Мемуары убийцы - Ким Ёнха
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Кто бы это мог быть? Кто может испытывать ко мне такую враждебность? Мне стало не по себе. Сначала по старой привычке подумал, что это сыщик. Но дома полистал свои записи и понял, что ошибаюсь. Это был Пак Чутхэ.
Почему я никак не могу запомнить его лицо? Это меня угнетает. Записываю, пока не забыл. Его очередное появление.
*Ынхи снова завела разговор о доме престарелых. Предлагала поехать туда посмотреть. Мне вдруг стало интересно, как могут жить люди, страдающие болезнью Альцгеймера, так что решил съездить. Однако в ответ Ынхи разозлилась. Я спросил, в чём дело, и она сказала, что я только что упирался и слышать не хотел о поездке.
– Правда? Не помню.
Она снова стала меня убеждать, и мы сразу же отправились в путь. Когда позже прослушивал запись, обнаружил, что в машине я спрашивал у Ынхи, куда мы направляемся.
Она терпеливо отвечала:
– Ты сказал, что хочешь увидеть дом престарелых, туда мы и едем. Просто посмотреть.
Ынхи сняла на видео каждый уголок заведения, сказав, что так мне будет легче вспомнить, что я здесь видел. Сам я делал пометки в блокноте и записывал наблюдения на диктофон.
Постояльцы выглядели умиротворённо. Я немного посидел со стариками, занятыми настольной игрой вроде «Дженги». Они радушно меня приветствовали. Играть у них получалось плохо: деревянная башня, которую они пытались сложить, вытаскивая блоки из её основания, всё время падала. Тем не менее, они явно получали удовольствие.
– Смотри, все прекрасно проводят время, – сказала Ынхи.
Она не знает, что в моих удовольствиях нет места другим. Не помню ни одного случая, когда мне было приятно заниматься чем-то совместно с людьми. То, что доставляло мне наслаждение, находилось не снаружи, а внутри, и я всегда глубоко погружался в себя. Тем, кто держит у себя дома змей, приходится покупать мышей для прокорма домашних гадин, так и моему внутреннему монстру постоянно требовалась пища. Только в такие моменты посторонние люди имели для меня значение. Увидев хлопавших в ладоши довольных стариков, я тут же их возненавидел. Смех – это проявление слабости. То же самое, как разоружиться и сдаться. Знак того, что готов признать себя кормом, пищей для другого. Они выглядели бессильными, заторможенными и впавшими в детство.
Мы также зашли в комнату отдыха, где старики якобы общались друг с другом. Только это общение было совершенно бессвязным. Один из постояльцев, очевидно, в тяжёлой стадии, без конца повторял какую-то бессмыслицу, а все остальные, слушая его, разом бубнили каждый своё. Хотя никто из них не произносил ничего смешного, то и дело раздавался смех.
Ынхи обратилась к сопровождавшему нас социальному работнику:
– Разве они понимают друг друга?
Похоже, подобный вопрос задавали не раз и не два, так как работник ответил без промедления:
– Пьяным людям ведь тоже весело от своих собственных слов. Для того, чтобы наслаждаться разговором, интеллект не обязателен.
*Обнаружил записку с неожиданными словами: «Память о будущем». Что я пытался этим сказать? Почерк точно мой, но сколько ни думаю, понять не могу. Разве память – это не то, что относится к уже прошедшему? Но тут сказано о будущем!
Раздосадованный, полез смотреть в Интернет. Оказалось, смысл в том, чтобы запоминать те дела, которые только предстоит сделать. Написано, что страдающие болезнью Альцгеймера быстрее всего теряют именно эту способность. «Примите лекарство через полчаса после еды», – помнить подобные указания и означает иметь память о будущем. Если утратить воспоминания о прошлом, не будешь знать, кто ты такой; если лишиться возможности «запоминать будущее», навсегда застрянешь в настоящем. Какой смысл в настоящем, если исчезнут прошлое и будущее? Но что поделаешь: когда заканчиваются рельсы, поезд вынужден остановиться.
Беспокоюсь, так как мне ещё предстоит важное дело.
*Я люблю тишину. В городе жить не могу: там со всех сторон атакуют звуки. А ещё уличные указатели, вывески, люди с разнообразными выражениями лиц, которые я не умею правильно интерпретировать. Всё это внушает мне страх.
*Впервые за долгое время сходил на собрание местного писательского цеха.
Наши литераторы тоже сильно постарели. Один из них, когда-то увлечённо писавший роман, теперь занялся изучением генеалогий. То есть, встал на путь, который приведёт к полному внутреннему опустошению. Несколько бывших поэтов теперь увлеклись каллиграфией. Типичное занятие для тех, кто уже мёртв внутри.
– Теперь мне нравится читать других, – изрёк один из стариканов.
Другие с энтузиазмом его поддержали.
– Всё восточное искусство основано на подражании.
Постарев, все снова заинтересовались Востоком.
Среди присутствовавших был вышедший на пенсию директор бизнес-школы по фамилии Пак. Раньше к нему относились с особенным уважением.
Он спросил, продолжаю ли я писать стихи.
– Конечно, пишу.
Он попросил дать почитать.
– Да нет ничего такого, что стоило бы выносить на публику.
– Ты всё равно молодец, что продолжаешь писать.
– Как раз сейчас обдумываю новую вещь. Но пока не складывается. Наверное, уже слишком стар.
– А о чём будет стихотворение?
– Да как обычно.
– Опять кровь и трупы? Ну что же ты так, с возрастом надо становиться добрее и мягче.
– Я и стал таким. Просто перед смертью
