области женщины лобковой областью её партнёра в положении «лицом к лицу», то происходит массаж клитора, аналогичный мастурбации.

Подводя итоги, мы можем сказать, что, с поведенческой точки зрения, на предкопуляционной и завершающей стадии копуляции сделано всё возможное, чтобы успешно закрепить процесс образования пар, практически не знакомый другим млекопитающим. Однако с появлением новой тенденции проблемы не заканчиваются. Если мы взглянем на брачную пару голых обезьян, по-прежнему благополучно уживающихся рядом и помогающих друг другу воспитывать потомство, то всё кажется в порядке. Однако отпрыски растут, скоро они достигнут половой зрелости, и что тогда? Если прежняя поведенческая модель, типичная для приматов, сохранится неизменной, то взрослый самец выгонит молодых самцов и станет спариваться с молодыми самками. Последние станут элементами семейной ячейки и будут воспитывать потомство вместе с собственной матерью, а мы окажемся там, откуда начали. Если молодые самцы после изгнания окажутся на нижней ступени развития общества, как это происходит у многих приматов, то в первую очередь это отразится на кооперативности, характерной для группы охотников, состоящей исключительно из самцов.

Совершенно очевидно, что необходимо какое-то усовершенствование в системе воспитания, своего рода экзогамия, или неродственное оплодотворение. Для того чтобы сохранить систему брачных пар, дочерям и сыновьям предстояло найти себе собственных партнёров. Такое требование вовсе не является необычным для парообразующих видов. Такого рода примеры можно найти среди низших млекопитающих, однако социальный характер большинства приматов делает такое решение затруднительным. У большинства видов, образующих брачные пары, семья распадается, возникают новые семьи после того, как подрастёт молодое поколение. Вследствие кооперативного социального поведения своего вида голая обезьяна не может допустить такого распада общества. Поэтому проблему следовало решить, не вынося сор из избы. Как это происходит со всеми животными, живущими парами, родители относятся друг к другу по-собственнически. Мать «владеет» отцом в сексуальном плане, и наоборот, отец — матерью. Как только у их чад с наступлением периода пубертации начинают вырабатываться сексуальные сигналы, они принимаются соперничать: сыновья с отцом, дочери — с матерью. Появляется желание изгнать их обоих. У молодого поколения тоже появляется необходимость в «базе» — собственной территории. Такое же желание, должно быть, присутствовало и у их родителей, когда они хотели создать жилище для воспитания потомства, так что процесс просто повторяется. Родительский дом — база, которой «владеют» и где хозяйничают мать и отец, молодому поколению не по душе. Как само жилище, так и его обитатели испытывают тяжкое бремя первичных и ассоциативных родительских сигналов. Молодёжь автоматически отвергает их и уходит из дома, чтобы создать собственный домашний очаг. Это характерно не только для молодых плотоядных животных, но и для молодых приматов. Такова ещё одна важная перемена в поведении, которая должна произойти в жизни голой обезьяны.

Явление экзогамии часто неудачно называют свидетельством существования «табу инцеста». Подразумевается, что это сравнительно новое, обоснованное требованиями культуры ограничение. Однако оно возникло из биологических потребностей голой обезьяны гораздо раньше, так как в противном случае, то есть на основе существовавших у приматов принципов, никогда бы не смогла возникнуть типичная воспитательная система.

Ещё одна особенность, характерная, похоже, лишь для нашего вида, — это наличие девственной плевы у девушек. У низших млекопитающих она появляется и существует лишь на эмбриональной стадии развития мочеполовой системы, но, будучи элементом неотении, у голой обезьяны она сохраняется. Её наличие подразумевает, что дефлорация — первый в жизни женщины полноценный половой акт — будет связана с некоторыми неудобствами. При такой сексуальной чувствительности, обусловленной эволюцией, на первый взгляд странно, что у самки голой обезьяны, по существу, имеется антикопуляционный механизм. Но ситуация не настолько парадоксальна, как может показаться. Затрудняя или даже делая болезненным первое совокупление, существование девственной плевы гарантирует, что к этому акту не станут относиться безответственно. Разумеется, на стадии взросления наступает период сексуального экспериментирования, «любовных игр», цель которых — найти подходящего партнёра. В это время у молодых самцов нет оснований удерживаться от совершения полноценного полового акта. Если не образуется брачная пара, они себя не связали никакими обязательствами и могут продолжать свои поиски до тех пор, пока не встретят соответствующую партнёршу. Но если молодая самка позволит партнёру добиться своего, не вступив в брачный союз, она может забеременеть и оказаться матерью-одиночкой. Являясь своего рода барьером для половой восприимчивости девушки, целомудрие требует, чтобы у неё возникло глубокое чувство, прежде чем она решится потерять его, — чувство достаточно сильное, чтобы смириться с неизбежными физическими страданиями, которые придётся испытать ей вначале. Тут следует добавить пару слов о моногамии и полигамии. Появление брачных пар у нашего вида в целом, естественно, поощряет моногамию, но к полигамии относятся терпимо. В жестоких условиях жизни охотника количество взрослых самцов уменьшается, поэтому у некоторых уцелевших индивидов возникает стремление вступать в брачный союз более чем с одной самкой. Это позволяет увеличивать рождаемость, не создавая лишних проблем, поскольку наличие большого количества «свободных» самок может привести к опасному соперничеству. Если бы процесс создания пар был совершенно замкнутым и не допускал такого, то он стал бы неэффективным. Однако полигамия была бы нелёгким решением вследствие ревнивой природы самок и опасности возникновения распрей между ними. Этой тенденции препятствовали бы и экономические нагрузки: пришлось бы содержать большую семейную группу со всем её потомством. В известной мере полигамия была допустима, но в жёстких пределах. Любопытно отметить, что, хотя она всё ещё встречается в ряде культур и поныне, все крупные сообщества (а к ним относится подавляющее число обитателей мира, принадлежащих к человеческой расе) моногамны. Даже в тех сообществах, где полигамия разрешена, она охватывает лишь небольшую часть мужского населения. Любопытно установить, явилось ли неприятие полигамии почти всеми главными культурами важным фактором, обусловившим достигнутое. Во всяком случае, можно сказать, что независимо от того, что предпочитают отсталые, необразованные племенные сообщества, подавляющая масса представителей нашего вида выразила свою приверженность к образованию брачных пар в самой радикальной форме, а именно — создав долгосрочные моногамные союзы. Такова голая обезьяна со всем её сложным эротизмом: это высокосексуальный, образующий брачные пары вид со многими специфическими особенностями, сложное сочетание древней наследственности приматов с заметными элементами поведения плотоядных. Сюда мы должны прибавить ещё и третью, последнюю составную часть — современную цивилизацию. Развитый мозг, появление которого способствовало превращению обыкновенного лесного обитателя в коллективного охотника, начал заниматься техническими усовершенствованиями. Простые логова, служившие жилищами племенной группе, превратились в селения и города. Век топора сменился космическим веком. Но какое влияние вся эта роскошь и блеск оказали на половую систему нашего вида? Как нам кажется, весьма небольшое. Всё произошло слишком быстро, слишком внезапно, чтобы могли произойти существенные биологические изменения. Правда, на первый взгляд, они всё-таки произошли, но в остальном всё это одно притворство. За фасадом современной городской жизни прячется всё та же голая обезьяна. Изменились только названия: вместо слова «охота» теперь говорят «работа», вместо выражения «охотничьи угодья» — «деловой центр», вместо «логова» — «домашний очаг», вместо «брачной пары» — «брачные узы», «самка» стала «женой» и т. д. Исследования американскими учёными нашего современного сексуального поведения, на которое мы ссылались ранее, показывают, что физиологическая и анатомическая оснащённость нашего вида по-прежнему используются в полном объёме. Данные, полученные в результате раскопок доисторических останков в сочетании со сравнительными данными по изучению плотоядных и других приматов, существующих в настоящее время, помогли нам представить, каким образом голая обезьяна должна была использовать сексуальное оснащение в далёком прошлом и как она организовывала свою половую жизнь. На основании современных данных можно предположить, что сегодня, похоже, возникает та же самая картина, если, конечно, оставить в стороне разглагольствования о морали. Как я уже говорил в начале главы, именно биологическая природа животного сформировала социальную структуру цивилизации, а не наоборот.