Хан Хубилай: От Ксанаду до сверхдержавы - Джон Мэн

Однако история не обладает силой, если нет личностей, готовых и способных применить ее уроки на практике. Нет никаких причин считать, что нехватка горючего ограничит возможности коалиции, возглавляемой США, в той же мере, в какой отсутствие пастбищ ограничило возможности монголов. И тем не менее мусульмане видят тут урок, черпая дальнейшую уверенность даже в последующей столетней оккупации монголами Персии и Ирака. Ибо прежде, чем закончилась их власть, монголы обратились в ислам — и для некоторых это служит доказательством того что, невзирая на любые неудачи, ислам в конечном итоге всегда победит.

Глава 3

ЗАХВАТ ЮННАНИ

В это время Хубилай глядел на юг, в сторону южнокитайской империи Сун, представлявшей собой куда больший вызов монголам, чем мир ислама.

За 300 лет со времени своего основания сунский Китай стал ведущей державой мира. Достигнутое им высокое положение не имело никакого отношения к его географическим размерам. Он почти наполовину сократился, когда в 1125 году чжурчжени из Манчжурии захватили север страны и его 40 миллионов населения, и занимал всего лишь одну пятую площади современного Китая — куда меньше, чем родина Хубилая. Но империя Южная Сун была всем, чем не была Монголия: 70 миллионов населения — вероятно, даже больше, десятки больших городов, теснящихся в сердце древнего Китая и вокруг него, плодородная долина реки, которую китайцы называют Чан, а европейцы — Янцзы. Начиная с границы тибетского нагорья, откуда она вырывается через ущелья с отвесными склонами, эта река была и по сей день остается благословением и проклятьем: ее воды орошают и иногда затопляют плодородные рисовые чеки вдоль русла. Судоходная на протяжении 2700 км, она также являлась главной дорогой страны, в пределах досягаемости от которой стояли шесть самых больших городов Китая. Именно это имели в виду китайцы, когда именовали Китай «Срединным государством» — миром между морем и горами, между северными пустынями и влажным жарким югом, где окаймляющие Янцзы лесистые горы снова переходят в прибрежные равнины, поросшие пышной растительностью. Какой контраст с монголами — народом безлесных степей и бесплодных каменистых равнин, где нет ни одной естественной преграды и ни одной судоходной реки, с численностью населения едва в один процент сунского и лишь с одним собственным городком!

Но одна лишь численность не дает никакого представления о настоящих силах Сунской империи, о ее культурной глубине, экономическом подъеме и политическом единстве. Империя Сун соединила шесть независимых царств, создав более великое национальное государство, чем все его соседи — тангуты и тибетцы на западе, Наньчжао и два Вьетнама (как сейчас, но с иными названиями) на юге. Да, она утратила северный Китай вместе со своей столицей Кайфын, завоеванный в 1125 году чжурчженями — но Южная Сун сохранила свое культурное своеобразие, правя из новой столицы Ханьчжоу (тогда она еще называлась Линань). В любом случае Цзинь не была отрезанным ломтем, так как китайское население обоих государств объединяли общий язык и культура[18], и оба правительства, китайское и чжурчженьское, по большей части уживались друг с другом, а споры, иной раз возникавшие между ними, мало расстраивали повседневную жизнь.

Южная Сун не имела соперников по части искусства, богатства, изобретательности, глубины мысли — в области, качества и количества практически любых культурных и социальных особенностей, какие есть желание измерить. По сравнению с ней ислам был новинкой, империей, объединенной религией и торговлей, но разделенной внутри себя. Сунский Китай буквально распирало знаниями, в то время как Европа едва ворочалась в своем предренессансном сне. Индия? Юго-Восточная Азия? Япония? Африка? Ничего сравнимого. Французский ученый Жак Жерне описывает происходящее при власти династии Сун до вторжения монголов как Возрождение в европейском смысле этого термина: возвращение к классической традиции, взаимопроникновение знаний, подъем науки и технологии, новый гуманистический взгляд на мир — некоторая часть которого хлынет на Запад и воодушевит Европу.

Из-за употребления термина «Возрождение» напрашивается сравнение империи Сун с Италией XV века, которое в некоторых отношениях достаточно справедливо, за исключением того, что сунское возрождение не привело к устремленному вовне динамизму постсредневековой Европы: это было общество, предпочитавшее революциям преемственность и традицию.

Вот краткий набросок того мира, которому собрались бросить вызов монголы, немногие сорванные наугад цветы из сада, на исследование которого потребовалась бы не одна жизнь.

На самом нижнем уровне возрождение подпитывалось новыми способами выращивания риса. Для огромных масс крестьян жизнь, казалось, сделалась чуть легче, хотя крестьян практически не видно в хрониках, которые, как большинство официальных анналов в большинстве культур, писались грамотной элитой для своих господ. Более обильная и сытная еда, рост населения, торговля, новые виды производства (например, хлопчатобумажных тканей), люди, странствующие в поисках самосовершенствования, повышение доходов с земли, распространение образования, увеличение числа государственных служащих — все эти улучшения взаимодействовали, вызывая культурный бум. Огромные поместья обеспечивали доходами не посещающих их землевладельцев, которые предпочитали жить в городе. Рост богатства позволял финансировать искусство, разведение садов, моду, керамику, архитектуру. Многие крестьяне, оказавшись безземельными при расширении поместий знати, предпочитали поступить в армию, стать слугами в особняках богачей, уйти работниками в кабаки и чайные, податься в артисты или же на работу в одной из растущих индустрий — угледобывающей, металлургической, бумажной, печатной, солевареной; возможно, на одну из финансируемых государством фабрик — на некоторых из них трудилось свыше трех тысяч рабочих. Сунский фарфор стал одной из вещей, которые прославили Китай. Дороги наводняли повозки, реки и каналы запрудили лодки.

Поскольку материковые границы Китая были заблокированы «варварскими царствами», он обратил взор в сторону моря. Янцзы с ее притоками и каналами образовывала 50 000 км водных путей, по которым плыли парусники, спускаясь к побережью со множеством портов, намного превосходящих уровнем свои европейские аналоги, а из них выходили в море океанские суда с усовершенствованной парусной системой, спроектированной в расчете на преимущества, даваемым регулярными муссонными ветрами. Самым большим из этих портов был Гуанчжоу, настолько хорошо знакомый иностранным купцам, что более употребительным его названием было арабское «Зейтун» или «Зайтон» возможно, искаженное древнекитайское слово, по-арабски этот корень имеет значение «олива».[19] Отсюда или из устья Янцзы сунский капитан, прокладывая курс с помощью компаса (изобретения, перенятого у специалистов по геомантике почти за два века до того, как оно добралось до Европы), выходил в море на своей четырех- или шестимачтовой джонке, надежность которой обеспечивалась водонепроницаемыми переборками (в Европе такую деталь судов увидят только в XIX веке), с тысячей человек на борту. Заморская торговля распространила сунские монеты от Японии до Индии. Китайская керамика экспортировалась на Филиппины, Борнео и даже в Африку.

И так уже прочно утвердившаяся система экзаменов для пополнения рядов государственных служащих была расширена, дав новую силу двадцати тысячам мандаринов и двум или трем тысяч их подчиненных. Законы сдерживали аппетиты богатых и помогали бедным. Государственным чиновникам платили достаточно хорошо, чтобы ограничить коррупцию. Государство, доходы которого гарантировались налогами и монополиями на добычу соли и полезных ископаемых, заботилось о народе как никогда раньше, строя приюты, больницы, каналы, кладбища и амбары для хранения резервных запасов зерна, даже финансируя деревенские школы. Система налогообложения была реформирована с целью добиться сотрудничества крестьян. Доходы, получаемые государством от налогообложения, были огромны и тщательно записывались. В конце XII века ежегодные доходы только от портовых таможен доходили до 65 миллионов связок по 1000 монет в каждой — это будет 65 миллиардов монет. Правда, монеты — штуки неудобные, и эти неудобства очень обременяли финансовую систему. Каждый император выпускал собственную валюту, и 1000 монет, нанизанных через квадратные дырочки в связки (чохи), весили 6 килограмм, но были эквивалентны примерно унции серебра (чуть больше нынешних семисот долларов); на эту сумму можно было купить примерно 60 кг риса.[20] Вскоре после 1000 года в Сунской империи начали печатать банкноты. Позже торговые общества стали использовать чеки, которые можно было обналичить в обменных пунктах любого крупного города.