Равнина Мусаси - Куникида Доппо

— Ох ты и негодяй! — обругал я его в сердцах. — Уходи отсюда, болван!

— Да, вы, конечно, человек умный, а вот знаете ли вы, что Айко-сан скоро уезжает в Корею?

— Что ты болтаешь! — закричал я вне себя.

— Хм, а вы и не знали? Айко-сан решено выдать за того человека, который жил в вашей комнате, и она уезжает к нему. А вот вы и не знали.

— Что ты болтаешь! Чего это ради? Замолчи, дурак! — кричал я в ярости.

— Через десять дней этот господин вернётся из Осака, тогда сами увидите. И неизвестно ещё, кто из нас дурак, — он говорил очень спокойно.

— Уходи прочь! Уходи сейчас же! — Я вскочил как бешеный и сжал в руках трость.

— Да, мне пора спать.

Он явно издевался надо мной. Спустившись с лодки и опершись о борт, он ещё раз взглянул на меня:

— А вы не знаете и то, что Айко была моей?

— Замолчи! Прочь отсюда!

— Ха, уверяю вас, она — моя любовница!

Я взмахнул тростью и изо всех сил ударил его по плечу.

— Драться? — проскрежетал он, но, подавляя боль и злобу, отошёл, не сводя с меня ненавидящего взгляда.

Потом ещё раз хмыкнул язвительно, с насмешкой, и зашагал, разбрызгивая воду. Вскоре его поглотила тьма.

Я отшвырнул трость. В голове неистово шумело. Шёл, пошатываясь, сам не свой. Не знаю, как добрался до комнаты.

XVII

Итак, всё переменилось.

На следующий день рано утром я сообщил, что у меня срочное дело. Не дожидаясь Коити, сел на рикшу и укатил домой. Тётке я не стал объяснять причину, только сказал, что должен съездить к старому другу. Быстро собрал кое-какие вещи, отправился на станцию Табусэ и сел в поезд на запад. Билеты я взял до Токуяма, даже не представляя, что буду там делать, к кому пойду, куда отправлюсь дальше. Мне просто хотелось как можно скорее покинуть эти места.

Как всё изменилось! Только десять дней назад я стоял в вагоне у окна и строил воздушные замки, утопая в мечтах. А теперь сам не свой сижу на скамейке и меня обуревают стыд, гнев, растерянность и скорбь.

Я пытался заставить себя не думать ни о чём. Сначала даже не смотрел в окно, не читал газет, а всё сидел с закрытыми глазами.

По временам на меня находила невыносимая грусть, смешанная со стыдом и отчаянием, и сердце так сжималось, что, казалось, кровь застывает в жилах. Я не в силах был подавить волнение, ощущая своё полное бессилие. Наконец на ближайшей остановке я купил газеты. Затем немного походил по платформе.

Из Токуяма я поехал в Оно. Там пробыл дня три и всё это время пьянствовал с одним знакомым судьёй. Оттуда вернулся в Ямагути, где пробыл неделю. Зашёл к старому другу. Мы собрали своих знакомых и устроили пирушку. Затем отправился в Хаги, а оттуда опять в Ямагути. Так прошло две недели, в течение которых я только и делал, что пьянствовал, веселился с друзьями и играл в го[29].

Чего я добился? Ничего. Я не досыпал. Ел только для того, чтобы не умереть с голоду. Грубые чувства, низменные страсти овладели мной. До чего я так мог докатиться?

Из Хаги в Ямагути я вернулся вечером. У меня нестерпимо болела голова. Необходимо было отдохнуть, и я отправился погулять к подножию горы Камэяма. Вечером, бродя в темноте, я наткнулся на здание средней школы. Шли летние каникулы, ворота были закрыты, в окнах не горел свет. И в здании, и вокруг него стояла полнейшая тишина. А ведь десять лет назад и я учился в этой школе. Я посмотрел на чернеющий силуэт Камэяма, и в груди моей защемила гнетущая тоска. Я приник к ограде и чуть не застонал.

В Ямагути я вернулся под утро с твёрдым намерением немедленно отправиться в деревню, попрощаться с тёткой и сразу же выехать в Токио. А тайный подарок, предназначенный для Айко, который я так и не смог передать ей, всё ещё лежал у меня на дне корзины. Я таскал его с собой, пока за день до прибытия в Ямагути не выбросил совсем.

XVIII

До каких пор судьба будет играть мною?

Айко умерла, умерла трагически. То, что сквозь рыдания рассказала мне тётка, было далеко от истины. Вот что я узнал от неё.

На пятый день после моего отъезда из Осака вернулся гость. Были преподнесены свадебные подарки и окончательно решён вопрос о браке. Через три дня жених должен был уехать в Фусан. С ним в Корею в сопровождении самого Огава собиралась поехать Айко. Решено было, что все поздравительные церемонии будут происходить уже там. За день до отъезда Огава предложил в память о родной деревне погулять всей семьёй на берегу Канадэ. Решили поехать на двух джонках и устроить там пикник. Конечно, взяли с собой и жениха.

В три часа дня ясная до того погода вдруг резко изменилась. Поднялся ветер. Море посерело. Но люди, прожившие всю жизнь на побережье, не боялись непогоды. Да и знали, что здесь не бывает больших бурь. Так что не обращали внимания и продолжали веселиться.

Однако спокойное море взбунтовалось не на шутку. Волны вспенились и с рёвом наступали на Канадэ. Надо было возвращаться. Джонки так и подбрасывало на волнах. Качка была очень сильной. Но лодки подогнали к скале и начали сажать всех по очереди, начиная с детей. Горо стоял в джонке и подавал каждому руку. Нос лодки то и дело бился о скалу. Джонка неистово качалась. Было трудно удержать равновесие. Наконец настала очередь Айко. Горо взял её за руку, но, наверное, от очередного толчка поскользнулся, и они оба упали в воду. Огава тут же нырнул за ними, но было поздно. Удалось выловить только их трупы.

Вот что произошло в моё отсутствие. Ведь Горо был прекрасным пловцом, и все считали, что если бы он не был пьян, они бы, конечно, спаслись.

Но я почувствовал, что здесь что-то не то. Окончив рассказ, тётка спохватилась и передала мне письмо от Айко. В нём говорилось: «Вы уехали так неожиданно. Сердце моё разрывалось от горя, и я всю ночь проплакала. Я сама не решалась во всём вам признаться. Вам расскажет сестра. Скоро я уезжаю в Корею, а мне так хотелось ещё раз вас увидеть. Но видно, не судьба. Я буду молиться за вас, чтобы вам во всём сопутствовала удача. Мне никогда вас не забыть».

Как только я прочёл эти строки, во мне зародилось одно страшное подозрение. А ведь вполне возможно, что Горо обманул меня.

— Тётя, когда вы получили это письмо?

— На следующий день после твоего отъезда. Рано утром его принёс посыльный и попросил передать, как только ты вернёшься.

Я тут же отправился к Огава.

Хозяин рассказал мне то же, что и тётка. И он не знал истины. Но я чувствовал, что во всём этом деле кроется какая-то глубокая тайна, хотя сам не знал, в чём она заключается.

Душа моя блуждала в сомнениях.

Я попросил Цуюко разрешить мне сопровождать её на могилу Айко. Цуюко поняла меня и сразу согласилась. Мы пошли вместе.

Фамильное кладбище Огава находилось на невысоком холме. Перед холмом протекала река Сунагава. Через неё был построен каменный мост. Мы перешли мост и ступили на тропинку, протоптанную в тростниковых зарослях, скрывавших человека с головой. Взобравшись по крутому склону, вышли к кладбищу. С его восточной стороны открывался вид на окрестности.

За всю дорогу мы с Цуюко не обмолвились ни словом. Цуюко подошла к свежей могиле, на которой стояла пока только дощечка с надписью, и поклонилась. Затем предложила посидеть.

— Садитесь сюда, Минэо-сан, — сказала она, смахивая с корня сосны могильную пыль.

— Как же всё это получилось? — спросил я. — Я до сих пор не могу опомниться.

— Вы получили её письмо?

— Да.

— Я и сама не могла вообразить, что такое может случиться. В тот день, когда вы так поспешно уехали от нас, после обеда от тётушки Кондо пришло сообщение, что вы отправились в Ямагути. Сестра, услыхав об этом, сразу поднялась к себе и уже больше не спускалась. Я забеспокоилась и сама пошла к ней. Она сидела и плакала.

— Плакала! — воскликнул я невольно.

Глаза Цуюко были полны слёз.

— Тогда она и рассказала, как ужасно грубо Горо вёл себя с вами на берегу Канадэ.