Змеиное золото. Лиходолье - Елена Самойлова

– Дорога к Черноречью, – прочитал харлекин почти невидимую, расплывающуюся перед моими глазами надпись. Обернулся, глядя на мое мрачное, недовольное лицо, и глубоко вздохнул. Спешился, аккуратно снял меня с лошадиного крупа и поставил на землю. – Пройдемся пешком? Заодно поищем место, чтобы заночевать. Караваны сейчас должны ходить часто, весна – самое удобное время для путешествий в Лиходолье, потом становится слишком жарко и сухо.

– Говоришь, как будто ты там уже был, – пробормотала я, выходя на перекресток и глядя на широкую, хорошо утоптанную, удивительно ровную ленту дороги, уходящую вдаль на юг.

Не верится даже, что тут каждый год едут сотни подвод с товарами, которые везут на Чернореченский рынок одежду, ткани и утварь, а вывозят редкие травы, ведовские снадобья и многое другое, чем богата только лиходольская степь. Дорога ровная, как стол, а следы от тележных колес вдавлены в слежавшуюся желтую глину всего на два пальца. Перед Загрядой дорога была много хуже, даже перед самыми городскими воротами, где ее ремонтировали чуть ли не каждый сезон, а здесь, посреди лугов, когда до ближайшего крупного поселения ехать день, а то и два… Удивительно, право слово.

– А если и был, что с того? – Искра подошел ближе, ведя коня под уздцы. Теплая ладонь осторожно опустилась на мое плечо, чуть сжала. – Это случилось очень давно, я тогда только-только осознал себя харлекином и искал прибежища вблизи Черноречья. Думал, что там железному оборотню будет спокойнее, чем в славенских землях, где из-за глупой ошибки на охоте рискуешь стать мишенью Ордена Змееловов.

– А оказалось? – Я неторопливо пошла по дороге на юг, приобняв Искру за пояс и прячась под его плащом от сухого холодного ветра, дующего с запада. Ветер поднимал с дороги песок, который неприятно щекотал колени, выглядывающие из-под поддернутой юбки, оглаживал лицо шершавой невидимой ладонью.

– Оказалось… – Ладонь харлекина ласково соскользнула по моей руке и уютно улеглась на талии, прижимая к крепкому боку оборотня. Искра горько усмехнулся, пальцы, легонько оглаживающие меня сквозь льняную ткань, замерли. – Оказалось совсем иначе. В Лиходолье был прав тот, кто сильнее, впрочем, как и везде. Но если люди, напуганные перспективой стать обедом какой-нибудь нечисти, объединялись вокруг спешно выстроенной церквушки, огораживались высокими частоколами и присматривали не только за собой, но и за ближними своими, то местные хищники вели себя совершенно иначе. Они грызлись между собой за право отхватить как можно больше территорий, за право свободной, единоличной охоты в этой проклятой степи. Те, кто послабее и поумнее, сбивались в разношерстные стаи, а кто-то охотился исподтишка, вылезая из глубокой норы, только когда хозяин территории прятался от слишком яркого и жаркого дневного светила. И разумеется, слабый, меньше года как осознавший себя, железный оборотень не был нужен никому. Почти.

– Почти? – Я подняла на него взгляд. Искра как бы ненароком пожал плечами и беззаботно улыбнулся, но я все равно увидела, как его «ореол» затягивает тускло-серая горечь.

Оказалось, что харлекины после первого превращения не сразу утрачивают человеческие эмоции, которые в дальнейшем заменяет инстинкт и способность подстраиваться, запоминать и демонстрировать на публике подходящее к ситуации настроение. Первые несколько лет после осознания себя оборотнем Искра еще цеплялся за детские воспоминания, за чувства, которые у него были и которые гасли с каждым днем, забывались – и больше не возвращались, оставляя после себя только ничего не значащие слова.

Или же приобретали новый, ранее неизвестный смысл.

С каждым днем короткие штришки на его руке становились все четче и ярче, с каждым превращением в существо из витых стальных жил и железных доспехов он забывал, как это – быть человеком, зато начал узнавать о себе то, чего даже не подозревал. Нужные сведения просто всплывали у него в мыслях и запоминались так крепко, что захочешь – уже не забудешь. Татуировка на руке – знак принадлежности к харлекинам, три последние цифры – номер «модели», вроде родового знака, доставшийся от неизвестного отца. Броня выдерживает гораздо больше, чем самые крепкие рыцарские латы, а если хочешь изменить облик – придется питаться свежей плотью и кровью.

– Знаешь, недавно осознавший себя харлекин чувствует себя хуже, чем шасса в чужой шкуре, – вздохнул Искра, прижимая меня покрепче и чуть ускоряя шаг. – Стирается грань между родовой памятью и теми воспоминаниями, которые были накоплены во время человеческой жизни, чувства выцветают и блекнут, как дешевые краски на ярком солнце. Оборачиваясь в железное чудовище, ты приходишь в себя в другом, гораздо более взрослом теле, которое навязывает тебе совершенно иные потребности. И знаешь, что самое страшное? Нет никого, кто бы объяснил тебе, еще недавнему подростку, что с тобой случилось и как с этим жить дальше. И родовая память – плохая замена наставнику. Поэтому я отчаянно искал хоть кого-нибудь, кто поможет мне разобраться с собой, понять, кем я стал и что с этим всем делать.

– И, как я понимаю, нашел его в Лиходолье?

Искра помолчал, задумчиво прикусывая нижнюю губу. Сероватая туманная дымка не самых лучших воспоминаний ненадолго сгустилась, грозовым облаком закрыла пульсирующий золотом огонек, горящий у харлекина на уровне грудины. Я остановилась и обняла своего спутника обеими руками, прижимаясь лицом к светлой рубашке, видневшейся между полами незастегнутой куртки. Его ладонь соскользнула было по пояснице, но потом неожиданно поднялась вверх, накрывая горячечным теплом мой затылок под ворохом степняцких косичек.

– Скорее, она сама меня нашла. И обучила таким тонкостям охоты на людей, о которых я даже не догадывался.

– Она? – Я подняла голову, вопросительно глядя в ставшие неожиданно усталыми лисьи глаза.

Искра пожал плечами и улыбнулся.

– Первая любовь редко у кого бывает удачной, но запоминается на всю жизнь. Даже у харлекинов.

Теперь настала моя очередь пожимать плечами. Где-то в глубине сознания, далеко-далеко, в самом уголке, бережно хранилось воспоминание ромалийки Рады об этом самом первом, ярком, как солнце, и захватывающем, как прыжок с высокого обрыва в чистую, глубокую реку, чувстве. Это «что-то» мерцало яркой искоркой, помогало ухватить тонкую, сверкающую нить заклинания во время ромалийского танца, но все равно оставалось неизведанным и непонятным.

– Я думала, что харлекины не чувствуют ничего подобного, что…

– Наверняка тебе рассказывали, что такие, как я, просто бездушные и вечно голодные железяки, да? – Искра бесцеремонно перебил меня, наклонился, крепкие пальцы аккуратно ухватили в горсть туго заплетенные косички. Не больно, но уже не слишком приятно. – Знаешь, так оно и есть. С течением времени мы полностью забываем о таких мелочах, как эмоции. Помним, что есть такие странные слова, как «привязанность» или «верность», помним, что они обычно значат у людей, но больше не ощущаем ничего подобного. Совсем. Поначалу, в первый год-два после превращения, я еще был способен на эмоциональные порывы, но потом это ушло. Как я думал – безвозвратно.

Он несильно потянул меня за волосы, вынуждая запрокинуть голову так, чтобы я смотрела в светло-карие, вызолоченные лучами заходящего солнца лисьи глаза. Серая дымка, окутывавшая его «ореол», растаяла без следа, позволяя мне увидеть ярко горящий огонек-одержимость, золотые лепестки которого прочно вросли в ровное сияние, переливающееся всеми цветами алого.

– Но я ошибся…

Искра приблизил свое лицо почти вплотную к моему, так, что я ощутила, как кончики его волос, которые он оставил свободно полоскаться на ветру, легонечко щекочут мои щеки.

Сердце почему-то пропустило удар, а потом забилось вдвое быстрее.

Я потянулась навстречу харлекину, но тот неожиданно уклонился, легонько мазнул губами по моему виску и выпрямился, внимательно глядя на меня сверху вниз. Наверное, удивление и невесть откуда взявшаяся досада столь явно нарисовались у меня на лице, что Искра вначале недоверчиво склонил голову набок, а потом почему-то улыбнулся. Едва заметно. Даже не улыбка – так, легкая, призрачная тень.

– Ты расстроилась, что я тебя не поцеловал.

Не вопрос, а утверждение. Отдающее ноткой самодовольства.

– Да ну тебя…

Я неожиданно смутилась, как будто Искра поймал меня на чем-то постыдном и непозволительном, торопливо отвернулась и попыталась высвободиться, но рука харлекина держала крепче железного обруча.

– Ты же не думаешь, что теперь я тебя отпущу?

Голос низкий, рокочущий, перекатывающийся вдоль позвоночника донельзя приятным, будоражащим шипастым шариком. Повеяло грозовой свежестью, конь, до того спокойно стоящий рядом с нами, вдруг захрапел, рванулся в сторону, натягивая поводья и безуспешно пытаясь вырваться на свободу.