Мемуары убийцы - Ким Ёнха
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вызывающе бурное цветение сакуры. Я часто вспоминаю тот вид. Чем меня так пугали простые цветы?
*Меня ни разу не арестовывали и не заключали под стражу. Но временами я не мог не думать о тюрьме. В тревожных снах я то и дело видел себя идущим по тюремному коридору, незнакомому мне в реальности. Во сне я искал свою камеру, но никак не мог найти, и это меня озадачивало. Иногда мне снилось, что я всё-таки отыскал камеру и она полна людей, которых я убил. Они ждали меня и радостно улыбались, когда я заходил внутрь.
Тюрьма, какой я её знаю по кино и книгам, видится мне неким железным миром. С характерным лязгом открываемые железные двери. Колючая проволока, украшающая железными соцветиями тюремные стены. Металлические браслеты, сжимающие запястья и лодыжки. Бряцающие о посуду столовые приборы. Даже тюремные робы, и те цветом напоминают железо.
У каждого человека своё представление об идеальном месте, где можно уединиться вдали от мира. Кто-то рисует себе английский сад, согретый лучами солнца, кто-то – дом в швейцарском стиле с украшенным цветами фасадом. Для меня таким местом являлась тюрьма. Я воображал смердящих заключённых, у которых воняют подмышки, пах, всё тело. Как однокамерники приручают меня, принуждая следовать тюремным порядкам, и как среди них я забываю, кто я такой. Как моё не знающее отдыха, внутренне мятежное «я» впадает в спячку.
Ещё фантазировал о том, как окажусь в изоляторе. Снова и снова представлял себя в узкой камере, похожей на гроб; с руками, скованными за спиной наручниками; лакающим тюремную баланду; обессиленным от зверских мук; взывающим к Смерти. Эти фантазии доставляли мне исключительное удовольствие. Возможно, я просто устал от затянувшегося одиночества, от жизни, в которой всё решал и исполнял сам. Тюремный изолятор казался местом, способным сплющить моё дьявольское эго до неразличимых размеров. Местом, где я не смогу никого убить и закопать в могилу; местом, где невозможно будет даже помыслить об убийстве; местом, способным полностью уничтожить мой разум и моё тело. Местом, где я навсегда перестану быть собой.
*Городской стадион. Помню огромную толпу пришедших на митинг людей. Голосят про то, как Северная Корея засылала к нам армейский спецназ, захватывала американский военный корабль, убивала жену президента. Надрывая глотки, выступающие цицероны призывают уничтожить «красную свинью» Ким Ир Сена и разгромить Коммунистическую партию. В самых первых рядах напротив сцены, задрав головы, сидят дети.
Мы все знаем, что произойдёт дальше. Мы ждём, когда прольётся кровь, когда начнётся спектакль с ампутацией пальцев.
– Вон тот, – говорит мой знакомый, указывая на молодого мужчину, что стоит за подиумом, – сегодня вон тот человек будет, точно.
– Откуда ты знаешь?
– Он же гангстер.
Молодой мужчина действительно выделяется. Все остальные, кроме него, – из местной властной элиты. Губернатор и начальник полиции, армейский генерал, ректор и директора школ. От его мощного тела, закалённого в рукопашных разборках, исходит ощутимое напряжение. Грудь настолько широкая, что не застёгиваются пуговицы на пиджаке.
Некоторое время спустя человек, на которого указал мой знакомый, под аплодисменты поднимается на сцену. Митинг в самом разгаре. То и дело валятся без чувств перевозбуждённые от крика участницы. Стоит ему подняться, выскакивают две девицы в простых хлопковых юбках и разворачивают перед ним большой белый лист бумаги. Проорав «Сотрём с лица Земли партию скотов и сволочей», он выхватывает нож из-за пазухи. Женщины визжат и закрывают глаза руками. Без дальнейших проволочек он ударяет ножом по руке и отсекает себе мизинец.
«Уничтожить коммунизм!» – выводит он кровью.
Девицы поднимают вверх бумажный лист с оставленными мужчиной кровавыми письменами.
Сопровождая их действия, стадион заполняют звуки бравурного марша «Факел уничтожения коммунизма», исполняемого военным оркестром:
Мы защищаем эти прекрасные реки и горы.
Сегодня нас наполняет мужества дух.
Отважно бросаемся в море огня и снарядов
Родины ради, мира, детей и родных.
Братья мои боевые! Я защищаю родную страну.
Под светом факела уничтожения коммунизма жизнь отдаю.
Из машины «Скорой помощи», стоящей у края стадиона, выныривают медики и спешат к пострадавшему. Тот кричит, что помощь ему не нужна, ничего не нужно. Он явно в экзальтации от вида собственной крови. Словно загнанный зверь, озирается по сторонам и шумно глотает воздух. Только после того, как начальник полиции подходит и что-то шепчет ему на ухо, возбуждение борца с коммунизмом идёт на спад. Бригада «Скорой» помогает ему спуститься со сцены и проводит осмотр.
На каждом подобном митинге мужики бандитского вида отрезали себе пальцы, призывая к уничтожению коммунизма. Лишь когда сцена окроплялась кровью, появлялось ощущение, что митинг удался на славу и можно расходиться.
По слухам, это была сделка между полицией и гангстерами; главы преступных кланов сами назначали тех, кому предстояло себя искалечить. Мне было любопытно, хватит ли у нас гангстеров, чтобы раз за разом обслуживать такие мероприятия. Однако внезапно митинги прекратились. Это произошло, когда президент Пак Чонхи был застрелен своим ближайшим соратником.
В то время как все сообща ловили призрака коммунизма, я охотился в одиночку.
Об одном из мужчин, которых я убил в 1976-м, писали, что он погиб от рук северокорейского агента: «Предполагается, что совершивший убийство преступник прибыл из Северной Кореи. Предположение закономерно основано на чрезвычайно жестоком способе расправы с жертвой, характерном для кровавого режима Севера».
Раз убийство совершил призрак, нет нужды искать реального подозреваемого.
*Когда возвращался из города, на въезде в деревню увидел незнакомца.
