Кваздапил. История одной любви. Начало - Петр Ингвин

Вот же, опять ванна. Вчера ванна и сбрендившая девушка, сегодня то же самое…

В новой диспозиции мои ладони оказались в опасной близости от никак не предназначенных для них чувственных безобразий.

– Но ведь так тоже неплохо, согласись? – нервно хихикнула Мадина.

Она тоже чувствовала себя не в своей тарелке, но отчаянно храбрилась.

Если называть вещи своими именами, то она была в моей тарелке. Теперь мне понятно, почему медведи из сказки так ополчились на Машу. «Кто спал в моей постели?! Кто ел из моей тарелки?!» Пусть Маша пришла сама, а ее возраст и внешние данные могли показаться медведям достаточными, чтобы женить на ней, скажем, сыночка (это же сказка, там все в конце концов женятся), но медведь и человек – разные виды! В переводе со сказочного – разные люди. Категорически разные. Сказки – ложь, да в них намек.

Я проворчал:

– Что плохо, а что хорошо, определяет воспитание.

– И окружение.

– И традиции. Имею в виду национальные.

– У нас многонациональная страна. Будь я в восторге от обычаев гор, я осталась бы в горах. Возможно, после свадьбы я перееду в Москву. Все для этого сделаю. Четыре стены… – Жгучий взгляд с тоской пробежался по тесноте ванной комнаты, длинные волосы, понизу расплывшиеся в воде, отрицательно мотнулись. – Это не для меня. Я вижу свое будущее по-другому.

Кто же тебя спросит, хотелось сказать, но это уксус на кровоточащую рану, и я вернул собеседницу в реальность:

– Ты горянка, ты должна…

– А ты не горец и не должен, – со злостью перебила Мадина. – Хватит о традициях. Скажи честно, тебе нравится? – Весомые достоинства взвились, словно белые флаги капитуляции, а ладони их хозяйки с чувством огладили демонстрируемые подробности. – Скажешь «нет» – я сейчас же уйду. Но если соврешь…

– Как же ты узнаешь, что я вру?

– Заставлю убрать ладони.

И Мадина поняла, что раунд остался за ней.

– Как мне теперь смотреть в глаза Гаруну? – хмуро осведомился я.

– А как ты в них смотришь, зная, что больше половины твоих сокурсниц он видел в еще худшем виде? Заметь, я употребила слово «видел», хотя могла бы другое, о котором ты догадываешься. Русский язык богат на емкие глаголы.

Удар, что называется, под дых. Возражения увязли где-то между душой и горлом.

Впереди за хрупкой шейкой текла водичка, плавали и извивались намокшие локоны. Встречный взгляд выжигал остатки здравомыслия, как огнеметом. Мозги ушли в отпуск, по пустому черепу гулял сквозняк. Нет, одну мысль инстинкт самосохранения подкинул:

– Как же тебя отпустили?

Подтекст прозвучавшего: искать не будут? Если в таком виде найдут у меня…

– Я не собачка на привязи, пусть моим близким и хочется посадить меня на цепь.

Мы снова умолкли.

Что я мог сделать – сейчас, когда слова не действовали? И вообще. Что же у меня за дни такие начались, критические? Вчера одно, сегодня – вот такое другое, хлеще прежнего. Что при таком начале будет дальше? И, кстати, почему для своих чувственных опытов безупречно сложенная хулиганка выбрала меня? Тихий, скромный, всеми забытый, ничем особым не выделявшийся… Или именно отстраненность от общей тусовки сыграла роль? И моя репутация безопасного честного человека, который никому и никогда не раскроет чужих тайн? Или… своих тайн? Которые, как подразумевается, теперь будут.

И все же. Мадина, к которой меня тянуло все сильнее, была сестрой друга и человеком другой культуры, пусть и не скрывала ироничного и даже высокомерного отношения к родной культуре. Она сама пускалась в непотребные авантюры, но я не мог стать соучастником. Это как если бы на ее месте сейчас оказалась Хадя или, к примеру, моя сестренка. Даже представить невозможно. Как гей-парад в Грозном или открытый для всех желающих нудистский пляж в Махачкале.

Впрочем, можно ли наших с Мадиной младших сестер ставить на одну доску? Пройдет время, и насмотревшаяся телевизора, наслушавшаяся подруг, излазившая интернет моя Машенька однажды созреет, чтобы переступить бортик такой ванны, в которой будет плескаться кто-то из моих нынешних друзей. И они не посчитают это ненормальным. Таковы новые традиции, такова плата за свободу, которая есть у каждого, кто согласен отвечать за нее.

Но Хадя… Никогда. Она и чужой мужчина в ванной, не муж, – это две разные вселенные. Хотя сестры очень похожи внешне. Почти копии, но Хадя – уменьшенная и смягченная, резкие углы заменены плавными изгибами, дерзость во взгляде – кротостью и доброжелательством. И нет такой ценности в мире, какую я не отдал бы, чтобы вместо шалуньи Мадины моих ребер, бедер и голеней касалась ослепительно-солнечная Хадя…

Фантазия отключилась, отказываясь даже воображать подобное. Хадя была не такая. Она даже теоретически не могла оказаться на месте аферистки-сестры. Повторяю: даже теоретически.

Легкие случайные покачивания вернули меня от теории к практике. Покусывая нижнюю губу, колыхавшая воду нежданная собеседница проговорила с плутовским прищуром:

– Мне хотелось сказать тебе одну вещь… ради которой, собственно, я пришла. Меня увозят, ты об этом знаешь, но ничего не делаешь.

На меня будто уличный столб упал:

– В каком смысле?

– А как же данное тобой обещание?

– Какое?! – Я едва не поперхнулся.

Никаких обещаний не было! И не могло быть! Я не даю обещаний сгоряча, потому что привык выполнять каждое слово – каждое! – любой ценой.

– Вчера, – напомнила Мадина. Ее очаровательная головка склонилась набок, забавно поводя вверх-вниз красивыми бровями.

Всплыло: «Ты мог бы украсть невесту?»

Память перегрелась в режиме аврала: разве дошло до обещаний? Нет, вчера эта тема себя исчерпала, не начавшись. Тогда…

Ччччерт!!!

– Вспомнил? – Соблазнительная бесовка повозила ногами, создавая легкую волну. – Ты обещал рассказать о том, о чем мне поговорить не с кем, и как у тебя было… это.

Для иллюстрации туманного понятия низ соседнего тела толкнул меня под водой. Касание нежных зарослей содрогнуло ожогом встречи синтетики с утюгом. Мадина взбудораженно замерла:

– Ну? Ты ведь обещал?

– Не обещал, а был подловлен на слове. И сейчас категорически не та ситуация, чтобы я мог говорить о…

– А какая сейчас ситуация?

Игра кошки с пойманной мышью могла продолжаться долго, так как мышь была в трансе. В желании превратиться в улитку и спрятаться в непробиваемый недоступный домик.

В своем новом состоянии я не мог встать первым и уйти, организм предал меня, ладоням не хватало места.

– Не та, – с тупой упертостью повторил я намного тише.

– Другой не будет. – Мадина развела руками, а потом, не зная, что с ними делать, положила их мне на торчавшие коленные чашечки, обрамленные чуть не