Сожители. Опыт кокетливого детектива - Константин Кропоткин

– «Чили кон карне».

В кастрюле потихоньку булькала пахучая коричнево-красная бурда.

– А почему не «Коктейль Молотова»?

Я ничего не имею против мексиканской кухни, но вариант, который предпочитает Кирыч, стилистически нечист – в фасолево-мясное варево он сыплет жгучие азиатские пряности. А что это за еда, если не чувствуешь ее вкуса?

– Будет и коктейль, если хочешь, – сказал Кирыч, – Марика попроси, пускай сообразит нам свой, этот, оранжевый….

– Он – солнечный, – раздался за нашими спинам звонкий голос, – Коктейль «Апероль-шприц» состоит из одной части итальянского ликера «Апероль», одной части белого сухого, лучше немецкого, и одной части минералки.

– А вода, конечно, должна быть швейцарская, потому что…, – начал я, но, обернувшись, обомлел.

Не человек передо мной стоял, а фейерверк. Наряд, в котором Марк появился на нашей строгой, отделанной сталью, кухне, переливался всеми цветами радуги.

– Мусью, – я поклонился в пол, – Мы всего лишь отведаем блюдо мексиканских ковбоев. Не планируется даже родео. К чему такие сложности?

– Думаешь, овердресс? – Марк оглядел свою пеструю тесную рубаху, свои расклешенные желтые штаны, свое белое жабо, мохнатость которого у горла стягивал черный галстук-бабочка – А другого ничего у меня нет. Если тема адская, то у меня был раньше плащ черный, с алой изнанкой, рожки были, а еще штука такая, чтобы в рот вставлять.

– Вставная челюсть? Тренируешь навыки? К старости готовишься? – спросил я.

– Чтобы зубы были кусачие, как клыки у вампиров. Только я их забыл где-то, очень жаль, – он поднял одну руку к потолку, а другую отставил в сторону и завихлялся, аккомпанируя сам себе тонким писком, – Йе! Йе! Йе!

Полированные металлические поверхности кухни задрожали, отражая причудливый танец.

Думаю, Марк из тех мужчин, которые в старости пляшут в маечках, блестя отполированным временем пупком. И театральными сборчатыми шторами колышутся складки их кожи.

– Ваше желание сплясать нам румбу, конечно, похвально, – все в том же церемонном тоне продолжил я, – но не соблаговолите ли объяснить, чем мы заслужили такое счастье?

Марк замер.

– Сегодня ж суббота.

– А завтра воскресенье, а после – понедельник. И что с того?

– Сегодня вечер субботы. Ну!

– Ну, – повторил вслед за ним Кирыч.

– Ну, лихорадка же?! – Марк опять затрясся и завизжал «йе-йе-йе».

Послышался громкий топот – и вот к придурку в цветастом присоединился другой придурок – мокрый, в пенных клочьях. Не выдержал кудлатый. Теперь уже два придурка исполняли развязную версию «калинки-малинки» – скакали и прыгали….

– Мадамка и ее собачка сошли с ума, – перекрикивая вопли, сообщил я, – Если бы их придумал Чехов, то в следующей главе мадамка лила б тихие гордые слезы, а ее верная псина слизывала соль со щек.

– Он танцевать хочет, – перевел с дурацкого на русский Кирыч. Сам он не оставлял без внимания свое пахучее варево – в кастрюле уж вовсю пыхало, – Не запрещается.

– А вот сейчас он «Коктейль Молотова» попробует и, ох, как запляшет! – сказал я, – Всем чертям будет тошно.

– Что правда тематическая пати? – Марк прекратил свой краковяк, – Точно тема адская? Да? Правда?

– Ты у Кирыча спроси. Он у нас знатный мастер по поджариванию на сковородках, – сказал я, потому что надо было что-то сказать, а сказать мне было нечего, не понял я, при чем тут рога, копыта и прочий фейерверк.

Адски сложная оказалась тема.

А вскоре мы ехали в такси через всю потемневшую Москву и препирались под любезный сердцу водителя узбекский рок-н-ролл.

– Поздно, – шипел я Марку, сидевшему рядом со мной на заднем сидении, – Ты понимаешь, нам туда уже слишком поздно.

– Всего-то полпервого, – Марк посмотрел на экран своего айфона, – Детское время. В Москве в клубах раньше двух народ все равно не собирается. Это еще что. На Ибице самое страшное часа в четыре начинается. Ты уже дохлый, как вареная колбаса, а у них самый карнавал. О`мбрэ! Кар-рамба! Хей мамбо, мамбо италиано, хей мамбо…, – он заелозил по искусственной желтой коже сиденья, вытертой местами до черноты.

– Не знаю, как тебе, но нам с Кирычем уже слишком поздно, – сказал я, – Опоздали мы на этот праздник жизни. Какие клубы в наши годы? Нам уж лет двадцать, как не семнадцать! Над нами же смеяться будут, – клянусь, только из чистого милосердия я не сказал, что та же судьба постигнет и принцессу, выряженую во все цвета радуги. Пупок Марка время, может, еще и не отполировало, но юношеская свежесть его уж точно давно позади.

– Шайсэгаль, – ответил Марк своей любимой тарабарщиной, – Киря атлетично выглядит, а тебя мы в черное одели, никто не заметит, что ты немножечко не в форме.

Тут и кончилось мое милосердие:

– В твоей форме тебе только в Ташкенте место, можешь служить ходячим напоминанием узбекским сюзане.

– Ой, Да-ашгенд, гарасива горад, отчен гарасива, – подал голос веселый азиат за рулем.

– Видишь! – сказал я Марку, – Тебе туда. Зачем тебе эти клубы? Тем более, такие.

– А Зиночка сказала, что в «Станции» очень хорошо, – возразил Марк, – Все новое, недавно открыли. Несколько танцзалов, бары, темная комната, караоке. Ты любишь караоке, Киря?

– Можно, да, – пошевелился он, сидя рядом с водителем.

– Да, Зинка везде царица, – все ныл я и ныл, – Она и на смертном одре будет самым красивым трупом Земли. А мы то при чем? Наши танцы уже давно в прошлом. Явились, старые пердуны, стыдно же. Стыдно!

– Ну, скажи хотя бы ты ему, – Марк тронул за плечо Кирыча, – Мы хотим погулять, повеселиться фанни. В конце-концов, дэнс-дэнс – это тоже хороший спорт и физкультура. Скажи ему! Скажи! Ну!

– Да. Спорт. Движение полезно, – признал Кирыч.

– Спелись, – сказал я, – Вы собираетесь сестер Зайцевых в караоке петь? Дуэтом?

Но тут узбекский рок-н-ролл стал совсем уж громовым, да и водитель подпевать начал.

– Лиздия жалтайи нады гарадам гуражадса, – с упоением пел веселый азиат, едва ли подозревая, что ему выпало быть привратником ада….

Трудно понять, кто был первым: не то мы камнем канули на адское дно, не то само дно к нам устремилось – нас быстро пропустили, стремительно обыскали на предмет бомб и алкогольных бутылок – и вот мы уж стояли в огромном зале, стены которого перемигивались красными огнями, на отдалении за барной стойкой суетились официанты, по стойке, высясь над народом, ходил телячьей наружности юноша в красных боксерских трусах, а под самым потолком, на возвышении за ди-джейским пультом торчала голова в наушниках, – а музыка грохотала, она велела подпрыгивать.

– Я же говорил, что мы рано, – произнес Марк, охорашиваясь и озираясь, – Нет почти никого.

– Ага, лучше бы мы твой шприц пили, – сказал я, параллельно пытаясь вспомнить, когда же в последний раз ходил в московский клуб. Лет пять тому назад, а то и все семь.

– Если бы мы и дальше пили, я бы точно никуда не поехал, – сказал Кирыч.

– Диван-кровать-старость-кладбище, – сказал Марк, – Рыжик так говорит, как будто сам давным-давно мертвый. А в Европе, между прочим, самые классные вечеринки – для тех, кому за тридцать. Там и музыка не так сильно бумкает, и познакомиться можно, и люди веселые, а не такие надменные королевы.

– А ты у нас не королева, – сказал я.

– Я – это я! – воздел он руки кверху, к потолку, который был так высок, что совсем не угадывался, и рукава цветастой рубашки его затрепетали огнями.

– Иди ты к черту, – сказал я и пустился во все тяжкие.

Я мешал водку с колой, вспоминая молодость, я пил джин с тоником в память о давнем путешествии, я пил простое сладкое вино, надумав отдать должное и подзабытым семейным церемониям в доме у матери. Вскоре меня пузырики веселья стали меня буквально распирать, я помчался плясать и долго-долго топотал ногами и тряс головой, радуясь буквально всему – и тому, что один голый танцор в клетке под потолком такой негритянский, и тому, что другой танцор в другой клетке под потолком, такой голый, и задастому стриптизеру в красных боксерских трусах на барной стойке, с которым договаривался о цене курдюк в пиджаке и галстуке. Я радовался здоровякам, похожим на куриные окорочка, и юношам, похожим на цыплят, и трансвеститкам в высоких париках, которые с нервными оскалами ходили по залу, раздавая всем подряд что-то рекламное. Я радовался даже благому мату, перебивавшему музыку всякий раз, когда распахивалась дверь в зал караоке.

Я был, конечно, вместе с Кирычем, и Марк, должно быть, где-то рядом был, но, решив ухнуть в прошлое, я не мог обращать внимание на детали, я спешил заглотить куском этот шумный, чадный, потный мир, как глотают кусками, едва прожевывая, экзотическую еду – не факт, что надо, но раз уж взялся, то чего медлить?